Итак, примерно через две недели после этого наставления, а именно вчера, самурай Цюрюпа Исидор плотно задернул сёдзи, поставил на пол трельяж, разместил в фокусе зеркал зажженную свечку, выключил свет и сел пред сей инсталляцией таким образом, чтобы ясно видеть в зеркале гипсового Будду, стоящего у него за спиной на комоде.
Саке он в этот вечер не грел, не пил и даже не нюхал, что придает последовавшим событиям совершенно особое значение. Благовония воскурил, это да, но и там все было чисто. Обычные благовония, которые для аромата, а не для чего еще.
В общем, самурай Цюрюпа Исидор хорошо подготовился, правильно сосредоточился и принялся медитировать, глядя через зеркало на гипсового Будду, лик которого слабо был освещен огоньком свечи. Или это Будда, по своему обыкновению, фосфоресцировал сам?..
Примерно через полчаса самурая довольно-таки конкретно повело и привело сначала к мудрому наставнику Кодзё, что, по здравом размышлении, было вовсе не удивительно. В зеркале стало видно, что наставник Кодзё проводил вечер во дворе со сверстниками, играя в го. Точнее, не столько играя, сколько жестоко выигрывая, ибо сверстники, привыкшие к нехитрой стратегии забивания «козла», все время норовили своими камнями не то отдуплиться, не то сделать «рыбу», каковым обстоятельством наставник Кодзё вполне беззастенчиво пользовался в своих интересах.
Несмотря на напряженную игру, мудрый наставник Кодзё ощутил взгляд самурая Цюрюпы Исидора, брошенный на него через астрал, и поприветствовал ученика, определенным образом сложив пальцы под столом.
Не желая мешать сенсэю, самурай решил перейти к свободной медитации, при которой основной целью является охват как можно более широкой духовной картины мира. Перед внутренним взором Цюрюпы Исидора возник в зеркале сначала мирно отдыхающий под столом добрый сосед Такэто Нутипа. Его сменил ухоженный песчаный пляж с коническим вулканом вдали, затем унылый лунный пейзаж в районе кратера Фра-Мауро, слегка оживленный лишь несколькими полупогруженными в грунт явно приблудными сфероидами, а затем...
— Сюда смотреть, что ли?
Сквозь зеркало стал виден во всех подробностях незнакомый самураю человек в хорошем, но явно наспех надетом костюме с депутатским значком. Человек сидел с той стороны стекла и, неестественно вылупившись, глазел на самурая Цюрюпу Исидора.
— Что за мурло там светится? — спросил человек и мигнул так, как будто веки у него были смазаны вареньем и прилипали друг к другу при первой же возможности. — Я говорю, отвечать будем, нет? Тебе говорят!
Самурай не отвечал, так как был погружен в медитацию, а медитация никак не предполагает дискуссий в предложенном собеседником тоне.
— Молчит, жопа такая, — с огорчением сказал человек, опять мигнул и покачнулся. — Не знаю я его, это не из наших. Урод какой-то. Обещали же девок, суки, сволочи, ну и где они? Одно только это чмо маньчжурское сидит, как истукан. Почему не обеспечили?!
— Вы ж сами настройку сбили, — обиделся микрофонный голос из-за правого верхнего угла зеркала. — Сейчас поправим.
— Левши косорукие, — энергично, но с оттенком утомления констатировал деятель в зеркале. — Сколько можно учить — первым делом защиту от дурака ставить надо! Позорище... Знаете, что такое защита от дурака? Это чтобы такие дураки, как вы, приличным людям отдых не обгаживали. Настройки у них! Были бы настройки, я бы сейчас не на этого чурку пялился, а на гимнасток-нудисток. Нет, ну кто ты такой? — опять обратился он к самураю. — Я спрашиваю, почему посторонние тусуются в спецканале?
— Минуточку, — сказал микрофонный голос из-за правого верхнего угла зеркала.
Изображение в зеркале мигнуло и вместо деятеля в костюме перед самураем Цюрюпой Исидором образовался шарфюрер Отто фон Какадзе собственной персоной. Шарфюрер в полной форме и в больших стереонаушниках, но без обычных темных очков, сидел на полу в той же самой позе, что и самурай. Как и перед Цюрюпой Исидором, перед шарфюрером стояла горящая свеча, но за спиной его вместо Будды виднелся сосвсем слабо освещенный (или очень сильно затененный) какой-то официальный портрет.
