Еще издали, когда самурай только подходил к Савёловскому райотделу, куда накануне вечером доставили наставника Кодзё, он заметил на углу Полтавской и 1-й Квесисской улицы необычное для этого времени года скопление военной техники. Здание РОВД было оцеплено, на тротуарах возле соседних домов стояли несколько бронетранспортеров, за которыми скрытно пребывали подразделения тяжело вооруженного спецназа. Со стороны Нижней Масловки подходили танки. При этом перекрыть движение на перкрестке, видимо, забыли, так что некоторые неосторожные водители въезжали на личном транспорте прямо на передовую. Из-за бронетранспортеров им махали толстыми рылами гранатометов, намекая, чтобы они проезжали скорей и не задерживались.
Солнце восходило над Бутыркой.
Самурай Цюрюпа Исидор присел возле снайпера, который не отводил прицела от входной двери отделения милиции и одновременно мастерски использовал для прикрытия неровность местности, а именно — мусорную урну.
— Сколько их там? — спросил снайпера Цюрюпа Исидор, опустившись на корточки рядом с ним.
— Нам не говорят, — не глядя на него, ответил снайпер. — Сколько бы ни было, всех положу. Мне рисковать нельзя, у меня квартира на тёщу оформлена. Жена, дура, настояла. Представляешь?
— Вот ведь, — вздохнул самурай Цюрюпа Исидор. — На тёщу... А я всё по съёмным...
Он скинул хаори, распустил завязки, которые подтягивали за спину широкие рукава кимоно, и неспешно двинулся наискось через перекресток ко входу в отделение милиции, передергивая на ходу плечами, как будто у него мучительно чесалась спина.
— Куда?! — шепотом крикнул снайпер из-за урны. — Не стоит так сразу-то, небось, заработаешь ещё на квартиру!
Видимо, из-за неформенного костюма самурая поначалу приняли за переговорщика, поэтому паника в рядах спецназа началась только когда Цюрюпа Исидор уже подходил к дверям. Бойцам было ясно, что спасти невесть откуда взявшегося экзотического придурка они уже не успеют. Один лейтенант попытался что-то предупредительное крикнуть, высунувшись из-за броневого борта, но его стукнули по шлему противогазной сумкой и тем вразумили.
Самурай Цюрюпа Исидор потянул на себя дверь и вошел внутрь.
Дежурного за окошком не было. В помещении вообще никого не было и стояла умиротворенная тишина, в которой ясно слышались короткие гудки снятой с телефонного аппарата и брошенной на стол трубки.
Дежурный и весь остальной личный состав отделения обнаружились на минус первом этаже неподалеку от камер предварительного задержания. Они были живы и в целом вполне здоровы, только выглядели как-то очень уж запыхавшимися. Собравшись за столиком в надзирательском закутке, они пили чай.
— А что это вы тут делаете? — спросил несколько удивленный самурай. — А?
— Иди своей дорогой, парень, — сказал плотного сложения милиционер, более прочих запыхавшийся. — Не до тебя сейчас. Тут сейчас большая веселуха будет, мы как раз спецназ ждем для компании.
— Я не хотел мешать воинам правопорядка в час их досуга, — ответил с легким поклоном Цюрюпа Исидор. — Меня зовут Цюрюпа Исидор, я самурай клана Мосокава. Я пришел навестить мудрого наставника Кодзё. Могу ли я попасть к нему?
Воины правопорядка молчали. Выдержав паузу, самурай Цюрюпа Исидор достал из-за пазухи коробку с песочным тортом и блок «Мальборо», положил их на столик перед милиционерами и снова поклонился. Менты странно переглянулись.
— А иди, — сказал милиционер плотного сложения, подмигнув остальным. — Порядки ты знаешь, человек, стало быть, правильный. Только мы тебя там запрём с ним в камере, не обессудь. А как закончите — постучи, откроем.
— Конечно, — покладисто сказал самурай, гадая, что такого подумали о нем и его визите стражи.
Дверь камеры открылась перед ним и закрылась за его спиной.
— Зачем ты это сделал? — вдруг спросил с ужасом молодой сержант. — Их же теперь двое стало...
