— К сожалению, пограничный столб не так-то легко развернуть в обратном направлении, — возразил Холмс. — Я имел удовольствие продемонстрировать вам это в прошлом, и не раз.
Детектив из Скотленд-Ярда сердито покраснел.
— Что ж, может и так, мистер Холмс. Вот только на этот раз сомнений нет ни малейших. Налицо и мотив, и возможность. Мы знаем, кто убил, осталось лишь принять соответствующие меры.
— Уверяю вас, мой несчастный племянник… — начал викарий.
— Я ведь еще не называл никаких имен.
— Однако с самого начала дали понять, что этот человек был врачом Трелони. Кому, кроме него, так выгодна эта смерть, если завещание было переписано в его пользу?
— Вы забыли упомянуть о репутации этого человека, мистер Эппли, — мрачно произнес Лестрейд.
— Да, нрав необузданный. Романтик, вспыльчив, горяч! Но хладнокровный убийца… нет, никогда! Я знаю его с пеленок.
— Что ж, посмотрим. Мистер Холмс, я хотел бы перемолвиться с вами словечком.
Во время обмена колкостями между нашим несчастным клиентом и Лестрейдом Холмс сидел неподвижно, уставившись в потолок, и на лице его застыло столь хорошо знакомое мне мечтательно-отрешенное выражение. Оно появлялось всякий раз, когда разум нашептывал: вот она, обозначилась маленькая ниточка, за которую можно ухватиться и распутать весь клубок. Но пока что клубок этот был похоронен под грудой очевидных фактов и не менее очевидных подозрений. Вдруг Холмс поднялся и обратился к викарию:
— Полагаю, вы должны вернуться в Сомерсет сегодня же днем?
— Да, поездом в два тридцать из Паддингтона. — Лицо преподобного слегка порозовело, он тоже вскочил. — Правильно ли я понимаю, мой дорогой Холмс?..
— Мы с доктором Уотсоном отправимся с вами, если вы, мистер Эппли, окажете такую любезность и попросите миссис Хадсон вызвать нам кеб.
Наш клиент выбежал из комнаты и бросился вниз по лестнице.
— Довольно любопытное дельце. — Холмс взял персидский кисет в виде расшитой туфельки и начал набивать трубку.
— Я рад, что вы, друг мой, наконец-то увидели все именно в таком свете, — заметил я. — Ибо вначале мне показалось, что викарий несколько раздражал вас, особенно когда признался в своих медицинских амбициях, а также в рассеянности, из-за которой мог бы вырезать здоровому пациенту желчный пузырь.
Это невинное на первый взгляд замечание произвело неожиданный эффект. Секунду-другую Холмс задумчиво смотрел перед собой, затем вскочил на ноги.
— Бог мой! — воскликнул он. — Господи! — Обычно бледные щеки его чуть порозовели, в глазах появился блеск, так хорошо знакомый мне по старым добрым временам. — Ваша помощь, Уотсон, как всегда, поистине неоценима! — воскликнул он. — Нет, сами вы не источник света, но вы — его проводник.
— Так я помог вам? Упомянув о желчном пузыре?
— Именно!
— Нет, правда, Холмс?
— Сейчас мне необходимо найти одну фамилию. Да, несомненно, надо найти одну фамилию. Будьте добры, передайте мне папку с записями на букву «Б».
Я тут же передал ему объемистую папку, одну из многих, где он хранил вырезки из газет с описаниями разных происшествий, привлекших его внимание.
— Но, Холмс, ни одна из фамилий героев этой истории не начинается на букву «Б»!
— Верно. Я это знаю. Так, Б-а, Ба-р. Бартлет! Гм… Ха! Старый добрый указатель. — Торопливо перелистав страницы, Холмс захлопнул папку, опустился в кресло и, не выпуская ее из рук, нервно забарабанил по обложке длинными пальцами. За спиной у него на специальном химическом столике поблескивали в лучах солнца колбы, пробирки и реторты. — Всех данных у меня, конечно, не было, — пробормотал он. — Даже теперь они еще неполные.
Лестрейд поймал мой взгляд и подмигнул.
— А для меня их более чем достаточно! — ухмыльнулся инспектор. — И они меня не подведут. Этот рыжебородый доктор — самый настоящий убийца. Чистый дьявол. Мы знаем, что это он, да и мотив очевиден.
— Тогда почему вы здесь?
