— Разумеется, мы там были, — сказала Диана с набитым ртом. — Вы с Лили водили нас туда! Три или четыре раза!
— Докажите это, — сказала Лили. — Я что-то не помню.
— Лили! Вы помните! Вы должны помнить!
Общаясь с Дианой, нельзя было понять до конца, дурочка она или только прикидывается ею.
Когда настало время шербета с кофе, мы уже обсудили планы на вечер. Обычно вечером мы играли в пинокль, читали, смотрели телевизор, беседовали или занимались каждый своим делом у себя в комнате, а иногда, особенно по субботам, общались с местным населением. В тот вечер Уэйд предложил сыграть в пинокль, но я заявил, что им придется играть втроем, так как собирался съездить в Лейм-Хорс. Они немного порассуждали, стоит ли им поехать со мной, но решили остаться дома, а я, убрав за собой со стола, вышел и сел в машину.
Я столкнулся с одной проблемой, о которой и хочу поведать вам. Если я начну подробно излагать, чем занимался в последующие четверо суток, от восьми вечера в субботу до восьми вечера в среду, вы за это время успеете повстречаться с десятками людей и лучше познакомитесь с округом Монро, штат Монтана, но ничего не узнаете об убийце Филипа Броделла, поскольку я сам не смог узнать о нем ровным счетом ничего. Да вам это может просто осточертеть, как осточертело мне. Поэтому я приведу один пример моего времяпрепровождения, и им вполне может послужить тот субботний вечер.
По вечерам в субботу публика съезжалась на машинах в Лейм-Хорс, хотя до Тимбербурга было всего двадцать четыре мили. Следовало бы ожидать, что люди поедут в столицу округа, где был кинотеатр с плюшевыми сиденьями, кегельбан и другие развлечения, а вот поди ж ты, нет. По субботним вечерам многие из проживавших в Тимбербурге — человек сто, если не больше, — приезжали в Лейм-Хорс. Притягивало их сюда большое ветхое каркасное строение рядом с универмагом Вотера. На краю крыши этого весьма примечательного здания красовалась вывеска футов в двадцать длиной: «ХОЛЛ КУЛЬТУРЫ ВУДРО СТЕПАНЯНА».
Это местечко обычно называли «Вудис». Вуди — ему шел уже седьмой десяток — построил его лет тридцать назад на деньги, оставленные ему отцом, который чем только не торговал в этих местах, еще когда Монтана не была штатом. Все свои молодые годы Вуди провел в универмаге на колесах. При рождении его нарекли Теодором, в честь Рузвельта[6], но, когда ему исполнилось десять лет, отец сменил его имя на Вудро, в честь Вильсона[7]. В 1942 году Вуди подумывал о том, чтобы стать Франклином, в честь еще одного Рузвельта[8], но решил, что это повлечет за собой много осложнений, в том числе связанных со сменой вывески.
Субботняя вечерняя программа в заведении Вуди начиналась в восемь с кинофильма, который я не жаждал увидеть. Поэтому, поставив машину на обочине дороги, я прошел в универмаг Вотера и тут же понял, что мог бы не ездить в Тимбербург, разве только чтобы отправить письмо и заглянуть в справочник. Полный инвентарный список товаров, предлагавшихся в этом магазине, занял бы несколько страниц, поэтому я назову лишь несколько предметов: сковороды, широкополые ковбойские шляпы, пятигаллоновые кофейники, рыболовные снасти, журналы, книжки в мягких обложках, ружья и боеприпасы, всевозможные товары, пончо, шпоры и седла, сигары, сигареты и табак, орехи и конфеты, охотничьи и кухонные ножи, мужская и женская одежда, стол, заваленный «ливайсами», цветные открытки, шариковые ручки, три полки с коврами…
В зале было несколько покупателей, а Морт Вотер, его жена Мейбл и их сын Джонни их обслуживали. Я пришел вовсе не для того, чтобы что-то купить, и даже не затем, чтобы поговорить, а просто послушать. Оглядевшись, выбрал подходящий объект — худющую женщину с длинными черными волосами, которая разглядывала туфли на прилавке. Ее звали Генриетта, она была полукровка. Живя у дороги, она знала всех. Желающие могли купить у нее спиртное. Я подошел к ней поближе и сказал:
— Привет, Генриетта! Готов спорить, ты меня помнишь!
Она слегка склонила голову и прищурилась, как частенько делают осторожные люди.
— На что спорим?
— На доллар.
