— Он бредит не больше вашего, — ответил его сын почти грубо. — Он помешался и, боюсь, к этому шло уже давно.
Когда мы достигли Кроу-Холл, миссис Уолдрум плакала в гостиной, слуги перешептывались, а мистер Уолдрум стоял в запущенном саду у стен старейшей части дома и, задрав голову, глядел на маленькое слуховое окно. Он поздоровался со мной, не выказывая ни малейших признаков безумия.
— Своим глазам нельзя не верить, доктор, — сказал он, кладя руку мне на плечо. — Глядите вон туда. Вам не придется долго ждать. За последние полчаса она подходила к этому окну раз шесть.
Я постоял рядом несколько минут, а потом заметил:
— Но я ничего не вижу, мистер Уолдрум, более того, я сомневаюсь, чтобы вы сами что-то видели, и перестаньте, прошу вас, пугать своих домашних глупыми выдумками.
— Вы правы, мне не стоило об этом говорить, — ответил он. — Но послушайте, доктор, — он понизил голос, — это чистая правда. Эта женщина долго преследовала меня, и наконец я понял, кто она — исчезнувшая жена Филипа Уолдрума. Вы помните ее портрет в Грейндже. Я видел ее в том окне, словно она сошла с картины.
Разумеется, с человеком в таком состоянии бессмысленно спорить, поэтому я просто посоветовал миссис Уолдрум и Валентайну увезти его отсюда.
Врачу легко говорить, что пациенту следует поменять обстановку, значительно труднее близким следовать его совету.
Я знал, что миссис Уолдрум нелегко выполнить мои указания, но каким-то образом ей удалось вытащить мужа в Хастингс.
Они пробыли там три месяца, а потом вернулись. Она, бедняжка, вообразила, что он излечился. Мне было достаточно взглянуть на него. Я понял, он вернулся домой умирать. Вероятно, мне не удалось скрыть свою тревогу, и он мне сказал, когда жена вышла из комнаты:
— Доктор, то, что я видел здесь перед отъездом, было мне предостережением. Надеюсь, я серьезно к нему отнесся.
Той же ночью я отправил его сыну письмо, и он немедленно приехал и оставался с ним до конца.
Почти невозможно описать, как он угасал. День ото дня он становился все слабее. И вот однажды утром я получил записку, в которой меня просили прибыть в Кроу-Холл. Мистер Уолдрум очень хотел меня видеть. Он по-прежнему лежал в кровати и выглядел измученным и усталым.
— Нет, мне сегодня не лучше, — ответил он на мой вопрос. — Я устал, устал, устал. Но дело не в том. Доктор, я хочу рассказать вам странный сон, который приснился мне этой ночью. Я больше не говорю ни о чем таком с женой или Валентайном. Им это не нравится, они не могут меня понять, но я чувствую, что должен рассказать свой сон кому-нибудь. Сначала мне снилось, что я не сплю. Мне снилась ясная, лунная ночь, и я мог видеть пятна света на стенах, на полу, на занавесках. Дверь в мою комнату была открыта, и по ровному дыханию в соседней комнате я догадался, что бедняжка Эстер спит. Я лежал, глядел на луну и размышлял о прошлом и о будущем, — о мире, куда я вскоре переселюсь, доктор, и думал, как моя жена и сын перенесут это, — и вдруг почувствовал это странное беспокойство, о котором уже говорил, повернул голову и увидел жену Филипа Уолдрума в полосе лунного света, падавшего на стену. Она стояла с непокрытой головой, одетая во все черное, на шее было то самое ожерелье, а на руках кольца, о которых мы столько слышали. Они сияли в лунном свете, как звезды. Она знаком пригласила меня следовать за ней, и я не смел ей отказать. Она как будто прошла сквозь стену, и я за ней. Мы спускались по узкому извилистому проходу, освещенному сиянием ее бриллиантов, ступени осыпались от времени, а сквозь грязные земляные стены сочилась влага. Женщина то и дело оборачивалась, чтобы проверить, иду ли я за ней, и наконец мы очутились в квадратной комнате, где пахло тленом и было тесно и душно, как в могиле. У выхода из комнаты что-то лежало. Она указала на эту груду, и, приглядевшись, я увидел, что это кости, на которых сверкали те же драгоценности, что на руках и на шее моей провожатой. Пока я стоял, лицо моей спутницы стало меняться: щеки запали, глаза потускнели, рот ввалился, кожа облепила лоб. И наконец оно превратилось в оскаленный череп, затем все тело рухнуло, и я оказался перед грудой костей. Не знаю, как я выбрался оттуда. Этой части сна я не помню. Когда я проснулся, солнце стояло высоко, и я чувствовал себя таким разбитым, словно полночи где-то пропадал.
