Сергей Бережной
Об одном прекрасном порыве и его последствиях
Однажды самурай Цюрюпа Исидор смотрел по телевизору какой-то фильм Хидео Наката. И что-то вот на него накатило, потому что он встал перед экраном, поклонился гипсовой статуе Будды и произнес:
Нет совершенства!
Душу не греет закат.
Куда мы идем?
Тут на экране возник призрак с лицом, почти целиком закрытым длинными волосами, потянулся зеленой рукой к Цюрюпе Исидору и ответил:
Путь самурая далек.
Пить надо меньше саке!
А вот Будда Цюрюпе Исидору так ничего и не ответил. Может, гипс был некачественный, не знаю?
О спасении достоинства
Однажды самурай Цюрюпа Исидор проходил по Садовой мимо странноприимного дома Шереметьевых и что-то вдруг захотел яблок. Надеясь найти спелые плоды в саду странноприимного дома, он свернул к воротам и заговорил с почтенным привратником.
— А что, отец, — спросил Цюрюпа Исидор привратника, — а яблоки в вашем саду есть?
— Яблоки, господин, — с поклоном ответствовал страж, — продаются в общедоступном магазине за углом. А здесь у нас странноприимный дом, и входить сюда без разрешения запрещено.
Тогда Цюрюпа Исидор удивился и разгневался.
— Мое имя Цюрюпа Исидор, — сказал он, — и я самурай дома Мосокава. Ты стоишь на моем пути. Назови свое имя, чтобы я знал, с кем буду сражаться сейчас.
— Господин, меня зовут Зильберман Петрович, и я привратник дома Шереметьевых. Долг перед моим повелителем не позволяет мне пропустить вас, а потому, таки да, одному из нас придется умереть из-за того лишь, что вам захотелось яблочек на халяву.
Тогда Цюрюпа Исидор устыдился, ибо ответ привратника был учтив и искреннен. К тому же самурай только сейчас увидел рядом с воротами надпись «Проход запрещен», скрепленную официальной печатью.
— Благодарю вас, достойный привратник, — сказал он, — Вы указали на мою оплошность и позволили мне избежать позора, которым я запятнал бы себя, если бы убил вас. Вы же, погибнув, честно исполнили бы волю вашего повелителя. К тому же, в вашем саду все равно нет яблок, достойных самурая моего ранга.
Он поклонился почтенному привратнику и удалился, удивляясь тому, как мог он даже на секунду поставить личные интересы выше общественных.
О смиренном отношении к неправедности
Однажды самурая Цюрюпу Исидора на Большой Юшуньской улице остановили по пьяному делу два милиционера и решили проверить у него права.
— Я Цюрюпа Исидор, самурай дома Мосокава, — сказал им Цюрюпа Исидор.
— Ну и, ик, ё?... — не понял его слова первый постовой.
— Закон вежества требует, чтобы вы назвали ваши имена, дабы я знал, на каком основании вы требуете предъявления прав.
— Да ёпсть, — сказал второй постовой. — Какого, бря, сука, бря? Гибедидэ Носков, бря. Сука.
— Ну ё!.. — согласился его приятель. — Ык. Гаи Шура.
Это немного походило на знакомые Цюрюпе Исидору самурайские имена, и он покладисто счел, что традиция соблюдена. А поскольку прав и автомобиля у него не было, он направил свой путь далее в сторону Севастопольской площади. Так как шел он пешком и не спеша, разбойники догнали его и с громкими криками попытались обойти с флангов.
На следующий день наставник Кодзё объяснял Цюрюпе Исидору, что ему стоило бы не обнажать оружие сразу, а обратить на нарождающееся неприятное недоразумение внимание будочников, несущих стражу перед автостоянкой гостиницы «Севастополь». Но в глубине души даже наставник Кодзё понимал, что в этом случае Цюрюпе Исидору пришлось бы сражаться не с двумя, а как минимум с пятью нетрезвыми блюстителями порядка.
Поэтому строгому наказанию он самурая не подверг. Просто настоятельно попросил не приближаться к воинам кланов Гаи и Гибедидэ на расстояние, которое могло бы пробудить их знаменитую ярость.
