составило труда собрать их, уложить в мешочки и двинуться в путь.
Вдалеке послышался грохот. Подобно громыханию грозы за горизонтом, он разносился над окрестностями.
Сын Прыгуна хотел было укрыться от надвигающейся бури, но глаза доносили ему, что это вовсе не ненастье. О том же говорил и нос. Непогодой не пахло. Да и зверье, копошившееся вокруг, не выдавало своего, приличествующего случаю, беспокойства.
Людомар наткнулся на деревню неожиданно для себя. Она вытянулась в небольшой балке вдоль хилого ручейка. Охотник слышал, где вода набирала силу. Это был источник в одном из склонов балки.
Домишки, лепившиеся у берега ручейка, своими силуэтами выдавали принадлежность пасмасам.
Некоторое время людомар раздумывал, заходить ли ему в деревеньку. Любопытство перевесило, ведь это был первый случай, когда он повстречал знакомый ему «пейзаж», который, возможно, расскажет, что происходит с миром.
Грохот за горизонтом не прекращался.
Людомар спустился в балку и быстро прошел к первому домику. Клетушка была совсем старая, покосившаяся – даже для пасмасов она была неухоженной на вид. Он заглянул в узкие оконца. Света нигде не было. Наличие живых существ ни слух, ни обоняние не ощущали.
– М-м-м, м-н, м-м-м, – промычали где-то совсем рядом, и из соседнего домишки вышел пасмас.
Запах донес людомару, что это молодой олюдь.
Пройдя несколько шагов, пасмас вдруг осекся, быстро нагнулся и подобрал что-то на дороге. Внимательно оглядев находку, он расстроенно сплюнул, отбросил находку и продолжил путь.
Охотник проследил, куда он направился и приблизился к развалюхе, почти землянке, из входа в которую тянуло жареным мясом и овощами. Пахло еще чем-то протухшим, жухлым и застоявшимся, но основной запах еды был неотразим.
Людомар оглянулся по сторонам, прислушиваясь. Никаких звуков приближения кого бы то ни было к деревеньке, он не услышал. Охотник прислонил к стене ближайшего домишки щиты, снял заплечный мешок, переменял плащ на оборотную сторону, которая оказалась похожей на рубище, убрал за куст шлем и, закрыв половину лица грязной тряпкой, вошел в землянку, оказавшуюся харчевней.
Все находившиеся внутри тут же замолчали и обернулись на него. Все четверо, включая хозяйку харчевни.
Затеряться не удалось. Это раздосадовало людомара, но уходить было нельзя. Все и без этого подозрительно его разглядывали.
– Пожрать мне дай, – сказал он как можно громче и сам вздрогнул о того, с какой силой его голос донес его слова. Даже голос поменялся за день пребывания в Боорбрезде.
Хозяйка – старуха, от которой терпко пахло приближающимся тленом, напряженно кивнула и указала рукой с зажатой грязной тряпицей направо. Там стоял рассохшийся стол и пень вместо стула.
Троица, среди которой был и невольный проводник людомара, придвинулась ближе друг к другу и стала что-то тихо обсуждать. Они не знали, что их шепот прекрасно ему слышим.
Вдруг один из троицы посмотрел на охотника с удивленным лицом. Его челюсть безвольно опустилась вниз, глаза широко раскрылись, он неуклюже выдохнул и… залился мальчишеским хохотом.
Сын Прыгуна невольно вздрогнул. Слишком громкий звук.
– Ухо, – с трудом выдавил из себя хохотавший. – Ухо… у него… во-о… вот так. – Он приложил к голове ладонь лопухом.
– Где? – заинтересовались другие, беззастенчиво принявшись разглядывать людомара. – Нет же ниче-е.
– Было… было… оха-ха!
Сын Прыгуна все понял. Он и не подумал, что людомарские уши смогут его выдать. Видать, здесь не слыхивали о людомарах. Хотя…
Он уловил испуганный взгляд старухи. Она поднесла ему небольшой кусок жареной ящерицы, какие во множестве здесь водились. Людомар ел их по пути, но сырыми.
