— Здравствуй, — сказал он, изобразив приветливую улыбку.
Девушка с любопытством посмотрела на незнакомца. Хотя его одежда и выглядела самой обычной, но обликом путник не походил на местных жителей. У него были светлые волосы и непривычные черты лица. Он был похож на грека, а скорее — на варвара из далеких северных краев, каких девушке однажды довелось видеть в свите знатного римлянина, проезжавшего через деревеньку.
— Добрый день, — сказала она, стыдливо прикрывая нижнюю часть лица краем платка.
— Как поживаешь?
— Хорошо.
Мнемотический переводчик быстро разобрался в местном диалекте и соответствующим образом подправил речь Пауля.
— Я рад. Я ищу дом Элеазара[12].
— Того, что живет у источника?
— Да подтвердил Пауль, дождавшись подсказки переводчика.
Лицо девушки приняло скорбное выражение.
— Он умер.
Пауль старательно изобразил удивление:
— Вот как? Когда?
— Уже четыре дня.
Здесь следовало грустно покачать головой, что путешественник и сделал.
— Я должен непременно выразить соболезнование его семье.
— Ты далеко не первый, кто желает сделать это. Только что я видела путников, они также спешили к дому Элеазара.
— Должно быть, это мои друзья! Я отстал от них. Объясни поскорей, как мне найти дом досточтимого Элеазара.
Девушка принялась объяснять, подкрепляя слова жестами. Пауль мало что понял из ее объяснений и потому поспешил поблагодарить селянку. Куда проще было догнать тех, кто шел в дом Лазаря. Насколько он помнил Евангелие, среди них должен был быть и Он.
— Спасибо!
Благодарно кивнув, юноша устремился по пыльной улице, уводящей в глубь селения. Вскоре он и впрямь заприметил впереди неторопливо идущих людей, числом около двух десятков. Ускорив шаг, Пауль приблизился к ним почти вплотную, но все же не присоединился, поскольку разумнее было оставаться сторонним наблюдателем. Процессия неспешно двигалась по улочке, покуда не уткнулась в небольшой, беленый известью домик, ничем не отличающийся от своих соседей. Здесь гостей встретили две женщины в белых платках, с плачем кинувшиеся к ногам одного из пришедших.
Пауль с любопытством разглядывал человека, который то ли являлся Богом, то ли должен был стать Им. То ли… Юноша скептически улыбнулся. Но, впрочем, время для сомнений еще не настало.
Тем временем человек ласково погладил каждую из женщин по голове, после чего едва приметным властным жестом велел им подняться. В его облике не было ничего необычного. Он был скорее высок, нежели низок, скорее худ, нежели тучен. Темные густые волосы прядями падали на лоб и плечи, небольшая вьющаяся бородка подчеркивала тонкие черты лица. Более всего привлекали глаза — глубокие, большие, умные и, как почудилось Паулю, настороженные.
Потом человек заговорил. Голос у него был негромкий и глухой. Такие голоса не приличествуют пророкам. Хотя Пауля отделяло от говорившего не более двух десятков шагов, он едва мог различить обрывки фраз:
— Жизнь… верит в меня… будет вечно жив… смерть обойдет стороной…
Одна из женщин радостно кивнула и, ухватившись за руку человека, повлекла его за собой. Прочие — спутники человека, собравшиеся зеваки, в их числе и Пауль, — двинулись следом. Теперь шествие направлялось к противоположной окраине селения, где, как нетрудно было догадаться, находилось кладбище. Пауль смешался с толпой, непрерывно увеличивающейся и насчитывающей не менее трех сотен человек, и теперь с любопытством присматривался к спутникам пророка. Ожил мнемотический переводчик, принявшийся оживленно верещать в ухо:
— Апостолы. Здесь присутствуют Симон, Иаков, Андрей, Иоанн, Филипп, Варфоломей, Иуда, Матфей, еще один Симон, еще один Иуда и еще один Иаков. Нет лишь Фомы.
— Откуда ты все это знаешь? — буркнул Пауль.
— Информация получена в ходе неоднократных наблюдений за данным событием, — без промедления откликнулся переводчик.
— Ну и какой вывод следует из всех этих наблюдений?
— Все происходящее — не более чем трюк, хотя подтверждения этому не имеется.
— С чего тогда ты взял, что это трюк?
Переводчик тоненько, по-человечески, хихикнул:
— Ты полагаешь, что можно вернуть к жизни умершее существо?