— Здравствуйте, — от неожиданности сказал шарфюрер Отто фон Какадзе и почему-то сильно покраснел.
— Отрубай нахер!!! — захрипел микрофонный голос — на этот раз из-за левого верхнего угла зеркала.
И Отто фон Какадзе пропал. Осталась свечка, осталась подставка с тлеющей ароматной палочкой, остался широко потертый таджикский ковер, остался портрет на стене. Теперь, когда шарфюрер не находился более между свечой и картиной, стало видно, что на портрете изображен Пушкин.
Выйдя из медитации, самурай Цюрюпа Исидор удивленно покачал головой и попытался понять, какой смысл могло нести увиденное им только что. Однако вместо этого в голову ему пришло странное стихотворение, которое ничего не объясняло, было рифмованным, более того — противоречило представлениям самурая о Пути Воина. Стихотворение было таким:
Да пронесется
Мимо бедствия рука!
Блеск ручейка.
Обдумав тщательно случившееся, самурай решил не рассказывать наставнику Кодзё не только о позорном стихотворении, но и о посетивших его во время медитации странных и неприятных образах.
Просто вечер не задался.
Бывает...
О сокрушительном столкновении непримиримых нравственных ценностей
Однажды самурай Цюрюпа Исидор получил задание охранять вход в Выставочный зал на Крымском Валу, где ряд высокопоставленных политических деятелей, уличенных в публичной лжи, должны были совершить обряд сэппуку. Правом прохода в зал и соответствующими пригласительными билетами были наделены родственники главных участников церемонии и секунданты-кайсяку, следовало также пропускать официальных лиц, ответственных за соблюдение ритуала, и представителей прессы — само собой, при предъявлении ими соответствующей аккредитации. Список приглашенных был составлен и утвержден в канцелярии даймё еще накануне, чтобы не вышло какой-нибудь обидной неловкости на самом мероприятии или же на запланированном после него фуршете.
То, что сведения о предстоящем банкете просочились за пределы узкого круга посвященных, не было обстоятельством непредвиденным (хотя не было и неизбежным). Именно поэтому внутри помещения порядок обеспечивала личная гвардия даймё, а перед входами в Выставочный зал была выставлена охрана из прославленных своей суровостью самураев дома Мосокава. Установка была жесткой: лица, не имеющие привилегии присутствовать, не должны были попасть в банкетный зал. Ни под каким предлогом.
Итак, самурай Цюрюпа Исидор стоял на посту у главного входа, откуда открывался превосходный вид на Крымский мост. Однако любоваться этим удивительной красоты сооружением самураю было некогда, так как ему постоянно приходилось сдерживать напиравшую на ограждения толпу жадных до зрелищ москвичей и гостей столицы. Время от времени сквозь толпу пробивался кто-нибудь, имеющий допуск, и после тщательной проверки был пропускаем внутрь. Для прохода высокопосталенных чиновников, каро и моногасира, толпу решительно раздвигала их личная охрана. Журналисты и родственники пробивались своими силами, а потому, пробившись, вид имели усталый, растрепанный и довольный.
Приходилось самураю Цюрюпе Исидору и применять оружие для усмирения самых настойчивых, которые пытались перепрыгнуть через ограждения и миновать охрану. Один раз он взмахом вакидзаси перерезал подтяжки довольно толстому дяде, который непредусмотрительно проявил недюжинную прыть, но после полученного удара вынужден был ретироваться, поддерживая неприлично спадающие брюки; в другой раз какая-то не в меру возбужденная особа в вечернем платье и с хозяйственной сумкой при сходных обстоятельствах лишилась высокого каблука. Метрах в двадцати от толпы уныло топтались возле служебных машин с десяток милиционеров, которым это мероприятие тоже не сулило никакой радости. Жалобами граждан, пострадавших от высокой исполнительности самурая, они пренебрегали. И работы для дежурной «скорой помощи» самурай пока не обеспечил — хотя и опасался, что ближе к началу фуршета до этого вполне может дойти.
