— При принятии решений помните о моих возражениях, — сказал Харви.
— Ваше замечание я запомнил и буду его учитывать.
— Они пришлют других, — сказал Харви.
— Согласен.
— И каждая новая команда будет квалифицированнее предыдущей, Нильс.
— Не сомневаюсь. Но квалификация, как мы видим на примере собственных специалистов, сужает обзор. Сомневаюсь, что в этих первых попытках участвовали представители ядра их агентства, желающие знать о нас. Скорее всего, они пошлют кого-то, кто знает все о тех, кто рыщет в окрестностях и сует нос в наши дела.
Колебание Харви выдавало то, что он не рассматривал этой возможности. Он сказал:
— Вы попытаетесь захватить одного из них и заставить его работать на нас?
— Мы должны попытаться.
— Опасная игра, Нильс.
— Обстоятельства диктуют правила игры.
— Не согласен еще в большей степени, Нильс. Я жил во Внешнем мире, Нильс, я знаю их. Вы выбираете крайне опасный путь.
— Вы можете предложить альтернативу с меньшим потенциальным риском? — спросил Хеллстром. — Но прежде чем отвечать, глубже продумайте последствия. По всей цепочке событий, вытекающих из нашей реакции. Мы ошиблись с Портером. Мы полагали, что он один из Внешних, которых мы захватывали раньше и отправляли в Котел. Мудрость лидера чистки обратила на него мое внимание. Ошибку здесь допустил я, но последствия касаются всех нас Мои собственные сожаления ни на йоту не меняют ситуацию. Наша проблема осложняется тем, что мы не можем стереть все следы, оставленные Портером на пути к нам. Мы могли это делать раньше без исключений. Наши предыдущие успехи притупили мою бдительность. Череда успехов не гарантирует корректность принимаемых решений. Я знал об этом и все же ошибся. Я не буду возражать против моего смещения, но не меняю прежнего решения о дальнейших действиях, действиях в условиях признания прошлой ошибки.
— Нильс, я не говорил о смещении…
— Тогда выполняйте мои инструкции, — сказал Хеллстром. — Хотя я мужского пола, я возглавляю Муравейник по желанию Праматери. Она признавала важность своего выбора, и до сих пор реальные события не слишком расходятся с ее предсказанием. При сонарном зондаже этой женщины и машины проверьте, не беременна ли она.
Харви ответил по-военному лаконично:
— Я помню о необходимости притока новой крови, Нильс. Ваше замечание будет учтено.
Хеллстром отключил связь, и лицо Харви исчезло с экрана. Старина Харви мог быть очень старым, с несколько притуплённым жизнью во Внешнем мире сознанием Муравейника, но он умел слушаться, несмотря на внутренние страхи. В этом отношении он заслуживал полного доверия, большего, чем большинство людей Внешнего мира, воспитанных в условиях жестких ограничений, свойственных «диким», как называли их в Муравейнике. Старина Харви был хорошим работником.
Хеллстром вздохнул от сознания ноши, взваленной ему на плечи, — почти пятьдесят тысяч работников, делающих свое дело в Муравейнике. Он вслушался в себя, пытаясь настроиться на внутреннюю волну Муравейника, которая бы сказала ему, что в Муравейнике все в порядке. Волна ощущалась ровным гудением пчел, собирающих нектар в жаркий полдень. Ему нужно было ощущать ее покой иногда, чтобы восстановить свои силы. Но сегодня Муравейник не дал ему успокоения. Хеллстром ощутил, как тревога передавалась в Муравейник вместе с его командами и возвращалась назад к нему. Не все было в порядке.
Муравейник нес на себе печать осторожности, как и каждый его обитатель. Он имел свою долю врожденной осторожности, заботливо отрегулированной Праматерью и теми, кого она выбрала ему в воспитатели. Вначале Хеллстром возражал против производства документальных фильмов — слишком близко к дому. Но афоризм: «Кто может больше знать о насекомых, чем рожденные в Муравейнике?» — оказался сильнее его возражений, и, в конечном счете, он сам проникся духом фильмопроизводства без всяких оговорок. Муравейник всегда нуждался в символе энергии — деньгах. Фильмы изрядно пополняли их счета в швейцарских банках. Эти деньги расходовались на Внешние ресурсы, в которых Муравейник испытывал нужду — алмазы для буров, например. В отличие от диких обществ, однако, Муравейник искал гармонии с окружающей средой, кооперации с ней, покупая таким путем услуги среды для Муравейника. Эта глубокая внутренняя связь всегда поддерживала Муравейник в прошлом и поддерживает их сейчас. «Фильмы — не ошибка!» — говорил себе Хеллстром. В этом было что-то даже слегка поэтически-забавное — испугать Внешних в таком обличье, показать им реальность через фильмы о различных популяциях насекомых, в то время как гораздо более глубокая реальность из этой изложницы взойдет на дрожжах страха, который она же и взрастила.