— Фи. Вы — приятель мисс Роуэн. Ваше имя мистер Арчи Гудвин. — Генриетта протянула руку. — С вас один доллар.
— Сама ты «фи». Впрочем, может, ты вовсе не то имеешь в виду, поэтому не будем об этом. — Я вытащил бумажник. — Для меня приятный сюрприз видеть тебя здесь. — Я протянул ей деньги. — В субботу вечером у тебя наверняка полно клиентов?
Она повертела в руках банкнот.
— Трюк? — проворчала Генриетта и уронила деньги на пол. — Очередной трюк.
— Да никакой не трюк! — Я поднял пятидолларовую бумажку и снова протянул ей. — Один доллар я проспорил. Остальные четыре — плачу за время, которое займут у тебя ответы на мои вопросы.
— Ненавижу вопросы.
— Они тебя не касаются. Как ты знаешь, мой дружок Харви Грив в беде.
— В страшной беде, — уточнила она.
— В очень страшной. Ты, вероятно, также знаешь, что я пытаюсь помочь ему.
— Об этом знают все.
— Да. И все, похоже, считают, что ничего у меня не получится, поскольку он убил человека. Ты встречаешься со многими людьми и слышишь много разных разговоров. Они все так думают?
Она указала на купюру, которую я все еще держал в руке.
— И ты заплатишь мне за ответ? Четыре доллара?
— Я заплачу вперед. Возьми деньги, а потом отвечай.
Генриетта взяла банкнот и снова оглядела его и сунула в карман в юбке.
— В суд я не пойду, — сказала она.
— Разумеется, нет. Ведь мы просто беседуем.
— Многие говорят, что убил его мистер Грив. Правда, не все. Некоторые считают, что его убили вы.
— И сколько таких?
— Может, трое, а может, четверо. Вы знаете Эмми?
Я кивнул. Эмми — это Эммет Лейк, который пас стадо на «Ранчо Дж. Р.». Мне известно, что он один из лучших клиентов Генриетты.
— Только не говори мне, будто он утверждает, что это сделал я.
— Нет. Он сказал, что это сделал мужчина, который сейчас гостит у мистера Фарнхэма.
— А он не говорил, кто именно? По-моему, ты просто не хочешь мне сказать. Ладно, а что думаешь ты сама?
— Я — думаю? Фи.
Я улыбнулся ей, как мужчина улыбается женщине.
— Готов спорить, ты о многом думаешь!
— На что спорим?
Я проигнорировал ее вопрос.
— Только я не мог бы этого доказать. Слушай, Генриетта, ты ведь в курсе всяких разговоров. Человек, которого убили, прожил здесь шесть недель в прошлом году и говорил мне, будто что-то у тебя покупал.
— Да, один раз. С мистером Фарнхэмом.
— Не упоминал ли он тогда о ком-нибудь?
— Не помню.
— Хорошо. Но ты должна помнить, что говорили люди на этой неделе, после его убийства. Мне очепь важно это знать. Мне не нужно, чтобы ты называла имена, расскажи лишь, что о нем говорили. — Я вытащил из бумажника еще десять долларов и держал их на виду. — Возможно, тогда я смогу помочь мистеру Гриву. Расскажи мне, что ты о нем слышала!
Генриетта взглянула на банкнот и снова подняла на меня глаза.
— Нет, — сказала она.
Мне так и не удалось уговорить ее, хотя я потратил еще десять минут, пытаясь это сделать, — десятку пришлось вернуть в бумажник. Ничего бы не вышло, даже если бы я удвоил сумму или, скажем, довел ее до ста долларов: Генриетта не хотела оказаться в роли свидетеля, дающего показания в суде, поклянись я даже на десяти седлах, что делать ей этого не придется.
Я отошел от нее и огляделся. Из находившихся в это время в универмаге людей я знал по именам почти всех, но ни один из них скорее всего не захотел бы высказаться об интересующем меня деле, поэтому я вышел из магазина и направился к Холлу культуры.
Снаружи здание казалось еще внушительнее универмага Вотера, но внутри состояло всего из трех небольших помещений.
Полки и прилавки были завалены пластинками, книгами репродукций картин и рисунков, бюстами великих людей, факсимильными изданиями Декларации независимости и многими другими вещами. Здесь можно было увидеть и Библию на армянском языке. Торговля у Вуди шла плохо, и он как-то сказал Лили, что выручает в неделю всего двадцать долларов. Главными источниками дохода являлись кинозал и танцзал — оба заведения функционировали только по субботам.