Пока, однако, все шло более-менее штатно. Толпа, впечатленная продемонстрированным Цюрюпой Исидором искусством убеждения, вела себя в целом неагрессивно, и самурай, ни на миг не теряя боевой сосредоточенности, прохаживался вдоль ограждений с веером в руке, размышляя о проходящей в зале церемонии и надеясь, что наблюдаюший за ходом обряда господин Мосокава впоследствии поделится со своими самураями всеми подобающими подробностями — включая прощальные стихи, которые должны были сочинить герои дня.
В этот момент его окликнули из толпы.
— Господин военный!
Цюрюпа Исидор далеко не сразу понял, что выкрик обращен к нему, ибо никаким «военным» он не был, а был самураем. Кричавший, однако, вполне мог быть не посвящен в особенности статуса Цюрюпы Исидора из-за весьма распространенной ныне культурной ограниченности, а к малообразованным людям самурай, будучи человеком широких взглядов, относился с терпением и даже сочувствием.
Он подошел к тому месту, где толпа прижала к ограждению крикнувшего. Им оказался определенно европейского вида человек предпенсионного возраста, одетый странно, но ненаказуемо — темные брюки, но легкие сандалии; белая рубашка с галстуком, но светло-зеленая ветровка. Прическа его, если она и существовала прежде, была начисто утрачена при столкновении с народными массами.
— Господин военный, — настойчиво повторил этот человек, и на этот раз самурай Цюрюпа Исидор явственно услышал в его русском языке акцент, — там что, действительно происходит ритуальное убийство?!
— Кто это вам сказал такое? — изумился Цюрюпа Исидор.
— К нам в офис позвонили и сказали, что здесь будут показывать харакири.
— Что значит — «показывать»? Здесь же не школа для детей буси. Вы кто?
— Я из организации, которая занимается соблюдением прав человека! — провозгласил человек. — Вот мой мандат!
— А пропуск у вас есть?
— По этому мандату вы меня обязаны пропустить.
— Я не могу вас пропустить, вас нет в списках.
— Господин военный, вы покрываете убийство! Я предствляю международную общественность! Вы это понимаете? Я пройду, хотите вы того или нет!
— Мое имя Цюрюпа Исидор, — холодно сказал Цюрюпа Исидор, — я самурай дома Мосокава. Для того, чтобы здесь пройти, вам придется меня убить.
— Я не убийца! — вздернул подбородок его собеседник. — Но для того, чтобы предотвратить убийство, я готов даже на убийство. Дайте мне саблю!
— О каком убийстве вы все время говорите? — спросил Цюрюпа Исидор, чувствуя, как из-за напора этого олуха ослабевает его боевая сосредоточенность. — Люди, которые сегодня совершат сэппуку, cделают это для спасения собственной чести, по своему выбору и своими личными кинжалами кусунгобу.
— Самоубийство ничем не лучше убийства! И потом — одно дело безболезненная эвтаназия, и совсем другое — резать себя ножом!
— Когда они шли на выборы, они знали, чем это может для них обернуться, — возразил самурай Цюрюпа Исидор, и в голосе его звучало уважение к самоотверженности людей, о которых он говорил. — Ответственность политика перед избирателями по нашим обычаям даже выше, чем ответственность самурая перед его господином. И, кстати, они не успеют почувстовать боль — по правилам церемонии, кайсяку должны сразу же избавить их от мучений, отрубив головы...
— Отрубив го... — подавился правозащитник. — Боже правый, какое невиданное варварство!
— Да что вы все время кудахчете?! — не выдержал самурай. — Вы что, хотите, чтобы они все оставшиеся годы жили в позоре? Они приняли на себя бесчестье, сознавая, что такой шаг необходим для блага страны, и что после этого они смогут спасти свою честь, только лишив себя жизни! Совершив сэппуку, они вернут к себе уважение избирателей! Неужели для вас это пустой звук?
Но собеседник уже не слушал его.
— Право на жизнь! — орал он. — Попрание главных свобод! Заседание комиссии по правам человека, срочно! Я вас под Гаагу подведу!