Хеллстром напомнил себе строки, на внесении которых в сценарий их последнего фильма он настоял: «В совершенном обществе нет места ни эмоциям, ни жалости; жизненное пространство не может быть истрачено на переживших свою полезность».
Новое вторжение Внешних заставило Хеллстрома вспомнить о пчелином муравьином волке, чьи хищнические рейды в Муравейник должно отражать со всей возможной энергией.
В кооперативном обществе судьба каждого будет судьбой всех.
«Я должен подняться наверх немедленно, — решил он. — Я должен принять личное командование над всеми защитными ресурсами».
Быстрым шагом Хеллстром подошел к ближайшей общей ванной комнате, принял душ вместе с несколькими химически нейтральными женщинами-работницами, убрал щетину изготовленным в Муравейнике средством удаления волос и вернулся в свою комнату. Здесь он переоделся в тяжелую одежду Внешних: коричневые брюки, белая хлопчатая рубашка, темно-серый свитер и поверх светло-коричневый пиджак. Носки и пара кожаных ботинок дополнили костюм. Затем Хеллстром вынул маленький пистолет из ящика стола и сунул его в карман. Оружие Внешних имело больший радиус поражения, чем их приборы, и будет знакомо Чужакам, признаваемо в качестве угрозы.
Хеллстром вышел, прошел знакомыми галереями и коридорами, полными гула привычной активности. Комнаты с гидропоникой были на его пути, их двери открыты для свободного доступа собирающих урожай. Он посмотрел внутрь, проходя мимо, отметив, как быстро выполнялись все операции. Корзины наполнялись соевыми бобами, по два работника на корзину. Внешнему могло бы показаться, что в этих комнатах царит полный беспорядок, но не было слышно ни споров, ни разговоров, не видно ни столкновений, ни рассыпанных корзин. Полные корзины подавались в лифтные отверстия для подачи их вверх на обработку. Все необходимые сигналы подавались молча, с помощью жестов. Огромные помещения давали массу свидетельств предельно эффективной организации Муравейника: химически кондиционированные работники, эффективно нейтрализованные, никто из них не голодный (пищевые конвейеры располагались всего в нескольких шагах в главной галерее), и они работали с сознанием важности выполняемой ими работы для всего Муравейника.
Движение Хеллстрома в этом месте напоминало элегантный танец между входящими и выходящими работниками. Точный график здесь не требовался. Одни работники выходили, проголодавшись или почувствовав усталость. Другие заступали на их место. Все знали, что от них требуется.
У лифта — одной из самых старых моделей, заметно дергающихся при прохождении открытых дверей, — он задержался на секунду, пережидая, пока пройдет мимо группа работников в сторону комнат с гидропоникой для замены старых посадок новыми. Не должно быть задержки в продовольственном цикле, лежащем в основе самого их выживания.
Хеллстром стал в открытый проем на пол идущего вверх лифта. Тяжелый животный запах Муравейника, который очистные системы удаляли из поступающего снаружи воздуха, сильно чувствовался в лифте, свидетельствуя об утечке где-то далеко внизу в шахте, требующей ремонта. Текущий ремонт нельзя забывать даже сейчас. Хеллстром сделал пометку в своей памяти о текущем ремонте шахты. Через две минуты он был в подвале сарая-студии, вновь концентрируя свое внимание на непосредственной угрозе.
«Мы не должны слишком быстро отправлять этих Чужаков в Котел», — сказал он себе.
В нижнем подвале осторожность становилась осязаемой вещью. Стальная лестница была вмонтирована в пол в одном углу открытой площадки под поглощающими звуки перегородками и амортизаторами опорных стоек. Лестница вела вверх, через перегородки в замаскированный люк, ведший в помещение коммунального туалета в подвале сарая. Спрятанный экран наверху лестницы выходил из стены, когда работник поднимался до этой точки, показывая, занято или нет помещение. Систему удаленной блокировки запирала дверь помещения, когда в нем появлялся работник снизу.