Наставник Кодзё, явно вопреки своим надеждам, пребывал в камере один. Он обрадовался самураю, по которому успел со вчерашнего дня здорово соскучиться. Хотя, по его словам, особенно скучать местные служащие ему не давали.
Первоначально в камере, где они нынче находились, были заключены девять человек, все сильно помятые, определенно несчастные и нуждающиеся в просвещении. Но наставник не успел привести их мысли к Будде. Всех прочих обитателей выгнали из камеры два милиционера, сказавшие, что в честь новичка сейчас здесь будет большая чистка, так что жильцов просят перебраться в соседнее помещение. Произнося эти слова, охранники широко и довольно ухмылялись, из чего наставник Кодзё заключил, что тяга к чистоплотности в них велика и исполнение обязанностей уборщиков приводит их в восторг. Он встал, дабы вслед за остальными освободить камеру и не мешать достойным стражам прибирать ее, но те вдруг решительно воспротивились и предложили ему остаться, уверяя, что он им нисколько не помешает. Наоборот — у них на него планы.
Затем один из них запер дверь камеры изнутри, а другой, постукивая об ладонь увесистой тонфой, приблизился к наставнику.
— Н-ну, — сказал он. — Попался, значит?
Наставник Кодзё не успел ничего ответить, так как охранник вдруг попытался провести удар тонфой сверху.
Вероятно, этот удар, будь он исполнен мастером, мог бы застать наставника Кодзё врасплох, но охранник определенно еще только учился рукопашному бою, а потому, видимо, испытывал неловкость, атакуя без предупреждения. Атака у него получилась совсем простенькой, и настаник Кодзё помог ему логично завершить её без вреда для здоровья в дальнем от входа углу.
— Это чего это? — спросил ошеломленный охранник из угла.
— Это был дзё-дори, — с готовностью пояснил наставник Кодзё. — У меня было бы больше проблем в выборе стратегии защиты, если бы вы держали оружие правильно. Я советую вам поразмышлять об этом на досуге.
Он протянул охраннику отобранную у него тонфу и с достоинством поклонился.
Охранник взял тонфу, покрутил ее в руках и растерянно посмотрел на стоящего у двери напарника. Тот, явно удивленный, тоже снял с пояса тонфу.
Наставник Кодзё не был большим мастером таниндзу-гакэ, поэтому он с готовностью включился в предложенную ему игру, рассчитывая как следует потренироваться. Помещение, правда, было очень уж тесным, да и татами на полу не было, поэтому ему приходилось приложить немалые усилия, чтобы никто их его партнеров не ушибся или, упаси Будда, не оцарапался. К счастью, этого удалось избежать.
Уже через пять минут милиционеры выдохлись. Впрочем, темп тренировки они задавали сами, а потому наставник был доволен — ученики работали с большим желанием.
— Пойду еще ребят позову, — прохрипел тот, что был поплотней, вышел за дверь и через пару минут вернулся, приведя наставнику Кодзё аж трёх свежих учеников. Определенно, у наставника были все шансы улучшить свое владение техникой таниндзу-гакэ!
Особенно поучительной ситуация стала, когда милиционеры навалились на него сразу впятером. Впрочем, с горечью подумал наставник, если бы помещение было лучше приспособлено для совместных тренировок, его достижения были бы еще более значимы...
Достижения же его партнеров определенно оставляли желать много лучшего. Иногда наставник останавливался и подробно, движение за движением, демонстрировал стражам технику исполнения сото-кайтэн-нагэ или ката-гатама, но постепенно у него начало складываться впечатление, что они его не слушают, а если слушают, то не понимают. Это было тем более странно, что работали они со впечатляющей выкладкой, и, даже попеременно отдыхая, к утру были уже совершенно обессилены. И это несмотря на то, что в тренировке, когда попеременно, а когда и разом, приняли участие все сотрудники, находящиеся на дежурстве в отделении!
— Ффффсссё... — в конце концов прохрипел плотный охранник. — Ниммммма-у больше... Не дается, ссу... сссу... ох... пойду вызову ребят из катэпе, пусть они его... а я нимма-у...
Чуть не рыдая, он поднялся в дежурку, позвонил в городской оперативный штаб, невнятно вызвал подкрепление, сказав, что «тут полная хана» и «держаться нету больше сил», и уронил трубку.