Тогда мне, разумеется, и в голову не пришло, что он называет свое видение сном просто потому, что даже в глубине души боится определить то, что с ним произошло, как-то иначе. Поэтому я не пытался увести беседу в сторону, как это всегда делали миссис Уолдрум и его сын, и дал ему выговориться, возвращаясь к этой теме столько, сколько он пожелает.
Когда он в третий или четвертый раз описывал то место, что открылось в стене, и вытянул руку, указывая на него, я спросил:
— Что это у вас на рукаве, мистер Уолдрум?
— На рукаве? — повторил он.
— Да, он в чем-то выпачкан, — ответил я и вывернул рукав, чтобы показать ему пятна: словно им провели по черной влажной поверхности.
Он взглянул на рукав, затем на меня. И в следующий миг без чувств упал на подушку.
Я думал, нам не удастся привести его в сознание. Он не подавал признаков жизни, и я уже начал отчаиваться, но он пришел в себя.
Конечно, его рассказ и черные пятна на рукаве заставили меня предположить, что он ходил во сне. Посоветовав Валентайну самому находиться в соседней комнате и запирать дверь на ключ, я удалился с чувством, что сделано все возможное.
Но он становился все более беспокойным. По мере того, как его физические силы таяли, возбудимость возрастала, он больше не мог сдерживаться и постоянно рассказывал о своих видениях и открывшихся ему ужасах.
Хотя он и был в тяжелом состоянии, я требовал перевезти его из Кроу-Холл. Я предлагал ему на время поселиться у меня, но он и слышать об этом не хотел. Стоило затронуть эту тему, как он впадал в отчаяние или в ярость, иногда он горько плакал, как ребенок, жалуясь на жестокость близких.
Они хотят отнять у него последнюю надежду — богатство, сказочное богатство, спрятанное где-то в доме. Он отыщет для них клад. Сам он уже не сможет им воспользоваться — это, конечно, напрасная надежда, пустые ожидания, — но он оставит сокровища жене и сыну. Они бы уже были у него в руках, сумей он убедить нас оставить его одного.
— Что нам оставалось делать? Я спрашиваю, сэр, что нам оставалось делать?
— Не спускать с него глаз? — предположил я.
— Мы и так не спускали с него глаз. Миссис Уолдрум не отходила от него днем, сын — ночью. Двери были заперты, ключи вынуты. Я навещал его каждый день. Я знал, что его конец — дело нескольких недель. И вдруг часа в четыре утра меня разбудил отчаянный стук в дверь.
— В чем дело? — спросил я.
— Мистер Уолдрум утопился в пруду!
— Не помню, как я оделся, как добежал до Кроу-Холл. Он лежал на кровати как мертвый, но он был жив. Он говорил со мной вполне разумно. Я попросил всех выйти из комнаты, и мы остались вдвоем.
— Помните, что я говорил вам о жене Филипа Уолдрума? — спросил он.
Я кивнул головой.
— С тех пор она часто ко мне приходила, пришла и прошлой ночью. Мы спустились, как раньше, вниз, но на этот раз я не смог выбраться. Я долго продвигался ощупью, пока не очутился в воде. Я стал тонуть и начал звать на помощь. Меня спасли. Остальное вам известно.
После этого он начал бредить. Он говорил о спрятанных сокровищах, о темноволосой красавице, о телах, погребенных в подвалах, о подземных ходах, известных лишь ему одному. А потом он умер. Я присутствовал при его смерти.
Он протянул руки к призраку, обратившему его жизнь в кошмар, и произнес:
— Прости, у меня нет сил… Это были его последние слова.
— И по этой причине вы решили, что Кроу-Холл "гиблое место"?
— Это проклятое место, — ответил он. — Смейтесь, если вам угодно, но именно поэтому я перебрался сюда.
— Мне вовсе не до смеха, — возразил я. — И тем не менее, я покупаю имение.