Он выдавился из толпы и бросился к скучающим милиционерам. Это была стратегическая ошибка, потому что к тому времени, когда самурай Цюрюпа Исидор вполне восстановил боевую сосредоточенность, стражи порядка успели правозащитника показательно избить, заковать в наручники и отправить на «скорой» тихим ходом в ближайший «обезъянник» для выяснения причин антиобщественного поведения, каковое выяснение и привело к полному восстановлению прав владельца мандата. Перед ним даже извинились.
Таким образом, традиция была соблюдена, а все участники этого недоразуменя остались довольны его исходом.
За исключением, конечно, тех, кто рвался на фуршет, но так на него и не попал...
О том, как удачно подобранная метафора может непредсказуемо усложнить мировосприятие
Однажды самурай Цюрюпа Исидор пришел к мудрому наставнику Кодзё и сказал ему:
— Наставник, пришел ко мне вчера мой добрый сосед Такэто Нутипа, и спросил, в чем, по моему мнению, заключена более высокая гармония — в водке или в пиве. Я же сказал ему, что главное — в человеке. Он ответил, что, конечно, главное должно быть в человеке, но для этого человек сначала должен это главное выпить. Вот он и интересуется, что именно следует пить для достижения высшей гармонии...
— Это что, анекдот? — спросил самурая наставник Кодзё.
— Нет, наставник, мне нужен совет. Но я еще не дошел до сути вопроса.
— Дойдем же до сути, — согласился мудрый наставник Кодзё.
— Итак, мой добрый сосед Такэто Нутипа спросил то, что спросил, а я ему ответил, что гармония проявляется лишь там, где происходит соединение начал Инь и Ян.
— Дай угадаю, — предложил наставник. — Ты сказал соседу, что есть начало светлое и есть начало темное, а он спросил, значит ли это, что для достижения гармонии человеку следует поочередно пить темное и светлое?
— Нет, наставник, — покачал головой самурай Цюрюпа Исидор. — Я предвосхитил подобное движение его мысли, а потому не стал говорить, что начало Инь — темное, а начало Ян — светлое.
— Значит, ты сказал ему, что есть начало мужское и есть начало женское?
— И этого не стал я говорить ему, так как моему доброму соседу Такэто Нутипа понимание женского начала еще менее доступно, а без этого сия метафора не может быть верно воспринята. Я выбрал, как учит Будда, наиболее привычный для просвещаемого образ, и сказал, что Инь и Ян — это как положительный и отрицательный полюса в аккумуляторе. Оказалось, однако, что для доброго моего соседа Такэто Нутипа и этот образ слишком абстрактен, и он спросил, можно ли для понимания столь сложных концепций обратиться к обыкновенной электрической розетке, у которой, как известно, тоже два входа — активный и пассивный.
— Твой сосед может стать достойным учеником, — заметил мудрый наставник Кодзё, — так как он самостоятельно предложил очень удачный с его точки зрения образ. Ибо сеть переменного тока, построенная именно по принципу гармонического сочетания начал Инь и Ян, дает нам свет, тепло и даже приводит в действие бытовые приборы.
— Вот тут-то и обнаружилась проблема, которая и привела меня к вам. Поразмышляв немного над им же самим предложенным образом, мой добрый сосед Такэто Нутипа спросил, а где между Инь и Ян помещается известный любому электрику третий выход, именуемый «земля»?
Наставник Кодзё глубоко задумался.
— С одной стороны, — сказал он, — упомянутая тобой «земля» сама по себе не входит ни в начало Инь, ни в начало Ян. С другой стороны, соединение Инь и Ян без заземления — это совершенно очевидное нарушение техники безопасности... Думаю, мне нужно усердно поразмышлять над этим.
— Наставник, — с опаской спросил самурай Цюрюпа Исидор, — Я почему-то сомневаюсь, что заземлившись, скажем, на батарею центрального отопления, философ может стать ближе к Будде.
— Как знать? — усмехнулся мудрый наставник Кодзё.
Весь день самурай Цюрюпа Исидор усердно думал о том, какое таинственное третье начало может выполнять функции заземления для сочетания Инь и Ян. Он измышлял метафору за метафорой, но никак не мог найти такую, которая сделала бы для него этот вопрос хотя бы чуть-чуть более ясным.