Силы небесные, куда он попал?! Где дубовые столы с основательными чертежными досками из мягкой липы? Где неторопливые коллеги-инженеры в таких же, как у него, вицмундирах?
Стоят по углам тонконогие столики, готовые развалиться под тяжестью толстых справочников. Тут и там — странные металлические сооружения с шарнирами, в которые заключены грубые еловые доски. Единственный знакомый предмет — огромный, переживший столетие, чудовищной прочности стол для пантографирования. И вокруг этого стола над чертежом сгрудилось — о боже! — несколько девиц… Что они здесь делают? И почему так странно одеты? Может, здесь костюмированный бал?..
Вокруг стола — несколько пар женских ног, закованных в высокие разноцветные сапоги. Только одна пара — в брюках, но и она принадлежит девице… И что за странные на них фуфайки крупной и грубой вязки, какие носят грузчики, а с шей свисают на цепях медные бляхи диаметром с блюдце… А волосы! Вот этой даме, судя по лицу и фигуре, никак не больше двадцати семи, а она совершенно седая!
Да, костюмированный бал. И где?! В самом присутствии!
В стороне сидела за столом жгучая брюнетка. Одной рукой она быстро писала карандашом необычного вида, а в другой держала ломоть хлеба, выложенный дисками колбасы. Она откусывала и жевала, не переставая писать. Путеец осторожно заглянул ей через плечо и прочел: «Во избежание динамических перегрузок фундамента решено применить поглощающую балластировку. Значение принятых коэффициентов…»
Он отшатнулся. Ведь это очень серьезный вопрос, не женского ума дело. И как можно брать такие высокие значения коэффициентов?..
Тут в комнату вошла еще одна дама — полная блондинка с яркими карминными губами, в золотых сапогах. За ней шел мужчина солидной внешности, и, хотя он был не в мундире, не даже в сюртуке, а в кургузом каком-то костюмчике, наш путеец обрадовался: вот мужчина, который наведет здесь порядок и прогонит этих вертихвосток…
Женщины вокруг стола посторонились, давая блондинке место.
— Долго вы еще будете чикаться? — произнесла она, щурясь на чертеж. Что, не найдешь места для силового кабеля, Татьяна? Отойди от трубы на четыре метра и клади. Ясно? Беги.
Одной парой ног у стола стало меньше.
— А как с канавой? — спросила седая молодица.
— К чертовой бабушке лишние земляные работы, — произнесла блондинка, вызвав у нашего путейца желание сотворить крестное знамение. Перебирайся, матушка, на эту сторону, тут тебе пониже будет.
— А-а… Да, так лучше, пожалуй…
— Ну, то-то. Пойди пересчитай уклоны — и с богом. Эльвира, обратилась она к брюнетке с бутербродом, — ты объемы на сметы не передала? Лапочка, нас же живьем сожрут, объект премиальный. Чтоб сегодня же, ясно?
Блондинка уселась за свой стол и закурила длинную сигарету. Вошедший с нею мужчина присел на кончик стула напротив.
— Вот что, друг мой, — сказала блондинка, — вы за подрядчиками приглядывайте, а не то я вам такой скандал закачу — век будете помнить.
— А что такое? — забеспокоился мужчина. — Хорошо работают, Анна Александровна. По вашим чертежам…
— В проект заложено послойное трамбование кулачковыми катками. Через каждые двадцать сантиметров. А ваши подрядчики валят насыпь кучей. Это, по-вашему, хорошая работа?
— У них катка нет, Анна Александровна. Они «МАЗами» проезжают, получается трамбовка…
— «МАЗами» они укатывают! «МАЗ» дает удельное давление, как кошачья лапка. К чертовой бабушке такую работу! Пусть достают каток где хотят украдут, родят, все равно. Понятно? Они вас обманывают, а вы им «форму два» подписываете. Вам бы только поскорее рапортовать о победно-досрочном окончании. Говорю вам как главный инженер проекта: или вы заставите их переделать, или я напускаю на вас Госстрой, министерство, народный контроль, вашу парторганизацию. Вы меня поняли?