Во избежание.
О проницательности просветленных
Однажды самурай Цюрюпа Исидор и мудрый наставник Кодзё сидели на циновках в общаге ЛЭТИ на 1-м Муринском и медитировали.
Дух самурая устремился в глубину столетий, в славные времена, когда жестокий Ода Нобунага и его соратники одержали множество побед, смиряя чрезмерную гордыню князей и укрепляя верховную власть в стране. Цюрюпа Исидор вспоминал о предательстве, которое погубило господина Ода, и сердце его преисполнялось горечью.
И когда горечи этой накопилось больше, чем сердце его могло выдержать молча, самурай открыл глаза и произнес такую хокку:
Замок сегуна
Приступы все отразил —
Пал от измены.
Наставник Кодзё кивнул и, не выходя из медитации, сказал с одобрением:
— Хорошо и к месту. Я тоже как раз о деле «ЮКОСа» думаю...
Видимо, знал он об этом деле что-то такое.
О мимолетности вдохновения
Однажды в последний день весны самурай Цюрюпа Исидор вспомнил, что не приготовил подарка ко дню рождения даймё Коваленина, к которому и он сам, и наставник Кодзё испытывали глубочайшее почтение. Огорчившись, самурай сурово отчитал себя за небрежение к высокому, взял с полки книгу, приличествующую случаю, и принялся читать, одновременно утоляя жажду нагретым саке.
Когда саке закончилось, самурай Цюрюпа Исидор был уже почти в том самом настроении, которое потребно для создания подарка даймё Коваленину. Но все-таки самурай чувствовал, что для достижения совершенства ему нужно еще совсем немного саке. Поэтому он встал, поклонился гипсовому Будде и пошел в магазин.
Но когда самурай спускался по лестнице, вдруг его озарило и он начал произносить стихи:
Ночь с Мураками.
Теперь не могу уснуть...
В тот момент, когда последняя совершенная строчка уже готова была придти к нему на язык, дверь квартиры, мимо которой он проходил, распахнулась и на самурая с громким криком бросился человек. Цюрюпа Исидор схватился было за меч, но тут же понял, что нападавший не желал ему зла — это был Такэто Нутипа, сосед самурая. Весь дом знал, что Такэто Нутипа — добрый человек.
— Так это, — сказал сосед, обхватив самурая, чтобы не упасть, так как был изрядно пьян. — Празднуем, ну, типа?
— Здравствуй, Такэто, — сказал Цюрюпа Исидор. — Прости, но меня ждут важные дела.
И он продолжил путь. Но последняя совешенная строка стихотворения, увы, больше не готова была придти к нему на язык. Сколько ни повторял самурай первые две строчки, вспомнить третью он уже не мог.
Горько сожалея о том, что незадачливый Такэто Нутипа сбил его с пути истины и духа, самурай вошел в магазин с намерением купить две бутылки саке. Каково же было его удивление, когда он понял, что ни один из продавцов его не замечает, как будто он призрак или что-то такое. Однако все другие — и покупатели, и даже грузчики, — здоровались с ним почтительно, как и подобает.
Удивившись и огорчившись столь непонятному делу, Цюрюпа Исидор принялся размышлять об этом и быстро вспомнил такую же примерно историю, услышанную от наставника Кодзё. А вспомнив её, самурай понял, что на него наложено Проклятие Незаконченного Стихотворения, и для снятия этого проклятия ему нужно произнести последнюю совершенную строку.
Но, не выпив саке, он никак не мог вернуть свою память к утраченным пяти совершенным слогам!
В размышлениях о том, что же будет достойно сделать в столь трудном положении, самурай долго бродил по вечерней Москве, пугая прохожих озадаченным видом. Некоторым, подходившим к нему с вопросом и сочувствием, он рассказывал историю об утраченной строчке, но никто из них не смог ему помочь. Напротив — те из них, кто, услышав начало стихотворения, заходили после этого в магазины, обнаруживали, что они тоже стали для торгового персонала призраками!