Затем охранники, в отжим мокрые и насквозь обескураженные, заперли лишь слегка разогревшегося чокнутого деда в камере и сели тут же в надзирательской пить чай. Ночь у них выдалась бурной.
— Какой-то дурной, — усиленно дыша носом, говорил плотный милиционер. — В первый раз такого встречаю. Ну его совсем, так и грыжу можно заработать. Пусть с ним лучше спецназ возится...
Остальные старались поменьше говорить и в основном кивали. Милиционер, на котором наставнику Кодзё особенно понравилось отрабатывать тэкуби-осаэ, ошеломленно глядел на свою правую руку. Рука была совершенно цела, даже не вывихнута, но слушаться хозяина отказывалась категорически.
В таком состоянии и застал милиционеров самурай Цюрюпа Исидор.
В течение следующих сорока минут, пока спецназ, плотно простреливаемый объективами телекамер, героически штурмовал здание Савёловского РОВД, самурай и наставник говорили о Прекрасном.
В основном, конечно, о природе. Но и поэзия, не скроем, их почтительного внимания тоже удостоилась.
О силе гармонии
Однажды ранней осенью самурай Цюрюпа Исидор отправился отдохнуть на ВВЦ, ибо любил тамошние боковые аллеи просто так и изнутри, а Колесо Обозрения — со стороны и за близость к дао (то есть, за кажущееся совершенство внешней формы при полной невозможности сформулировать внутреннее содержание). И надо же было такому случиться, чтобы как раз в тот момент, когда был он неподалеку, возле фонтана «Дружба народов» встретились лицом к лицу два достойных воина и затеяли обычное для достойных воинов соревнование — начали меряться боевым оружием.
Следует пояснить, что воины эти были не просто из разных домов, а еще и провозглашали свою принадлежность к разным культурам: один был по случаю рыцарем Гондора, а другой — определенно кшатрием кого-то из Тимуридов, но какого именно — Джахангира ли, Аурангзеба ли, — точно узнать было никак невозможно, ибо кшатрий состоял в своей касте недавно, новый родной язык выучил недостаточно хорошо, а на прежнем говорить и понимать отказывался наотрез. Да и не было это важно, ибо мерялись воины, как уже было сказано, вовсе не языками.
Гондорец, кстати, судя по строению черепа, был из племени баконго. Но тут тоже уверенно ничего сказать было нельзя, потому что специалистов нужного научного профиля под рукой не оказалось, а сам он, конечно, просто так сознаваться бы не стал. Да и чего выпытывать-то — сказал же человек, что он из Гондора, и каким дураком надо быть, чтобы начать убеждать его в обратном! К тому же, напомним, суть поединка была не в этом.
Оружие и у рыцаря, и у кшатрия выглядело, с какой стороны ни глянь, безупречно, но сравнить один меч с другим было чрезвычайно затруднительно — ни по длине, ни по способу ковки, ни по заточке они не совпадали, сходясь только лишь в том, что оба не были изогнуты. У кшатрия был прямой мадрас с элегантной волнистой кромкой; у Гондорца — безупречной выделки обоюдоострый английский меч, изящно сбалансированный навершием рукояти, имевшим вид плода Белого Дерева. В общем, решить спор соперников мог только поединок на упомянутых мечах; к нему всё и шло.
Именно такого развития событий ждали присутствующие тут же представители Внутренней Стражи ВВЦ (в количестве не менее двух батальонов), готовые по первому же поводу алчно и навсегда лишить каждого спорщика предмета спора — отчудив оные предметы, конечно, в пользу не свою, а своего князя. Само собой, никто, кроме Внутренних Стражников (и их никем не виданного князя), такого исхода дела не желал, а потому события замерли в шатком равновесии: рыцарь и кшатрий не могли расстаться, не разрешив своего вопроса немедленно, но разрешить его обычным путем брезговали из-за очевидных и неприятных для обоих последствий.
Таковой была эта непростая ситуация, когда к фонтану вышел, привлеченный слышным издалека сопением Внутренних Стражников, самурай Цюрюпа Исидор. С первого взгляда, дабы не утомлять читателя, он понял суть спора, оценил его сложность и возможное трагическое развитие событий, подошел поближе и, поклонившись, сказал:
— Приветствую вас! Моё имя Цюрюпа Исидор, я самурай дома Мосокава. Могу ли я помочь достойным воинам в разрешении их спора?