— Не я полагаю. Они полагают.
— Если бы подобное было возможно, наша наука уже открыла бы способ, как это сделать.
— К чему спорить? — рассудительно заметил Пауль. — Сейчас сами все увидим.
— Трюк! — взвизгнул переводчик.
— Заткнись! — ласково пожелал Пауль, и переводчик исполнил его желание.
Процессия приблизилась к крайним домишкам, а затем вышла за пределы села. Тропинка петляла вверх к небольшим, похожим на неровные клыки скальным выступам. Сложенные из известняка, скалы были изъедены ветром и временем. Там и здесь чернели провалы пустот, которые предприимчивые жители Вифании использовали вместо могил. Шествие приблизилось к одной из таких расселин, заваленной землей и камнями. Увядшие цветы и ветви указывали на то, что похороненный здесь человек умер совсем недавно. К расселине приблизились двое апостолов, держащие в руках лопаты. По знаку Иисуса они начали отбрасывать землю и камни. Пауль невольно обратил внимание на то, что верхний слой земли имел тот же цвет, что и в глубине. Если ветви и цветы и впрямь выглядели так, словно пролежали здесь по крайней мере два-три дня, то земля, несомненно, была свежей. На помощь копающим пришли еще несколько человек, принявшиеся отбрасывать в стороны камни. Остальные внимали негромкой речи пророка. Пауль протиснулся поближе и наконец мог различить все слова.
— Я — Воскресение и Жизнь. Тот, кто верит в Меня, даже если умрет, будет жить. А всякий, кто жив и верит в Меня, вовсе не умрет. Верите ли в это?
— Да! Да! Да, Отче! — дружно согласилось большинство из собравшихся.
— Да! — кашлянув, присоединил свой голос и Пауль, в тот же миг поймавший на себе внимательный взгляд одного из тех, что сопутствовали Иисусу. У этого человека были крепкие, почти квадратные плечи, борода его была столь черна и густа, что напоминала шерсть зверя, глубоко посаженные глаза пылали огнем, и всем своим видом он походил скорее на волка, а не на апостола.
Тем временем люди, раскапывавшие могилу, дошли до большого камня.
— Уберите его! — громогласно велел Иисус.
— Великий, но уже, наверно, пошел запах! — предупредила одна из женщин, чью голову покрывал белый платок. — Уже четвертый день.
— Уберите камень! — твердо повторил тот, кого признают Богом.
Пять или шесть мужчин, вцепившись в камень, с трудом вытолкнули его наружу. Пахнуло сыростью, все невольно отшатнулись. Пауль, внимательно наблюдавший за Иисусом, заметил, как тот усмехнулся. Затем он шагнул вперед и провозгласил, подняв к небу глаза:
— Отец, благодарю Тебя, что Ты Меня услышал. Я знаю: Ты слышишь Меня всегда, но Я так сказал для людей, что стоят здесь, пусть поверят они, что Я послан Тобою! — Потом он воздел над собой руки и воскликнул: — Элеазар, выходи!
Внутри пещеры что-то зашевелилось. Большинство из собравшихся испуганно подались назад. На месте остались лишь пророк да несколько его спутников, и среди них — человек, поразивший воображение Пауля. Затем из лаза показалась фигура, с головы до пят замотанная пеленами. Одна из женщин рухнула в обморок, несколько наиболее впечатлительных зрителей бросились бежать вниз по тропе, остальные закричали, славя пророка:
— Чудо! Чудо! Да восславься во веки веков Иисус, помазанник Божий! И да станет свет твой указующим перстом для заблудших овец Израиля!
Иисус улыбался, довольный произведенным впечатлением. Протянув длани к пошатывающейся фигуре, он приказал:
— Развяжите его! Пусть идет!
Воскресшего освободили от погребального савана, и взорам собравшихся предстал человек, облаченный лишь в набедренную повязку. Кожа его была бледной, глаза тусклы, лицо покрылось испариной. От него исходил пряный запах, и Пауль вдруг цинично поймал себя на мысли, что так пахнет, если закусывать молодое вино зеленым луком. Воскресший выглядел смертельно уставшим, но ничто не свидетельствовало о том, что еще несколько мгновений назад он был мертв.
— Элеазар, узнаешь ли ты меня? — спросил Иисус.
— Да, Учитель!