– Деб, – сказала старуха.
Охотник непонимающе на нее посмотрел.
– Один деб, – повторила она, беря плошку в свои руки.
– Что ты говоришь?
– Плати один деб.
– Что это?
Хихиканье в харчевне стихло. Старуха помолчала пару мгновений и поставила плошку перед ним.
– Ешь и уходи, – ласково сказала она, но Сын Прыгуна видел в ее глазах животный страх. – Ешь и уходи. – Она стала медленно отходить, слегка кланяясь ему. – Ешь и уходи!
Он мигом заглотил мясо, поднялся и вышел. Хорошо, что все так быстро закончилось. Но что она говорила про «деб».
– Погодь.
Людомар резко обернулся. Трое юнцов с насквозь пропитыми лицами стояли подле него.
– Про ухо спроси, – громко прошептал один. – Про ухо…
– Скажи нам, откуда ты?
– Я из… города… из замка…
Тот, который спрашивал, продолжал улыбаться.
– Ты беглый, – просто сказал он. – Поэтому у тебя нет дебов. Ого, пасмасы, он даже не знает, что это такое. – Троица залилась дружным хохотом.
Людомар, сам не зная, почему, полез за голенище сапога и вытащил оттуда фиолетовый рочиропс.
– Это деб, – проговорил он полу утвердительно, полу вопрошая, и стал внимательно следить за пасмасами.
Лица последних побледнели. Вопрошавший его нервно сглотнул. Его глаза словно бы приросли к кристаллу.
– Откуда это у тебя? – прошептал пасмас.
Людомар ничего не ответил
Лица троицы вдруг приняли угоднически пресмыкающееся выражение. Один из вышедших быстро исчез в харчевне. И почти сразу оттуда выбежала хозяйка. Она принялась обхаживать людомара с такой любезностью и даже неистовством, что он и сам не упомнил, как снова оказался внутри.
Столы были сдвинуты. Дверь в харчевню плотно прикрыта и подперта, чтобы никто не входил. На столах оказались сразу все запасы, какие могло произвести заведение. Квартет из присмиревших и благоговейно глядящих на него пасмасов робко расположился как можно дальше.
Что такое? Почему это? Что с ними со всеми стало? Что такого в этом рочиропсе? Да, он фиолетовый. Он дает больше тепла, но ведь у них тоже есть такие: и желтые, и голубые, и серые. Кого они в нем увидели?
Запахи пьянили людомара. В который раз он решил на время отставить вопросы в сторону и заняться более приземленным делом. Скудные запасы харчевеньки довольно быстро перекочевали в его желудок.
Старуха подала наикислейшую бражку. Людомар с трудом выпил ее. Зато пасмасы напирали исключительно на нее и вскоре так напились, что еле шевелили языками.
– А… када…к…када ты его нам аддаш, а? Атдавай… – вдруг обратился к нему один из молодцев за соседним столиком. Он протянул руку к людомару, но получил такой удар дубиной, что побледнел и со стоном отпрянул назад, завалившись на спину.
Старуха испуганно улыбалась. Она отложила дубинку в сторону и раскланялась перед охотником.
Людомар отметил, что лицо ее меняется сто раз за миг, когда она отворачивается от него, но ему в лицо она смотрит с неизменной наисладчайшей улыбкой.
Он вытащил рочиропс и протянул ей.
Старуха схватила кристалл и внезапно побагровела.
– О-о, – проговорил медленно второй пасмас. – Он… а-а-а..атдал… слышь? Атдал… Он… ей…
– Тиха, – не сказала, а выстрелила старуха. Она подскочила и стала метаться по харчевеньке.
– Не упрячи-и-ишь… мы все ра..а-авно найдем… хи-хи. – И парень с довольной ухмылкой посмотрел на людомара. – Прячит она… ат нас… хи!
Лицо старухи исказила такая гримаса, словно тысячи игл вонзились в ее тело. Она расплакалась.