— Потому что мне недостает одной детали, весьма, впрочем, существенной. Мы знаем, кто сделал это, но не знаем как.
За время нашей поездки в Сомерсет Лестрейд задавал тот же вопрос раз пятнадцать, если не больше, пока он не начал отдаваться болью у меня в висках.
День выдался долгий и жаркий, и когда мы наконец вышли из поезда на маленькой станции, лучи заходящего солнца золотили мягко закругленные холмы Сомерсетшира. На склоне холма, за крышами деревенских домов и рядами благородных старых вязов, при одном взгляде на которые, казалось, слышалось звонкое журчание ручейков, высился большой белый дом.
— Да до него не меньше мили, — кисло заметил Лестрейд.
— Не собираюсь сразу заходить туда, — бросил Холмс. — Скажите, в деревне есть постоялый двор?
— Да, «Кэмбервел-армс».
— Тогда идемте прямо туда. Предпочитаю начинать на нейтральной территории.
— Но Холмс! — воскликнул Лестрейд. — Не понимаю, я…
— Это очевидно, — отрезал Холмс и не произнес больше ни слова до тех пор, пока мы не оказались в небольшом и чистом холле старинного постоялого двора. Там Холмс нацарапал что-то в блокноте, вырвал из него листок и разделил надвое.
— А теперь, мистер Эппли, окажите нам любезность и отправьте своего слугу с этой запиской в «Отдых праведника», а вторую передайте мистеру Эйнсворту.
— С удовольствием, мистер Холмс.
— Вот и отлично. Теперь у нас есть время выкурить трубку до прибытия сюда мисс Долорес и ее жениха.
Какое-то время мы сидели молча, погруженные в свои мысли. Что касается меня, то я ни на секунду не усомнился в правильности действий своего друга, хотя и не понимал пока их цели.
— Что ж, мистер Холмс, — заговорил наконец Лестрейд, — вы тут напустили столько туману, что даже ваш друг доктор Уотсон пребывает в недоумении. Может, все же поделитесь своими соображениями?
— Никакой версии пока нет. Я просто выясняю кое-какие факты.
— И упустите преступника за этим выяснением.
— Там видно будет. Кстати, викарий, а в каких отношениях состоит мисс Долорес с вашим племянником?
— Странно, что вы вдруг заговорили об этом, — удивился мистер Эппли. — Их отношения уже давно стали для меня источником беспокойства. Впрочем, ради справедливости должен добавить, причиной тому была исключительно молодая леди. По некой непонятной мне причине она вдруг страшно невзлюбила его. И хуже всего то, что не стеснялась показывать это на людях.
— Ага! Ну а мистер Эйнсворт?
— Эйнсворт слишком добр и благороден, чтоб последовать примеру своей невесты. Принимает все ее выпады почти как личное оскорбление.
— Вон оно как. Что ж, похвально. А вот, если не ошибаюсь, и они.
Дверь скрипнула, и в комнату вошла высокая грациозная девушка. Она переводила темные сверкающие глаза с одного из нас на другого, и в этом долгом испытующем взгляде читались враждебность и даже отчаяние. За ней следовал стройный светловолосый молодой человек с ясными и умными синими глазами. Он обменялся словами приветствия с преподобным Эппли.
— Кто из вас мистер Шерлок Холмс? — осведомилась юная леди. — Ах да! Полагаю, вы раскопали какие-то новые доказательства, верно?
— Я приехал выслушать их, мисс Дейл. Я много узнал об этом деле. Кроме разве что одного. Что действительно произошло в ту ночь, когда ваш дядя… умер.
— Вы как-то особо подчеркнули слово «умер», мистер Холмс.
— Но, моя дорогая, разве он мог произнести его иначе? — Молодой Эйнсворт изобразил подобие улыбки. — Ведь головка ваша забита самыми несуразными предрассудками, вы отчего-то вообразили, что гроза, разразившаяся в ночь на вторник, могла огорчить дядю. Но ведь она закончилась до того, как он умер.
— Откуда вы знаете?
— Доктор Гриффин сказал, что умер он не раньше трех часов ночи. А до этого с ним все было в порядке.
— Похоже, вы слишком уверены в этом.
Молодой человек растерянно взглянул на Холмса.
— Конечно, уверен. И мистер Лестрейд уже знает: в ту ночь я заходил в комнату три раза. По просьбе сквайра.