— Тогда ступай и расскажи всем, что ожидает тех, кто проникся истинной верой. И вы, прочие, что видели дело рук Господа, поведайте о случившемся тем, чьи сердца объяты сомнением. И да войдет истинная вера в эти сердца, наполнив их силой!
Воскресший повиновался. Покачиваясь на неверно ступающих ногах, он двинулся вниз. Собравшиеся вновь подняли крик, славя Иисуса. Тот отвечал улыбкой, которую Пауль назвал бы снисходительной.
Представление было окончено. Иисус, а следом и зеваки потянулись вниз, к деревне. Пауль также ступил было на тропу, но мужчина с горящими глазами преградил ему путь и грозным голосом спросил:
— Кто ты и по какому праву следуешь за нами? Ты — соглядатай, подосланный фарисеями?
— Я похож на соглядатая? — вместо ответа спросил Пауль. Бородач молчал, и тогда юноша прибавил: — Разумно ли посылать того, в ком каждый признает лазутчика? Разве я похож на иудея?
— Клянусь Богом, нет! У тебя лицо презренного гоя! Но тогда ты подослан римлянами!
— Глупо! Зачем римлянам рисковать головой своего человека?
— Тоже верно. Но кто тогда ты?
— Человек.
Лицо бородача перекосилось.
— Твой ответ слишком хорош, чтобы я удовольствовался им.
— Ты странно мыслишь, — заметил Пауль не без тревоги в душе, так как все зрители, увлекаемые Лазарем и женщинами, уже сошли с холма и он оказался наедине с апостолами, чьи лица нельзя было назвать дружелюбными.
— Или ты скажешь, кто ты, или займешь место Элеазара.
— С тем чтобы уже никогда не воскреснуть! — со смешком прибавил Иисус, появившийся из-за спин окруживших Пауля апостолов.
— Я не соглядатай. Но я действительно искал вас.
— Зачем? — выкрикнул бородач. — Кто послал тебя?!
— Я беглый раб. — В качестве доказательства Пауль повертел шеей со следами от веревки — он сам их натер перед тем, как покинуть Иерусалим. — Меня зовут Дорн. Я родом из племени германцев, живущих далеко к северу.
— Чем докажешь это?
Пауль развел руками:
— Ничем. Впрочем, если кто-нибудь из вас знает мой язык, он может убедиться, что я говорю правду — я действительно из племени германцев.
— Это не доказательство!
— Больше мне нечего добавить.
— Тогда… — протянул бородач, извлекая из-за пазухи длинный нож, лишь самую малость уступающий римскому мечу.
— Не горячись, Зелот! — Иисус мягко, но в то же время решительно взял апостола за руку. — Сдается, что он говорит правду.
— А кто ты такой, чтобы судить, правда это или ложь?!
— Не горячись, брат! — твердо повторил Иисус, холодные глаза его гневно сверкнули. — Этот человек может нам пригодиться.
— Но чем? Зачем нам нужен презренный гой?
— Сила Рима велика. Нам пригодится каждый, кто встанет с нами против Рима. Почему бы не принять помощь людей другого племени, если у нас общий враг? Правильно я говорю, брат? — Иисус с улыбкой заглянул в глаза Пауля.
— Да, брат! — с вызовом ответил юноша.
Иисус засмеялся:
— Он мне нравится. Пусть идет с нами. Он станет первым апостолом для тех, кто не верует в Отца, но готов принять Сына! Нам нужны такие люди!
Слова Иисуса послужили сигналом. Апостолы разомкнули круг, лица их посветлели. Непримиримым остался лишь тот, кого Иисус назвал Зелотом. Пауль вспомнил, что в Священном писании у него было и другое имя — Симон. В глазах Симона по-прежнему были недоверие и подозрительность, но он не пошел против мнения всех.
— Хорошо, — после недолгого молчания сказал Симон. — Ты можешь следовать за нами. Но мне не нравится твое имя. Оно звучит слишком дико для наших мест.
— Хорошо, — с усмешкой согласился и Пауль. — Можешь звать меня Симоном.
Апостол яростно скрипнул зубами:
— Я — Симон! Я — Симон Зелот!
— Тогда я буду… — Пауль задумался и внезапно для самого себя прибавил: — Я буду Паулем. Надеюсь, никто не возражает?
— Нет, — сказал Иисус, внимательно прислушивавшийся к разговору. — Пауль — хорошее имя. Пусть будет Пауль. И пусть вас будет двенадцать.
— Посмотрим, что скажет на это бар-Абба! — процедил Симон Зелот.