– Найдут, – прохрипела она. – Отнимут… не скрою… Ох! – Она внезапно выпрямилась и медленно оглядела всех вокруг.
– А а-а-ана миня… ударила-а… а-а-на миня, – стал подниматься
из-под стола получивший по руке пасмас. – Нельзя миня… бить…
– Ох! – повторила старуха и дернулась. Ее лицо из багрового стало белым, а у рта и вовсе каким-то серым.
– Я тебе сей…сейчас… – Поднялся на ноги пасмас и пошел на старуху, но та вдруг выдохнула и стоймя рухнула на пол. – Че-е эта-а-а… а-ана? – Удивился парень.
– Ты ее убил, – проговорил второй пасмас.
– Я ее? Я не трогал даже! – тут же протрезвел первый.
– Нет, ты ее убил, – поднялся третий.
Взгляды всех их были обращены не на старуху даже, но на кристалл.
– Ана ж… мать мне, – проговорил первый, но получил удар в скулу. – Че-е ты… а? – Он рухнул подле мертвой старухи, которую начали быть конвульсии.
Два бывших друга принялись забивать его ногами. С пола послышались икания, плач, стоны и все стихло. Но не успел первый сделать последний выдох, как спрашивавший людомара пасмас – он был половчее – вытащил нож и ударил второго пасмаса.
– Ах, ты! – вскричал тот и накинулся на него, но получил еще несколько ударов ножом и грузно опустился на пол, обильно опорожняясь.
Людомар в ужасе смотрел на все происходящее.
Оставшийся пасмас наградил каждого из лежавших ударами ножа, схватил кристалл и хотел было бежать, но его повело в сторону, и он упал спиной на стену. Только тут он вспомнил, что убил не всех. Отерев окровавленной рукой лицо и оставив на нем кровяные разводы, он с ненавистью посмотрел на Сына Прыгуна.
Людомар с трудом отходил от увиденного. Даже самый лютый хищник – даже огнезмей или омкан-хуут – не будут убивать вот так, ни с того ни с сего! В их убийствах есть смысл. Пусть малый, но есть! А что сотворил этот… этот!..
Пасмас с ошалелой улыбкой пошел на охотника. Людомар поднялся и вытащил из-за голенищ сапог два меча.
– Рипс, – почти разочарованно произнес молодчик. – Рипс ты… а-а-а! – Он закричал так, словно ему воткнули в спину кинжал и… разрыдался. – Оставь его мне… оставь! – Вдруг он изменился в лице. Оно стало злым. – Не отдам. Не заберешь. Нет-нет-нет! – И снова разрыдался. – Оставь а?
– Сядь, – приказал ему людомар. Его трясло от злости и от желания тут же переломать все кости этому неолюдю.
Плача, парень присел за стол.
– Зачем ты сделал такое?
– Поживи, как я… мы здесь… ты бы сделал. Боги дали тебе сил быть рипсом. Посмотри на меня. Кто меня возьмет? Нож – то, чем я только и умею… – Он положил голову на стол и разрыдался так искренне, что ярость людомара несколько поутихла. Однако решение пришло ему в голову. Он не мог отделаться от него. Оно было навязчиво, сродни указанию свыше, будто бы приказ, который невозможно не исполнить. Охотник сжал зубы.
– Кто такой рипс? – спросил он.
– Ты и есть рипс. У тебя оридонские мечи. – Людомар нахмурился. Его взгляд бегло скользнул по лезвиям мечей. Ничего особенного, они вполне могли быть и холкунскими, и брездскими.
– Как ты это знаешь?
– Они отсвечивают красным. Все знают это. – Паренек перестал плакать и с некоторой опаской оглянулся себе за спину на трупы. До него, так показалось охотнику, стало доходить содеянное. – Да кто ты такой? – почти накинулся он на Сына Прыгуна.
– Я людомар. – Сын Прыгуна стянул тряпку с лица.
Физиономия пасмаса вытянулась. Он смотрел на людомара, как смотрят на чудо или на божество.
– Что такое рипс?