— Было бы неплохо изложить все факты с самого начала. Не начнете ли вы, мисс Дейл?
— Хорошо, мистер Холмс. В ночь на вторник дядя пригласил моего жениха и доктора Гриффина отобедать с ним в «Отдыхе праведника». Весь вечер он нервничал. Я приписала это воздействию надвигающейся грозы: рокотал гром, а дядя всегда боялся грозы. Но теперь я склонна приписывать это состоянию его духа. Весь вечер дядя нервничал все больше и больше, не помогало даже чувство юмора, присущее доктору Гриффину. И тут вдруг в дерево, стоящее неподалеку в роще, ударила молния. «Мне еще домой предстоит добираться, — сказал мистер Гриффин. — Надеюсь, ничего страшного со мной в грозу не случится». Знаете, он порой бывает просто невыносим, этот доктор!
«Что ж, рад тому, что мне никуда не надо ехать, — рассмеялся Джефри. — Дом оснащен прекрасными громоотводами». И тут мой дядя вскочил с кресла.
«Мальчишка, дурак! — закричал он. — Что ты такое мелешь? Ведь прекрасно знаешь, что здесь нет ни одного громоотвода!» Дядя стоял, дрожа как осиновый лист, и взгляд у него был безумный.
— Просто не верится, что я мог такое сказать, — наивно заметил Эйнсворт. — Ну, и тут он пустился рассказывать о своих ночных кошмарах…
— Ночных кошмарах? — переспросил Холмс.
— Да. Трелони жаловался, что ночами его донимают кошмары, а душа человека не должна чувствовать себя одиноко в ночи.
— Но затем он немного успокоился, — продолжила свой рассказ мисс Дейл, — когда Джефри предложил остаться и обещал, что будет заглядывать к нему ночью. И он действительно заходил к дяде несколько раз. Когда это было, Джефри?
— Первый раз я заглянул в десять тридцать. Потом в полночь и, наконец, в час ночи.
— Вы говорили с ним? — спросил Шерлок Холмс.
— Нет. Он спал.
— Тогда с чего вы взяли, что Трелони был еще жив?
— Как многие пожилые люди, сквайр засыпал только при свете ночника. И у него в чаше на камине горело некое подобие свечи с фитилем. Голубоватым таким мерцанием. Видно было не очень хорошо, зато я отчетливо слышал его дыхание, несмотря на завывание ветра.
— Было уже начало шестого утра, — вмешалась мисс Дейл, — когда… Нет, я не в силах продолжать! Не могу!
— Успокойтесь, дорогая. — Эйнсворт не сводил с девушки напряженного взгляда. — Мистер Холмс, все это было большим потрясением для моей невесты.
— Может, я продолжу? — предложил викарий. — Уже светало, когда меня разбудил громкий стук в дверь. Из «Отдыха праведника» прислали парнишку конюшего со страшными новостями. Он рассказал, что рано утром служанка, как обычно, понесла сквайру чай. Раздвинула шторы в спальне и закричала от ужаса, увидев хозяина мертвым в постели. Я наскоро оделся и побежал к Трелони. Вошел в спальню, за мной последовали Долорес и Джефри. Доктор Гриффин, его вызвали раньше, уже заканчивал осмотр.
«Сквайр мертв уже часа два, — сказал врач. — Вот только, убей Бог, не понимаю, отчего он умер».
Я подошел к постели с другого края и уже приготовился помолиться за усопшего, как вдруг заметил блеснувшие в луче утреннего солнца золотые часы Трелони. Заводились они головкой, без ключика. И лежали на маленьком мраморном столике среди всяких пузырьков с лекарствами, баночек с мазями, которые пахли на всю комнату. Надо сказать, в спальне было очень душно. Принято считать, что в критические моменты человек думает о всяких пустяках. Вот и я тоже повел себя в тот момент несколько странно. Мне показалось, что часы не тикают, и я поднес их к самому уху. Но они шли. Я два раза крутанул головку завода, и тут ее заело, пружина дальше не пускала. Но я бы и не стал заводить их дальше, потому что раздался резкий звук, нечто похожее на «крэк», и Долорес нервно вскрикнула. Точно помню ее слова: «Викарий! Оставьте, пожалуйста! Трещит, как погремушка смерти!»
Секунду-другую мы сидели в полном молчании. Мисс Дейл потупила взгляд.