— Тогда не упрекайте меня, что бы ни случилось, — заметил он.
— Я не принадлежу к семейству Уолдрумов, — ответил я. — А если бы и принадлежал, то сомневаюсь, чтобы жене Филипа Уолдрума удалось вытащить меня на ночную прогулку.
Он поглядел на меня и грустно покачал головой.
— У меня отличное пищеварение, — заверил я.
— Не сомневаюсь, иначе вы никогда не купили бы Кроу-Холл, — ответил он.
Мы расстались с ним друзьями. Именно так в свой смертный час я хотел бы расстаться с миром. Однако на столь приятный конец, по-моему, не слишком стоит надеяться.
Глава VII
Мистер Уолдрум узнает…
Итак, я стал владельцем Кроу-Холл, а на вырученные от его продажи деньги Валентайн Уолдрум обставил, конечно, не целый дом, но приемную, кабинет, не говоря уже о личных апартаментах, в особняке, некогда принадлежавшем аристократическому семейству, но в соответствии с веяниями времени перешедшем в собственность отставного дворецкого, который, как и его жена, бывшая горничная прежней хозяйки, был рад заключить взаимовыгодную сделку с удобным во всех отношениях жильцом.
Рискуя навлечь на себя подозрение в тщеславии, я все же замечу, что без моей помощи Валентайну никогда не удалось бы найти подходящую квартиру и прислугу за столь умеренную плату, поэтому аренду дома, приобретение мебели и наем челяди я по праву считаю своей заслугой.
Однако я не без сопротивления согласился отвергнуть свой первоначальный план и позволить ему обосноваться на холостяцкий лад. Дело в том, что я хотел, чтобы он присмотрел себе невесту, прежде чем состояние безбрачия станет у него хроническим. Я убеждал его, что врач и ученый обязан быть мужем и отцом и что если он намеревается преуспеть в своей профессии, он должен задаться целью найти леди — если с приданым, то тем лучше, — но в любом случае, настоящую леди, любезную, воспитанную, образованную, которая вела бы дом, сидела во главе стола и способствовала его продвижению по общественной лестнице, поскольку никто не может сделать это лучше, чем умная женщина.
Сначала в ответ на подобные замечания он просто отшучивался или уходил от разговора, но наконец прямо заявил, что вообще не собирается жениться.
— Если бы мне случилось увлечься, если бы я почувствовал, что готов полюбить, я немедленно бежал бы от нее, как от Лорелеи. Злой рок уже много лет преследует род Уолдрумов, и я не вправе служить приумножению зла. Конечно, каждому мужчине присуще естественное желание держать на коленях сына, думать о том, что жизнь его будет продолжена в детях и внуках. Но смогу ли я без содрогания взглянуть в лицо собственному сыну, зная, какую судьбу я ему уготовил? Что я должен чувствовать при мысли, что мое дитя, плоть от плоти моей, окончит свои дни лепечущим идиотом или буйным маньяком в сумасшедшем доме? Нет, женитьба не для меня. Подругой моей жизни станет профессия, а не женщина. С ней будущее мне не страшно — какие бы несчастья ни принесла судьба, я оставлю после себя детей своего разума, которые послужат миру верой и правдой.
— Что за нелепые мысли! — возмутился я. — Ваш батюшка был не безумнее меня. Болезнь изнурила его, поэтому он видел странные сны, грезил наяву, бродил во сне, и нес всякий вздор о зарытом сокровище и женщине, которая принесла несчастье роду Уолдрумов, как и положено в почтенных английских семьях, в которых принято сваливать все беды на иностранцев, как женского, так и мужского пола. Вот единственно разумное объяснение.
В этот момент Валентайн Уолдрум вскочил со стула и, словно клещами, стиснул мою руку.
— Друг мой, — заметил я, — если уж природа наделила вас незаурядной силой, будьте, по крайней мере, милосердны! — Однако мой протест остался без внимания.