У основания лестницы располагались вспомогательные экраны, за которыми постоянно следили дежурные. Работник махнул Хеллстрому рукой, говоря, что в студии не было никого из Внешних. Лестница соединялась со стеной одной из гигантских вентиляционных труб, выходящих на крышу сарая. Поднимаясь, он ощущал легкую вибрацию. Через пустую комнату для умывания он прошел в настоящий подвал студии со шкафами, складами фильмов, оборудованием для редактирования фильмов, раздевалками и гримерными. По стандартам Внешних, все было как положено. Работники занимались своими делами и не обращали на него никакого внимания. Обычная лестница в конце длинного зала вела через систему поглощения звуков, через проход с двойными дверями в главную студию, занимавшую большую часть сарая.
— Они, как всегда, тверды и вежливы, но уклончивы, — сказал Джанверт, поворачиваясь от телефона.
Был день за окнами квартиры Кловис. Она одевалась в ожидании особого приглашения, которое, как они оба знали, скоро последует.
— Они велели тебе проявлять терпение. — Кловис вновь приняла свою излюбленную позу на длинной кушетке и поджала под себя ноги.
— И еще одно, — сказал Джанверт. — Перуджи определенно собирается возглавить команду. Старому Джолио это совсем не нравится.
— Думаешь, он сам метил на это место?
— О, нет конечно! Но он директор по планированию операций. Когда в игре Перуджи, он не может отдавать приказы. Он, по сути, больше не планирует операции. Это ему не нравится.
— Это точно, насчет Перуджи?
— Без сомнения.
— Это объясняет, почему он неохотно делился информацией.
— Да, похоже. — Джанверт подошел к кушетке и сел рядом с Кловис, взяв ее за руку и поглаживая мягкую кожу. — Мне страшно, — сказал он. — Мне по-настоящему страшно за все время в этом грязном бизнесе. Я всегда знал, что им абсолютно на нас наплевать, но Перуджи… — Джанверт конвульсивно сглотнул. — Я думаю, он горд тем, скольких людей он может израсходовать, и ему все равно, чьи это люди, наши или их.
— Не дай ему догадаться о своих чувствах, ради Бога! — сказала Кловис.
— Ну конечно! Я буду счастливым Коротышкой — всегда готов!
— Думаешь, отправляться придется сегодня?
— В крайнем случае, ночью.
— Я часто думала о Перуджи, — сказала она. — Я думала, кто он в действительности. Странное имя и все такое.
— По крайней мере у него есть имя, — сказал Джанверт. — Шеф…
— Даже не думай об этом, — предупредила она.
— Ты никогда не сомневалась, а действительно ли мы работаем на правительство? — спросил он. — Или… наши боссы представляют теневое правительство?
— Если ты хочешь узнать, что я думаю о том, что тебя интересует, знай: я вообще не хочу об этом что-нибудь слышать, — ответила она.
— Хорошая, безопасная позиция.
Джанверт отпустил ее руку, встал и вновь зашагал по комнате. Кловис, конечно, права. Это место прослушивается. Они знали точно, куда ему звонить. Тут ничего не поделаешь: если работаешь над тем, как превратить мир в аквариум, то и сам живешь в аквариуме. Хитрость в том, как стать рыбаком.
Как только Хеллстром появился в студии, занимавшей большую часть северной половины сарая, молодая женщина — помощник по производству, работавшая неподалеку с пчелиным ульем в стеклянном ящике, увидела его и помахала рукой, стараясь привлечь его внимание. Хеллстром заколебался, разрываясь между желанием немедленно подняться на командный пост и признанием необходимости поддерживать вид ничем не нарушаемого рабочего ритма. Он, конечно, узнал женщину: одна из низшего управленческого персонала, имеющего право на ограниченный контакт с Внешними. Пришла проконтролировать работу над фильмом на законном основании. Она принадлежала генетической ветви Найлс-8, явно неудачной и требующей корректировки в бридинг-процессе. Они также проявляли вкусы Внешних, как и ФЭНСИ-линия.
Он отметил для себя, что члены второй съемочной группы стояли вокруг, сложив руки. Вся сцена говорила о сбое в рабочем процессе. Это может дорого стоить. Хеллстром взвесил проблемы. На Харви безусловно можно положиться, он выполнит все его указания. Деньги за прокат фильма представляли собой значительную сумму. Хеллстром изменил направление и зашагал в сторону ассистентки и ее скучающей съемочной группы. У нее было некрасивое лицо, которое не исправляли большие очки и светлые волосы, стянутые на затылке в пучок. Но у нее было полное и, очевидно, плодовитое тело. Хеллстром лениво подумал, проходила ли она тест на бридинг-потенциал.
Он обратился к ней по Внешнему имени:
— Что случилось, Стелла?
— У нас возникли неожиданные затруднения, и я хотела позвать Фэнси на помощь, но мне сказали, что вы дали ей другое задание, с которого ее нельзя отозвать.