Когда я вошел, Вуди беседовал с четырьмя дьюдами с какого-то ранчо: тремя мужчинами и женщиной, которых я никогда прежде не видел. Я немного послушал, делая вид, что разглядываю книжки, но ничего нового для себя не узнал. Как и большинство жителей штата, Вуди был невысокого мнения о приезжих, но Лили ему нравилась, поэтому он принимал и меня. Вуди оставил своих собеседников, подошел ко мне и спросил, приедет ли мисс Роуэн. Я ответил, что она устала и собиралась пораньше лечь спать, но просила передать ему привет.
Вуди был не столь краток, как Алма Грив, но в разговоре со мной он тоже склонил голову набок. Глаза у него были такие же черные, как у Генриетты, а копна волос белой, как вершина Чэр-маунтин.
— Кланяйтесь ей, — сказал он. — Целую ей ручку с глубочайшим уважением. Она прямо как куколка. Позвольте спросить, удалось ли вам узнать новенькое?
— Нет, Вуди, не удалось. Вы все еще с нами?
— Да. Навсегда и еще на один день. Если того мужчину застрелил мистер Грив, то я кривоногий койот. Я ведь рассказывал вам, что впервые увидел его, когда он был еще двухлетним карапузом, а мне тогда уже стукнуло шестнадцать. В тот день его мать купила у моего отца четыре одеяла и две дюжины носовых платков. Так, значит, вы ничего не узнали? — без всякого перехода снова спросил он.
— Ничего. А вы?
Он степенно покачал головой.
— Должен признаться, что нет. Правда, в будние дни я редко встречаюсь с людьми. Сегодня вечером услышу много разговоров и буду держать ушки на макушке. Вы останетесь?
Я ответил, что останусь. В это время вошла парочка дьюдов и направилась к Вуди, а я вернулся к книжкам, выбрал «На греческий манер» Эдит Хэмилтон, о которой говорили Лили и Ниро Вулф, и присел на скамью.
В 9.19 появился служащий в розовой сорочке, джинсах, ковбойских сапожках и с желтым платком на шее. Он ot-крыл дверь, ведущую в танцзал, и поставил на столик перед ней ящик для денег и коробку с входными билетами. Пистолет на его ремне был только для виду: Вуди часто проверял, не заряжен ли он.
В 9.24 прибыли музыканты — разодетые, как швейцары, со скрипкой, аккордеоном и саксофоном —. все местные таланты. Фортепиано, которое, по словам Лили, было ничуть не хуже ее собственного, стояло на площадке в зале.
В 9.28 появились первые постоянные клиенты, а в 9.33 дверь слева отворилась, и из кинозала вывалила публика, причем большинство зрителей сразу же направились к противоположной двери. Следующие четыре часа у Вуди происходило то, ради чего люди всех возрастов приезжали сюда из Тимбербурга, а дьюды даже из Флэт-Бэнк: настоящее веселье. Когда суматоха у дверей несколько поутихла, я заплатил два доллара и тоже вошел. Оркестр наяривал «Лошадка, задери хвост», и пар пятьдесят извивались и дергались в танце. Одну из пар составляли Вуди и вдова Флора Итон, которая стирала и убирала на ранчо Лили. Сколько приезжих пытались заполучить Вуди на этот первый танец, но он всегда выбирал кого-нибудь из местных!
Итак, я рассказал о том, как провел часть субботнего вечера. Ушел я оттуда примерно в час тридцать, так и не узнав ничего нового.
Впрочем, я слышал, как девушка в вишневой рубашке крикнула появившемуся довольно поздно Сэму Пикоку, одному из ковбоев Фарнхэма: «Постригись, Сэм! У тебя разбойничий вид!» — а он ответил: «Сейчас-то я еще ничего. Посмотрела бы ты на меня годовалого: мать приходилось связывать, перед тем, как кормить меня грудью».
Я видел, как Джонни Вотер и Вуди выставили двух дьюдов, пытавшихся отобрать у одного из музыкантов аккордеон. Выпивку, которая толкнула их на этот подвиг, они притащили с собой — в баре в углу продавали лишь шипучку, лед, бумажные стаканчики, безалкогольные напитки и аспирин.
Я слышал, как женщина средних лет с огромным бюстом крикнула мужчине примерно одного с ней возраста: «Как бы не так, ничего я не подложила в бюстгальтер!»