— Покончим с этим раз и навсегда, — взволнованно произнес он. — Как медик, я склонен принять вашу точку зрения, но вам известно далеко не все. Я утверждаю: все Уолдрумы одержимы безумием. Я тоже видел эту женщину! Никогда не думал, что смогу рассказать об этом кому бы то ни было, но я тоже ее видел. Это случилось накануне похорон отца. Я зашел в комнату, чтобы еще раз взглянуть на него. У гроба я увидел незнакомую женщину. Она была вся в черном и ломала руки как человек, охваченный отчаянием. На мгновение я застыл не в силах оторвать от нее взгляда. Потом она повернулась ко мне лицом, и я узнал красавицу с портрета в Грейндже — темные волосы, огромные черные глаза, полные печали. На ней было роковое драгоценное ожерелье, а на руках сияли бриллианты. Должно быть, я на какое-то время потерял сознание. Когда я очнулся, я был один в комнате рядом с покойником.
— Это все? — спросил я.
— Нет, я видел ее еще раз, накануне нашего отъезда из Кроу-Холл. Я допоздна курил в гостиной. Поднимаясь по лестнице в спальню, я ясно ощутил легчайшее дуновение воздуха, как будто меня стремительно обогнало невидимое существо, слегка задев краем юбки. Я ничего тогда не увидел, но дойдя до второго этажа, различил в лунном свете, лившемся из окна, темный силуэт стоявшей ко мне спиной женщины. Как и в прошлый раз, она медленно повернула голову, и я вновь узнал жену Филипа Уолдрума, ее роковую красоту в обрамлении драгоценных камней.
Она поманила меня рукой. Я почувствовал, что какая-то неведомая сила влечет меня в комнату, где умер отец, но отчаянным усилием воли я призвал на помощь разум и бросился бежать. Не стоит и говорить, что остаток ночи я провел в молитве. Я просил Господа помочь мне избавиться от ужасного наваждения и укрепить в решении прожить в одиночестве до конца дней, дабы дети мои не унаследовали столь плачевной судьбы.
Некоторое время я сидел молча, стыдясь признаться, что в этом доме и я тоже почувствовал чье-то прикосновение, и не сразу высказал мысль, которая уже не раз приходила мне в голову.
— Вал, — сказал я наконец, — знаете ли, я думаю, что в Кроу-Холл действительно обитает привидение или, может быть, человек, которому выгодно играть роль призрака. Ведь это не так уж сложно.
— Нет, — перебил он. — Неужели вы думаете, что я не перебрал все возможные и невозможные объяснения, прежде чем окончательно утвердиться в мысли, что дом этот проклеят, а мы все безумны? Между прочим, что ваш друг собирается с ним делать?
Он еще долго не знал о том, что это я купил Кроу-Холл.
— Он приведет его в порядок, а потом запросит с железнодорожной компании изрядную сумму за нарушение уединения владельца столь очаровательного уголка.
— Стало быть, он не собирается там жить?
— Нет, конечно. Он покупает, чтобы получить прибыль. Если он понесет убытки, то вполне может себе это позволить. Между прочим, я в будущем месяце собираюсь посетить Кроу-Холл. Не хотите ли вы передать со мной весточку даме в бриллиантах?
— Она никогда не является никому, кроме членов нашего проклятого семейства, — произнес он мрачно.
— Я думаю, эта женщина должна обладать весьма прихотливым складом ума, поэтому трудно предположить, как она поступит.
Валентайн Уолдрум отвернулся, слегка задетый моими словами: фамильное привидение — нечто вроде любовно лелеемого недуга: никто не согласится расстаться ни с тем, ни с другим.
Однако Валентайн оказался прав. Мне не пришлось лицезреть даму в бриллиантах. Покойная жена Филипа Уолдрума, очевидно, не расточала своих чар незнакомцам. Тем не менее в этом доме я не мог спать спокойно: после того, как за мной затворялась дверь и я оказывался один, я всякий раз чувствовал, что в комнате кто-то есть, и, должен заметить, никогда моя храбрость не подвергалась более тяжкому испытанию.
Однако отступать я не собирался. Я приобрел собственность и намеревался извлечь из нее доход. А чтобы получить доход, необходимо было развеять предубеждение против прежних владельцев Кроу-Холл, и мне это удалось. Как только миссис Пол поняла, что я владелец имения, все неприятности сразу прекратились. Она "исполняла все мои прихоти", пользуясь ее собственным, не совсем подходящим к случаю выражением. Стоило мне невзначай заметить, что я предпочитаю комнаты с окнами на запад, и для меня были немедленно приготовлены апартаменты, где уже никто — ни женщина, ни мужчина, ни разбойник, ни привидение — не нарушали мой покой.