Вскоре по Пресне, стеная и плача, бродила уже целая толпа проклятых москвичей и гостей столицы. И многие жители запирались от них в домах, а другие лили на них воду с балконов, но помочь несчастным это никак не могло.
И так было, пока не повстречался им в жопу пьяный Такэто.
— Ну, типа, что, гуляем? — спросил самурая сосед снизу.
Не хотел самурай смущать безвинную душу Такэто, так как понимал, что тот не со зла обрек его и других на вечные муки.
— Бессонница, — сказал Цюрюпа Исидор. — Никак не обрести покой.
— Так это, — сказал сосед. — Считайте, ну, типа, овец!
И тут самурая как молнией ударило, так как вспомнил он ту самую совершенную строку, и тут же произнес все стихотворение целиком:
Ночь с Мураками.
Теперь не могу уснуть —
Считаю овец.
Проклятие тут же исчезло, освобожденные от него граждане ринулись в круглосуточные лавки и выстроились в очередь за саке.
А Цюрюпа Исидор отправился прямо к наставнику Кодзё, чтобы рассказать ему эту удивительную историю. Но зашел все-таки по дороге в интернет-кафе — поблагодарить Будду и отправить стихотворение даймё Коваленину.
О секретах подлинного мастерства
Однажды самурай Цюрюпа Исидор и его наставник Кодзё беседовали о стратегии, и наставник Кодзё напомнил самураю историю о том, как великий Мусаси обратил в бегство десяток ронинов, которые вздумали приставать к нему на постоялом дворе во время трапезы. Не обращая внимания на громкие оскорбления, Мусаси палочками для еды поймал на лету муху. Увидев сие, невежды с почтительными поклонами покинули место так и не начавшейся схватки.
— Чем выше мастерство, тем меньше средств нужно мастеру для победы, — сказал наставник Кодзё.
Самурай Цюрюпа Исидор принялся усиленно тренироваться, и вскоре уже никто в Чертаново не мог с ним сравниться в искусстве ловли мух палочками для еды. Самурай даже взял за правило всюду носить с собой не один комплект палочек, а два — один для еды, а другой для мух.
Однажды поздним вечером на улице Красного Маяка самурай Цюрюпа Исидор повстречал отряд сильно нетрезвых футбольных ронинов в бело-красных ги. Как он и ожидал, наглецы решили напасть на него и принялись поднимать свой боевой дух, громко понося внешний вид самурая и его предков по материнской линии. Самурай же, стоя под фонарем, только умиротворенно улыбался в ответ, держа наготове палочки для мух и предвкушая легкую победу.
Когда страсти и крики достигли нужного накала, самурай Цюрюпа Исидор решил, что пришло время продемонстрировать невежам его превосходство.
И как-то вот так случилось, что именно в этот момент рядом с ним не оказалось ни одной подходящей мухи.
Так самурай Цюрюпа Исидор на свой шкуре постиг настоящий смысл стратегии.
О диалектике текущего момента
Однажды самурай Цюрюпа Исидор спросил почтительно у своего наставника Кодзё:
— Учитель, что означает фраза «по многочисленным просьбам трудящихся», которую иногда приходится слышать?
— В давние времена — сказал наставник Кодзё, — когда не было еще олигархов и питерских, а даймё были достойными вассалами богов, Императора и сёгуна, существовал такой обычай: перед каждым большим праздником народ приходил ко дворцу правителя и умолял его перенести ближайшие выходные на какой-нибудь другой день. Если праздник, например, приходился на субботу, то народ просил праздничный субботник провести в пятницу, а субботу сделать рабочим днем во славу Будды. При этом от отпуска отнимался один день, который следовало провести на уборке риса в молитвах и трудах во славу прародительницы Императора богини Аматэрасу, а еще один день, наоборот, добавлялся к каждому четвертому календарному году. Если правитель был благочестив и внимал просьбам трудящихся, тогда и на него, и на народ снисходила радость упорного труда: люди занимались уборкой территории, законно восхваляя мудрость властей предержащих, а знать испытывала глубокое удовлетворение от исполненного перед народом долга...