Пауль не обратил внимания на его замечание. Почтительно поклонившись, он отошел в сторону.
Вот так вдруг выяснилось, что не столь уж сложно стать апостолом и что их число могло меняться со дня на день. Да и сами апостолы выглядели странно, но еще более странно вели себя. Пауль чувствовал, что ему еще предстоит разобраться в этом. Но пока он был доволен собой. Первая часть плана была успешно выполнена. Теперь лишь оставалось наблюдать за развитием событий…
4
В первый день Шеве не удалось проникнуть во дворец Ирода, где обосновался прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Она уже была совсем рядом, когда из ворот вышел отряд воинов, возглавляемый двумя офицерами, в одном из которых Охотница признала Лонгина. В руке триария было копье, которое интересовало Шеву во сто крат больше, чем все прокураторы, вместе взятые, поэтому она отказалась от первоначального плана и последовала за солдатами. Облаченная в обычную для местных женщин одежду, она не привлекала ничьего внимания.
У городских ворот центурион решил перекинуться парой слов с начальником стражи, и, пока они хохотали и хлопали друг друга по плечам, вспоминая свои недавние похождения, Шева, долго не торгуясь, купила на расположенном рядом рынке осла и теперь могла не волноваться, что отстанет от быстро шагающих солдат. Не успела она устроиться на его спине, как отряд продолжил свой путь. И тут началась череда приключений.
Ей положил начало осел, столь опрометчиво купленный Шевой. Собственно говоря, Охотница намеревалась приобрести коня, но, уловив ее мысль, мнемотический переводчик тут же сообщил, что в данном Отражении лошади положены лишь мужчинам, да и то из знатного сословия. Поэтому Шева удовольствовалась ослом, здраво рассудив, что так даже будет лучше, ибо человек на осле не привлекает такого внимания, как всадник. Но осел, столь милый и кроткий с виду, оказался на редкость своенравным животным. Он избрал свой собственный путь, сойдя с дороги в лощину, поросшую приятными его вкусу, но на редкость колючими растениями. В результате Шева оцарапала себе обе ноги, а заодно порвала в двух местах одежду. Несколько увесистых затрещин помогли ослу осознать свою ошибку, и какое-то время он вел себя смирно, неторопливо труся за солдатами, но затем у него возникла мысль передохнуть. Как ни старалась Шева сдвинуть с места упрямую тварь, как ни награждала ее то тычками, то ласковыми словами, все было прекрасно. Осел наотрез отказывался продолжить путь, и Охотнице лишь оставалось смотреть вслед удаляющемуся отряду. Когда же она, в сердцах сплюнув, оставила своего «верного скакуна» на произвол судьбы и решила продолжить путь пешком, своенравная скотина тут же последовала за своей хозяйкой. Шева попыталась опять взгромоздиться ему на спину, но не тут-то было. Стоило Охотнице остановиться, как осел замер позади ровно на том расстоянии, которое позволяло ему чувствовать себя вне досягаемости. Как только Шева продолжала путь, осел, словно верная собачонка, устремлялся следом за ней.
Так они миновали сады и поля, окружавшие город. Вдалеке показалось селение, и солдаты свернули к нему. Шева с ослом последовали их примеру. Работавшие на полях люди отрывались от своих дел и разглядывали процессию. Если мерно шагающие солдаты не вызывали у них ничего, кроме неприязни, то на женщину, за которой трусил осел, они взирали с улыбкой. Охотница натянуто улыбалась в ответ. Она привлекала внимание, а это было совершенно лишне. Но изменить что-либо было невозможно. Осел упивался обретенной свободой и не изъявлял желания возвращаться в состояние вьючного животного. Шеве оставалось лишь улыбаться и делать вид, что упрямая скотина не имеет к ней никакого отношения.
Солдаты замедлили шаг, а потом и вовсе остановились. Отряд разделился на две части. Одна, числом побольше и во главе с центурионом, осталась на месте, другая, под начальством Лонгина, свернула с дороги в поля. Шева без труда догадалась, что солдаты совершают обходный маневр. Но что было делать ей? Подумав, Шева решила следовать за главным отрядом. По всей очевидности, римляне намеревались нанести удар с двух сторон, а значит, оба отряда должны были рано или поздно соединиться, и тогда обладатель заветного копья вновь окажется в поле зрения Охотницы. Шева покосилась на осла. Тот согласился с ее решением радостным криком, заставившим Охотницу болезненно поморщиться.