— Возможно, — подозрительно прищурившись, ответил ему гондорец. Кшатрий молчал, иронично играя густыми бровями. — Во всяком случае, ничто не мешает вам в наш спор включиться. Со временем нас, спорящих, может собраться достаточно много, чтобы в диспут не рискнул вмешиваться никто посторонний, независимо от его численности...
— Я предлагаю не ждать так долго, — возразил самурай. — Вот фонтан. Почему бы не испытать качества вашего оружия с его помощью? Пусть каждый из вас покажет, на что способен он и его меч. Подобный мирный поединок, если я ничего не путаю, некогда состоялся в Риме, а фонтан «Дружба народов» ни размерами, ни скульптурой, ни чистотой струй, хвала Будде, не уступает тамошним...
— Примите мое восхищение, благородный вастак! — вскричал рыцарь. — Если коллега-кшатрий не возражает... (коллега не возражал, напротив, он был так же, как и гондорец, весьма воодушевлен прозвучавшим предложением), — ...мы сейчас же приступим!
— На территории ВВЦ купаться в фонтанах запрещено! — хором крикнули представители Внутренней Стражи, которые тоже всё слышали, но поняли, конечно, гораздо меньше. Рыцарь и кшатрий ответили им дружным громовым хохотом, а самурай, стараясь не улыбаться, заверил Стражей в том отношении, что купания не допустит, в крайнем же случае лично готов или заплатить сообразный штраф, или всеми доступными ему средствами (он тут он положил кисть левой руки на оплётку рукояти одного из своих мечей) убедить служителей порядка не применять крайних мер.
Через минуту все было готово к началу состязания.
Первым подошел к фонтану гондорец. Меч его, покинувший ножны стремительно и почти без шелеста, пропел в руке своего хозяина полный пируэт и вертикально, не поднимая брызг, вонзился в каменное дно широкой чаши бассейна.
— Глядите, — сказал рыцарь, указав на поверхность воды.
Через мгновение зрители ахнули, ибо в бассейне появилось заметное течение, которое медленно, но неуклонно повлекло к мечу плавающие листья — опавшие, но не успевшие изжелтеть; достигнув лезвия, листья эти не останавливались, но продолжали движение, уже разделенные каждый надвое.
— Поздравляю, вы едины с мечом, и ваша воля сильна, — сказал самурай, поклонившись рыцарю.
Следующим к краю бассейна подошел кшатрий. Меч как будто сам выскочил из ножен в его руку, блеснул на солнце и вонзился в дно в двух шагах от своего противника. Кшатрий грозно глянул вокруг, сверкнув очами, прошептал что-то — и вновь зрители ахнули, потому что вокруг его меча вода начала бурно кипеть, поднимая муть со дна, и разрезанные надвое листья в этом бурлении стали желтеть на глазах.
— Поздравляю, и вы едины с мечом, и ярость ваша неодолима, — сказал самурай, поклонившись кшатрию. — Ничья! — объявил он во всеуслышанье и собрался немедленно покинуть окрестности фонтана.
Недавние соперники, которые глядели теперь друг на друга с гораздо большим уважением, вдруг осознали, что никто из них настоящим победителем в споре не стал. И что, молчаливо разрешив пришлому самураю судить их спор, они сами поставили его выше себя — даже не узнав, какие у него есть для того основания! Они переглянулись и согласно кивнули друг другу.
— Постойте, сударь, — сказал гондорец.— А что же ваш меч?
— Вот он, в ножнах, — сказал самурай. — Сегодня ему не было нужды глядеть на солнце и, надеюсь, не будет.
— А меч ли там? — спросил вдруг кшатрий, снизойдя по необходимости до своего прежнего наречия. И, в качестве компенсации, снова сверкнул очами.
Самурай Цюрюпа Исидор остановился.
Меч работы мастеров из Хидзэн сонно выполз из ножен, потянулся, вздохнул — и легко лёг на воду.
Вода несла его, как лист.
И была она прохладна и чиста.
О чрезмерно страстной любви к искусству
Однажды самурай Цюрюпа Исидор, не имевший дотоле служебных взысканий, сильно провинился перед господином Мосокавой.