Наш путеец из всех кар, которыми грозила мужчине властная блондинка, понял только «министерство». Но было ясно, что где-то делают слабую насыпь и что эта дама, по виду созданная для салонной беседы и улыбок на балу у губернатора, не позволяет делать насыпь без настоящей трамбовки.
— Я приму меры, Анна Александровна, — сказал мужчина покорно. Теперь — имею просьбу к вам. Строители просят, и я…
— Не выйдет, Аскольд Степанович, не просите.
— Но я же еще…
— И так ясно. Вас уговорили пасть мне в ноги, чтобы я написала на чертеже — дескать, я такая дура, что разрешаю бетон марки триста заменить на сто.
— Точно.
— Что — точно? Что я такая дура? Как бы не так! Вам, Аскольд Степанович, шкуру надо со строителей снять, а вы им только потакаете. Послал господь заказчика — всю жизнь мечтала!
После ухода незадачливого заказчика Анна Александровна развернула толстый сверток калек и, насвистывая, начала их просматривать. Некоторое время в комнате было сравнительно тихо. Только в углу красивая, скудно одетая девушка вполголоса говорила в телефонную трубку:
— Мамочка, ты ему свари манную кашку, а потом дай слабый-слабый чай, только не горячий. Пеленки переменила? Что? Ой, как я рада!
Путеец обалдело смотрел на нее. Да что тут происходит? И что за телефонный аппарат — почему не висит на стене, не заключен в ящик из полированного дуба, почему нет сбоку ручки индуктора? Как странно: все эти необычного вида женщины — инженеры! Невозможно поверить: не солидные статские советники, а женщины, легкомысленно одетые, разговаривающие как бы на грубоватом жаргоне, имеющие детей, — женщины решают серьезную строительную задачу. И, похоже, толково решают…
Блондинка, перелистывая таблицы, негромко запела:
И тут включились остальные сотрудницы, негромко, но ладно:
Дверь вдруг распахнулась с таким стуком, что путеец вздрогнул. В комнату ворвалась хрупкая женщина с шалыми глазами, в брюках и длинном кафтанчике из лакированной кожи.
— Эй, девки! — крикнула она. — В угловом детские колготки дают, с начесом, чешские! Я отпросилась, очередь у меня — давайте быстро, кому, какие, сколько!..
С минуту в комнате творилось нечто напомнившее нашему статскому советнику «Вальпургиеву ночь» в хорошей постановке. Ему даже показалось, что в комнате запахло серой.
— Четыре пары! — выделился из нестройного хора властный голос блондинки. — А то внук у меня голодранцем ходит…
Костя Федотов любил красиво швартоваться. На среднем ходу — вместо малого — «Севрюга» подошла к причалу, звякнул машинный телеграф, моторист Ткачук проворно отработал назад, забурлила вода у винтов, и судно, будто конь, схваченный под уздцы, остановилось у стенки причала. Радист Арташес, по совместительству исполнявший обязанности палубного матроса, прыгнул на причал, набросил петли швартовых концов на причальные тумбы.
— Капитан! — завопил он, пренебрегая приличиями. — Пароход привязан!
Усмехаясь, сошли на причал научные сотрудники. Оба были загорелые, как таитяне, коричневая грудь нараспашку, оба — в белых картузах с крупной синей надписью «Tallin», купленных на той, восточной стороне Каспийского моря. Только бороды у них были разного цвета: у Рустама — иссиня-черная, у Валерия — темно-русая. За плечами они несли рюкзаки, набитые датчиками приборов, лентами с записями магнитных и иных параметров. В руках чемоданчики, спиннинг, транзистор.
— Милости прошу в любой момент на борт «Севрюги», — галантно сказал на прощанье Федотов.
Воскресный день клонился к вечеру. Приморский бульвар оцепенело дремал на погибельном солнце.
— Пошли такси поймаем, — сказал Рустам. — Так и быть, заброшу тебя домой. Скажи?
— Сейчас, позвоню только.
Валерий направился было к телефонной будке, но Рустам схватил его за руку:
— А если через десять минут позвонишь? Аппендицит разыграется?