— Мистер Холмс, — с жаром произнес Эйнсворт, — раны еще не зажили. Могу ли я просить вас отложить дальнейший допрос мисс Дейл?
Холмс поднялся.
— Все страхи беспочвенны без соответствующих причин, мисс Дейл, — заметил он. Достав карманные часы, он задумчиво взглянул на них.
— Уже довольно поздно, мистер Холмс, — вставил Лестрейд.
— Да, я как-то не подумал. Вы правы. Что ж, отправимся в «Отдых праведника».
Мы сели в карету викария, и вскоре она въехала через ворота сторожки на узкую аллею. На небе взошла луна, перед нами простиралась длинная прямая дорога, покрытая тенями раскидистых вязов. Мы свернули, и в желтых снопах света каретных фонарей показался фасад огромного безобразного особняка. Окна нижнего этажа закрывали тускло-коричневые ставни, входная дверь была затянута черным крепом.
— Вот уж и правда мрачный дом, — тихо промолвил Лестрейд и позвонил в колокольчик. — Эй, есть кто там? Нет, как вам это нравится, а?
Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий рыжебородый мужчина в просторной охотничьей куртке с двумя накладными карманами и в бриджах. Он разглядывал нас, и в глазах его сверкала ярость. И еще я заметил, что грудь его взволнованно вздымается, а крупные руки крепко сжаты в кулаки, что говорило о возбуждении или страхе.
— Что вы тут делаете, доктор Гриффин?
— Я что, должен просить у вас разрешения, где мне быть и куда ходить, мистер Лестрейд? Неужели мало того, что ваши дурацкие подозрения настроили против меня всех местных жителей? — Гриффин протянул крепкую мускулистую руку и ухватил за плечо моего друга. — Вы Холмс! — возбужденно воскликнул он. — Я получил вашу записку, и вот я здесь, перед вами! Господи, сделай так, чтоб ваша репутация подтвердилась! Только вы стоите сейчас между мною и виселицей. Нет, я и вправду злодей! Вы только посмотрите, как я ее напугал!
Мисс Дейл с тихим стоном спрятала лицо в ладонях.
— Это просто нервы… и все остальное!.. — прорыдала она. — О нет, это невыносимо, уму непостижимо!
Я даже немного рассердился на Холмса. В то время как все мы окружили рыдающую девушку, пытаясь утешить ее, он заметил Лестрейду, что тело еще, должно быть, в доме. И, повернувшись к нам спиной и протирая увеличительное стекло, шагнул в прихожую.
Для приличия я выждал несколько секунд и вошел следом за ним, за мной последовал Лестрейд. В полутемном холле дверь слева открывалась в просторную комнату, мы увидели там горящие свечи и горы полуувядших цветов, а затем и высокую худощавую фигуру Холмса. Он склонился над открытым гробом. Мерцание свечей отражалось в его очках, а сам он склонялся все ниже, пока лицо его не оказалось в нескольких дюймах от тела покойного. В полной пугающей тишине Холмс разглядывал черты лица усопшего. Затем осторожно натянул на него покрывало и отошел.
Не успел я и слова вымолвить, как он торопливо прошел мимо нас и жестом указал на лестницу, ведущую на второй этаж. Оказавшись на площадке, Лестрейд повел нас за собой, и мы вошли в спальню, обставленную громоздкой темной мебелью. В углу, на столике, горела лампа под абажуром, рядом с ней лежала толстая раскрытая Библия. И здесь, как и во всем доме, было душно и сыро и пахло принесенными усопшему цветами.
Холмс, сведя брови в две прямые черные линии, стоял на четвереньках под окном и дюйм за дюймом разглядывал пол через увеличительное стекло. Мой недоуменный возглас заставил его подняться.
— Нет, Уотсон. Три дня назад эти окна никто не открывал. Если б их открыли в такую сильную грозу, я бы непременно нашел следы. — Он принюхался к воздуху. — Да и не было необходимости открывать эти окна.
— Слышите? — воскликнул я. — Что за странный звук? — Я покосился на кровать под высоким темным балдахином. У изголовья стоял небольшой столик с мраморной столешницей, а на ней множество покрытых пылью пузырьков с какими-то лекарствами. — Послушайте, Холмс, это же золотые часы Трелони! Лежат здесь на маленьком столике и до сих пор идут, представляете?
— Почему это вас так удивляет?
— Да потому, что прошло уже целых три дня. Завод должен был кончиться.