— Увы, — продолжал наставник Кодзё, горестно покачивая головой. — Времена те давно миновали, и теперь только произнесенная тобой фраза напоминает о них. Ныне народ наш, сколь бы многочисленны ни были его просьбы, не может рассчитывать, что его чаяния будут услышаны лицами возвышенными и ответственными. И это верно, ибо, согласно законам Будды, на пути к совершенству каждое новое деяние должно отменять предыдущее...
— Учитель, — почтительно сказал самурай Цюрюпа Исидор, — рассказанное тобой удивительно. Мне следует глубоко обдумать то, что я услышал сейчас.
— Но ты услышал еще не все, — возразил наставник Кодзё. — Ибо, если верно сказанное ранее и, согласно законам Будды, на пути к совершенству каждое новое деяние должно отменять предыдущее, то и народ сейчас не должен уповать на благородство своих правителей, а к благу своему и государства стремиться только своими собственными силами.
— Означает ли это, — удивился самурай Цюрюпа Исидор, — что народ и власть сейчас никак не связаны друг с другом, и все добро, что творит власть, не имеет для народа никакого значения, а все благо, что творит народ, безразлично для власти?..
— ...и деяния эти взаимно отменяют друг друга в полном согласии с учением Будды! — торжественно закончил наставник Кодзё.
И самурай Цюрюпа Исидор заплакал, преисполнившись восторгом перед совершенной мудростью приоткрывшихся ему тайн государственного устройства.
О действенности философских бесед
Однажды самурай Цюрюпа Исидор пошел в Бибиревское отделение милиции на улицу Лескова испросить дозволения на получение временной московской регистрации. Вернувшись, он долго сидел на циновке перед гипсовой статуей Будды, а затем взял мобильник и набрал номер наставника Кодзё.
— Наставник, — сказал самурай Цюрюпа Исидор, — а что говорил Будда о жадности?
И так печален был его голос, что шарфюреру Отто фон Какадзе, который слушал этот разговор по долгу службы, впервые после «Сказки странствий» захотелось плакать.
— Сейчас уже нет той жадности, о которой говорил Будда, — грустно сказал наставник Кодзё. — Но если бы Будда говорил о сегодняшней жадности, то он сравнил бы жадного человека с рыбой, которая пытается съесть червяка, много превосходящего длиною ее пищевод. И это был бы первый вид жадности. Второй же вид жадности, о котором, согласно твоему настроению, ты и спрашиваешь меня, это жадность другой рыбы — той, что пытается съесть червя, который еще не заглочен целиком первой рыбой, но уже частично прошел через ее пищевод.
— То есть, вторая рыба пытается вырвать червя изо рта первой? — переспросил самурай, уже подозревая грядущий ответ.
— Ты же знаешь, что не изо рта, — просто сказал наставник Кодзё.
И тут шарфюрера Отто фон Какадзе стошнило прямо на дорогостоящую казенную аппаратуру и он перестал слушать мудрые речи, которые ему положено было слушать по долгу службы.
О сложных жизненных обстоятельствах
Однажды весною, в час небывало жаркого заката, самурай Цюрюпа Исидор сидел на скамеечке у Патриарших прудов, пил холодное пиво «Асахи» и совершенно ничего не делал. Ему было просто хорошо. Он очень любил это место.
И надо же такому случиться, чтобы как раз в это время мимо проходила целая делегация иностранных консультантов, среди которых были, как понял самурай Цюрюпа Исидор, и несколько подданных Императора. Подданные эти привычно носили платья гайдзинов, но самурай давно уже такому не удивлялся, так как придерживался широких взглядов на жизнь.
Подданные же, напротив, придерживались, по всей видимости, взглядов весьма узких, потому что они начали неприлично громко смеяться, тыкать пальцами в сторону Цюрюпы Исидора и что-то обсуждать на непонятном для самурая английском языке. Такое поведение говорило об их низком происхождении, а с таких разве можно требовать вежливости? Поэтому самурай продолжал сидеть на скамеечке и попивать холодное пиво.