Урезонив таким образом своего напарника, Рустам смело шагнул на мостовую, заставив шарахнуться в сторону проезжавший автомобиль. Водитель заругался было, но Рустам лаской и обхождением взял свое. «Положись на меня», — проворковал он в заключение коротких переговоров. В следующую минуту друзья уже катили по улицам.
Во дворе родного дома Валерия приветствовал сухим шелестом порыжевших листьев старый айлант. Как всегда, мальчишки гоняли в футбол и орали, как все мальчишки, играющие в футбол. Из раскрытых дверей Барсуковых неслись залихватские синкопы. На скамейке сидели старушки и тихо осуждали ближних.
Валерий бегом поднялся по лестнице, громким приветствием заставил вздрогнуть пенсионера-фармацевта Фарбера, дремавшего над древними цивилизациями, и принял в снисходительные объятия тетю Соню, выбежавшую из раскрытой двери квартиры.
— Ну-ну, — сказал он, с улыбкой глядя сверху на седую голову тетушки, прильнувшую к его груди. — Полно тебе, полно. Зальешь слезами смокинг.
— «Смокинг»… — Тетя Соня и плакала и смеялась. — Три ме… почти три месяца… Приехала из Ленинграда — тебя, нет. Ура нет…
— Не вернулся Ур? — Валерий высвободился из объятий.
— Нет. Анечка звонила, спрашивала, когда ты приедешь…
— Когда звонила?
— Вчера. И до этого несколько раз. Я у нее спросила про Ура, она говорит, будто он где-то в цирке выступает…
— В цирке?!
— Да. Валечка, радость какая: из кооператива на днях звонили, говорят, через месяц можно будет вселяться!
— Это здорово…
— Мыться будешь, Валечка? Или дать сперва поесть?
— Помоюсь сперва. Да ты не суетись, теть Сонь!
Валерий сбросил с плеч рюкзак, скинул рубашку, майку и быстро закрутил телефонный диск.
— Привет, Анюта… Ага, только что. Ну, что у тебя? Сколько баллов набрала?.. Ну и порядок… Хватит, хватит! Последний какой — биология? Когда?.. Ну, до среды подучишь еще, не паникуй… Четверки вполне хватит, там проходной балл выше семнадцати не бывает. Опять же — стаж двухлетний… Анька, соскучился я — ух! Выходи вечерком… Да ты что — до среды! Я умру от нервного истощения… Про ДНК? Выговорить эту кислоту не могу, но читал про нее. Ладно, расскажу все, что знаю, скрывать не стану… Значит, в семь у аптеки, так?
Ровно в семь Валерий, умытый, накормленный, довольный жизнью, стоял у аптечной витрины и любовался плакатом, призывавшим мыть руки перед едой и остерегаться мух. Аня пришла минут через десять, и у Валерия сердце едва не выпрыгнуло из загорелой груди, когда он увидел ее легкую фигурку, увенчанную золотым облаком волос. На ней было коротенькое зеленоватое платье с узорами на больших карманах.
Валерий шагнул к ней и поцеловал.
— Ой, Валера, ты что! На улице! — Она засмеялась и пошла рядом, держа его под руку. — А тебе идет борода. Интересно как — волосы русые, а борода рыжая! Ой, Валера, знаешь, что на сочинении было?..
Валерий улыбался, слушая ее болтовню и поглядывая на ее беленькие босоножки, такие занятные, быстро переступающие…
Они шли Бондарным переулком, которого пока не коснулась перестройка. Валерий сам не заметил, как ноги сюда повернули. С волнением он смотрел на старенький двухэтажный дом с аркой, ведущей во двор. Когда-то здесь жил один из его наставников, молодой инженер, светлая голова… В его квартире, в застекленной галерее, был поставлен опыт, в котором и он, Валерий, тогда мальчишка-лаборант, принял заметное участие…
— Здесь жил один хороший человек, — сказал Валерий.
— Это тот, кто тебя наставил на путь истинный? Ты мне рассказывал о своих благодетелях. Пойдем обратно!
— Погоди…
У знакомых ворот на узеньком тротуаре, под старой акацией сидели на табуретках два старика в бараньих шапках. Положив на колени большую раскладную доску, они играли в древнюю игру трик-трак, некогда завезенную крестоносцами на Восток и пустившую там корни под названием «нарды».
