Иногда артефактные куски чужих личностей проваливались куда-то в щель между половицами сознания, чтобы потом неожиданно проявиться. Рю помнил, как однажды попытался расплатиться с собеседником за приятный разговор, а перед выходом из клуба рылся в карманах в поисках подорожной. Призраки личностей и целых эпох время от времени возвращались, но он не придавал этому значения.
Единственное, что всерьез занимало его, это перешедшая от Шарля Мориса хромота. Она давала о себе знать только в те моменты, когда Ника оказывалась рядом. Реконструктора словно затягивало в дряхлую шкуру Шарля Мориса, который мог позволить себе пыхтеть, жаловаться на ноющую спину, бросаться помпезными фразами, но самое главное - смотреть на Нику без стеснения, любоваться ей, бессовестно разглядывать, одевать в витиеватые комплименты и подливать ей шампанского… Не опасаясь заявлений о проигранном споре.
- Может, прогуляемся? Не собираетесь же вы просидеть в этой комнатушке весь вечер?
Ника потянулась, встала с кровати и вышла в коридор. Рю вопросительно посмотрел на Флибэтиджиббета, тот в ответ только хмыкнул.
- Идите, я пока посижу. Попробую заставить этот ящик работать.
Он кивнул на пылившийся в углу телевизор. Рю пожелал ему удачи и побежал догонять Нику.
Она стояла в конце коридора, перед лестницей на второй этаж - половина пролета обвалилась, и Ника замерла на последней ступеньке, будто примеряясь - сможет ли допрыгнуть. Решив, что это не в человеческих силах, она взялась за перила и подергала. Убедившись, что перила выдержат, полезла наверх. Рю подбежал к ней и подхватил, подстраховывая. Стоило ему положить руки на ее талию, как в голове тут же всплыла ухмылка учителя, плавающая в темноте, словно забытая каким-то рассеянным Чеширским Котом.
Когда Ника перебралась через пролом, он отошел на пару шагов назад и прыгнул. Прыжок вышел неуклюжим и, если бы Ника не схватила его за руку, Рю свалился бы вниз.
Второй этаж мало чем отличался от первого, разве что в конце
У них получилось улыбнуться одновременно. Одной и той же улыбкой - словно они долго тренировались и собирались развлекать этим трюком публику.
- Ника… Как этот сон выглядел для тебя? Она прикусила губу.
- Это же был общий сон, граф.
- Мне кажется, каждый из нас увидел его по-своему.
- Я уже почти ничего не помню.
- Закрой глаза:
Он наклонился к ней, прижался лбом к горячей щеке.
- Вспоминай. Ты стоишь у окна…
- Я стою у окна.
- На подоконнике стоит картонная коробка, в ней - лесная поляна, крохотная, живая. Из нее бьет земляничный фонтан. Ты протягиваешь руку…
Ника оборвала его:
- Нет, там озеро с темнотой. Прохладной, бездонной… Над ней туман сумерек, тени плещутся через край. Я опускаю в нее руки, словно смываю свет.
- А еще стол… На нем спит л иловая ящерица с осыпавшейся чешуей. Но это не мой страх.
- И не мой. Наверное, это чей-то чужой кошмар, который забрел к нам передохнуть.
Рю зажмурился, словно всматривался в воспоминания.
- На стенах висят фотографии стен, на потолке - разочарованное зеркало, в котором не отражается ничего.
- Тут нет стен. Совсем. Только пол и потолок, сливающиеся в неразличимую линию горизонта - он идет волнами, качается, будто колышутся края плоского мира. А мы - внутри этого плоского мира, словно подпорка, не дающая ему снова стать двухмерным. Наверное, со стороны он похож на
улыбку.
- Я подхожу к тебе со спины, кончики пальцев касаются ткани, проходят насквозь,, натыкаются на холодную, покрытую мурашками кожу, проходят насквозь… касаются твоей души.
- На мне,..
Она запнулась, и Рю почувствовал, что ее щеки стали еще горячее.
- Я без одежды. Ты подошел, весь заросший мехом, всклокоченный и раздувшийся как Боцман, и протягиваешь ко мне руки. Их много - тонких, прозрачных рук.
- И я обнимаю тебя, ты как янтарный мед, из которого сделано солнце любого сна.
Он опустил голову ей на плечо и прошептал:
- Ты знаешь, а ведь я обнимал тебя только там. Обнимал просто так, не в танце, не дурачась, а по-настоящему - только во сне. По-настоящему - только во сне, звучит по-дурацки…
Ника усмехнулась.
- Открой глаза.
Рю с трудом разлепил веки. Огонек тусклого светильника показался ему нестерпимо ярким. Он сидел, прижавшись к спине Ники, осознавая, что обнял ее