Парень молчал, продолжая глядеть на охотника. Его глаза, казалось, остекленели, тело обмякло и безвольно расползлось по столу.
– Я как в сказке, – проговорил он, и людомар вдруг понял, что перед ним ребенок. Несмотря на сотворенную мерзость перед ним сидел ребенок.
– Рипс, – напомнил охотник.
– Рипсы служат оридонцам. Они из наших, но служат… оридонцам. – Говоря это, юноша почти не шевелил губами.
Удар тяжелой ладони людомара по лицу быстро привел его в чувство.
– За что ты их убил? Что такого в этом рочиропсе?
– Рочиропс… Я их не убивал.
– Я видел.
– Нет, это не я.
– Ты.
Пасмас в который раз с опаской заглянул себе за спину. Когда он повернулся к людомару, на лице его отразился неописуемый ужас и отвращение.
– Я убил их, – пробормотал он. – Зачем?..
– О том и я спрашиваю, – проговорил Сын Прыгуна, отвешивая пасмасу очередную оплеуху. – Выпей. – Он придвинул юноше бражки.
Тот долго фокусировал взгляд на кружке, а потом напал на нее с такой силой, словно не пил всю свою жизнь. Он долго и много пил, пока не достиг состояния, когда оборачиваться за спину стало не страшно.
Людомар вынул из его руки кристалл и поднес к его лицу с вопросом в глазах.
– За него ты получишь все, – проговорил пасмас.
– Что, все?
– Все… все! Что ты хочешь?
– Домой.
– Покажи рочиропс и ты купишь любой дом. Возьмешь любую женщину: пасмаску, брездку, оридонку – любую. Может быть оридонку и нет… Тебе даже приведут дремску, хотя их мало, мне говорили.
– Где другие рочиропсы? Почему мой?
– Их нет. Они были, но их нет… Много зим как нет… много…
– Где они?
– Я не знаю. Она бы сказала, – он безразлично мотнул головой на лежащую старуху, – но я ее прирезал. – Он вдруг залился таким диким хохотом, что людомару не удавалось его успокоить ни оплеухами, ни грозным рыканьем – ничем.
Охотник выволок пасмаса наружу и протащил к ручью. Пара окунаний в воду привели его в чувство.
– Говори мне: почему выход из Немой лощины закрыт; кто его охраняет; что за звери блуждают вдоль реки; что за язык у тех, кто едет на этих зверях… – Сын Прыгуна в неистовстве затряс парня, а после бросил в воду и отошел в сторону, приходя в себя. Новый мир навалился вдруг на него со всех сторон. Его мрачные стороны сдавили голову охотника, словно в тисках.
– Я не знаю.
– Что не знаешь?
– Зверей.
– Они шестилапы.
– А-а, так это кеорхи. Только малые они. Больших там нет.
– Кто запер Немую лощину? Стена. Говори.
– Она там всегда. Я был еще мальцом, когда мы к ней бегали.
Людомар схватился за голову.
– Ты врешь, – закричал он. – Ты все врешь!!!
Пасмас только пожал плечами.
– Кто там стоит… на стене.
– Дыкки… Они большие?
– Да.
– Дыкки. А при них рипсы. Они разные. Если пасмасы, то…
– Что такое деб?
– Плата за все, что… ну, как это сказать. – Пасмас был несказанно озадачен. По всему выходило, что ему задавались вопросы, на которые не отвечают по той причине, что ответ на них очевиден. – Все, что делается для тебя. Ты за это платишь. Это и есть. Вот. – Он спохватился. – Смотри. – И протянул Сыну Прыгуна камешек неправильной формы с клеммой. – Это деб. Он маленький. Он у меня один. А есть поболе. Есть из кристаллов.
– Из таких тоже? – людомар указал на рочиропс.
– Да. Это самый большой деб. Его нет даже у холларгов в ларгах.
«Хотя бы города есть. И есть холларги. Значит, не все еще переменилось!» – с облегчением подумал охотник.
– Эй, вон они! – Внезапно из