Растроганно глядя на стариков, Валерий приблизился к ним.
— Дядя Зульгедар, дядя Патвакан, здравствуйте, — сказал он.
Бараньи шапки враз кивнули.
— Парлуйс,[6] молодой, — сказал дядя Патвакан.
— Ахшам хейр,[7] — сказал дядя Зульгедар. — Бегаешь? Бегай.
Аня дернула Валерия за руку, но тот стоял как зачарованный.
— Бросай, армянин, — сказал дядя Зульгедар.
— Считай, мусульманин. — Дядя Патвакан бросил на доску кости. Пяндж-у-чар — столько мне надо.
Он со стуком переставил шашки соответственно выпавшему числу очков.
Валерий с Аней двинулись дальше. «Они играют, — думал Валерий. Играли десять лет назад, играют и сейчас. Может, они бессмертны?.. Что бы ни случилось, они сидят и играют в нарды… испытывают судьбу счетом выпавших очков… Вечная игра случайности…»
— Что ты знаешь об Уре? — спросил он.
Аня поморщила носик. Ничего она толком не знает. Ходят слухи, что он выступает в цирке не то в Николаеве, не то во Владивостоке и что его даже арестовали…
— Да ты что? — Валерий похолодел. — Откуда ты взяла?
— Ну, не знаю. Я ведь в институт не хожу, иногда только с девчонками перезваниваюсь. Спроси у Нонны.
— Тебе Нонна сказала, что он арестован?
— Нет. Не помню, кто говорил.
— А почему ты сказала, чтоб я спросил у Нонны?
— Господи, привязался! Потому что Нонна влюблена в твоего Ура. Значит, и знать должна больше всех.
— Нонна влюблена в Ура?
Аня остановилась и топнула ножкой:
— Валера, я сейчас же уйду домой, если ты будешь приставать с глупостями! Все знают, что влюблена, только ты не знаешь. Ненормальный какой-то!
— Ладно, ладно, молчу.
По многолюдной улице, на которой зажглись ранние фонари, они спустились к Приморскому бульвару. Слабый южный ветер нес с моря, вместо свежести, липкую влажность. Пахло мазутом, гниющими водорослями. По бухте бежал прогулочный катер, выше мачты наполненный детскими голосами и музыкой. Музыка лилась и из репродуктора возле кафе-мороженого.
Выстояв в очереди, Валерий и Аня сели на веранде кафе и погрузили ложечки в тугую розовую мякоть мороженого.
— Валера, как твоя диссертация? — спросила Аня. — Движется?
— Не-а. — Валерий с удовольствием облизнул ложку.
— Почему? Ты говорил перед уходом в море, что наберешь дополнительного свежего материалу…
— Материал-то есть…
— Так в чем же дело?
— Да видишь ли… не такой это материал, чтобы подарить человечеству новое знание.
— Ах-ах-ах! О человечестве он заботится! Утверждена твоя тема? Утверждена. Значит, нужная.
— Да я не спорю — тема нужная. Но не такая, чтобы разводить вокруг нее это… наукообразие всякое… В сущности, сугубо практический отчет о годовом изменении магнитного склонения в восточной части Каспия, и нужен он только картографам и морякам. Наука, строго говоря, тут ни при чем.
— Раньше ты так не думал. — Аня отпила лимонаду и принялась за второй шарик мороженого. — Я знаю, откуда у тебя эти веяния: от Ура.
— Почему от Ура? Я и до Ура думал об этом, просто не додумывал до конца.
— А теперь додумал?
— Да.
Минуты две или три они молча ели. Потом Аня облизнула розовым язычком губы, утерлась платочком. Валерий расплатился, и они спустились по белым ступеням на главную аллею, влились в неспешный поток гуляющих.
Валерий взял Аню под руку и почувствовал, что рука напряженная, неласковая.
— Ты говорил о практической стороне своей работы, — сказала Аня. Разреши и мне задать практический вопрос: ты что же, так и собираешься сидеть на ста пятидесяти?
Не сразу ответил Валерий. Трудный был вопрос.