А один дьюд в смокинге сказал своей подруге в платье чуть ли не до пят: «Шит-снэппер — это не проститутка. Это девушка или женщина, которая заправляет постели». Я слышал, как Гил Хейт бросил в разговоре: «Разумеется, ее здесь нет. Ей надо присматривать за младенцем». Я видел, как при моем приближении люди разных возрастов и комплекций отворачивались, замолкали или смотрели на меня невидящим взором.
В заключение рассказа о субботнем вечере — но до того, как перейти к подробностям вечера в среду, — я должен сообщить об одном инциденте, который произошел в хижине во вторник пополудни. Я только что вернулся и коротал время с Лили на так называемой «утренней» веранде, как вдруг подъехала машина, «додж коронет». Впереди сидели двое мужчин, и Лили обратилась ко мне:
— Вон они. Я как раз собиралась сказать тебе — звонил Досон и сообщил, что они хотят повидать меня. Правда, не уточнил, зачем.
Из машины вышли Лютер Досон и Томас Джессап. Увидев их, я совершенно забыл о приличиях и встал, только когда они подошли к нахм. То, что адвокат и прокурор округа вместе приехали повидать владелицу ранчо, которым управлял Харви Грив, могло означать лишь одно: им стало что-то известно. Мне стоило усилий сдерживать улыбку. Их лица, после того, как мы обменялись приветствиями и они уселись на стулья, были серьезными. Разумеется, лицу прокурора округа полагается быть серьезным, тем более когда возникают осложнения с делом об убийстве. Лили предложила им выпить, но они поблагодарили ее и отказались.
— Вас, наверное, удивляет, что мы приехали вместе, — начал Досон, — но мистеру Джессапу хотелось кое о чем вас спросить. Мы решили, что спрашивать более подобает мне, пусть и в его присутствии.
Лили кивнула.
— Разумеется. Закон и этикет должны быть соблюдены.
Досон посмотрел на Джессапа. Они оба родились и выросли в Монтане. Досон, мужчина лет шестидесяти, в полосатой сине-зелепой рубашке с закатанными рукавами, без галстука, в брюках цвета хаки, был крупным и представительным, а прокурор округа — лет на двадцать моложе, в своем темно-сером костюме, белой сорочке и темно-бордовом галстуке и казался невысоким и стройным. Досон перевел взгляд на меня, хотел что-то сказать, но вместо этого обратился к Лили:
— Вы не мой клиент. Мой клиент мистер Грив. Но вы, мисс, уплатили аванс и обещали выплатить гонорар адвокату. Поэтому я хочу спросить у вас, не консультировались ли вы… эээ… не обращались ли вы еще к кому-нибудь в связи с этим делом?
Лили внимательно посмотрела на него.
— Разумеется, обращалась.
— К кому?
— Ну… к Арчи Гудвину. К миссис Харви Грив. К Мелвину Фоксу. К Вудро Степаняну. К Питеру Инголсу. К Эммету Лейку. К Мими Деффэнд. К Морт…
— Простите, что перебиваю вас. Мне следовало несколько иначе поставить вопрос. Обращались ли вы к местным жителям? К кому-нибудь в Хелине?
Если бы Лили была заурядной женщиной, я бы после подобного вопроса вмешался в разговор, но сейчас я посчитал это излишним. И оказался прав.
— Скажите, мистер Досон, сколько вам лет, — в свою очередь, спросила она, — и сколько свидетелей со стороны обвинения вы подвергли перекрестному допросу?
Он уставился на нее.
— Полагаю, — продолжала Лили, — блюстители закона тоже люди и могут грубить, но и другие вовсе не обязаны терпеть их хамство. — Она повернулась ко мне. — Что скажете, Арчи? Какое ему дело, обращалась я к кому-то или нет?
— Вот именно, — ответил я, — но дело не в этом. Судя по тому, что сказал мистер Досон, этот вопрос задает вам через него мистер Джессап. Причем он лезет не в свое дело, и они оба ведут себя довольно нагло. Не знаю, как в Монтане, но если бы в Нью-Йорке обвинитель спросил у человека, нанявшего защитника, к кому еще тот обращался за помощью, этим бы наверняка заинтересовалась коллегия адвокатов. Но раз уж вы спросили мое мнение, я на вашем месте велел бы им обоим убираться отсюда.
Лили посмотрела на одного, потом на другого и сказала:
— Проваливайте отсюда!
Но тут ко мне обратился Досон:
— Вы совершенно неправильно истолковали ситуацию, мистер Гудвин.