Если удачно продать драгоценности, можно выручить кругленькую сумму. Он сможет купить квартиру, машину или домик за городом с теннисным кортом. А может, стоит вложить денежки в дело и жить на проценты? Подумать только, у него будет свой счет в банке.
Но он забыл о малом – нужно найти «камешки», только и всего.
Леди Оксенфорд не надела своих драгоценностей, поэтому они могут быть только в двух местах: либо в личных вещах непосредственно в купе, либо в багажном отделении в грузовом отсеке. «Я бы на ее месте хранил их поближе, – подумал Гарри. – Например, в сумочке, потому что опасно бросать такие ценности». Но сама она могла думать и по-другому.
И все же, сначала надо проверить ее сумку. Он уже видел ее под сиденьем – дорогая натуральная кожа с медной отделкой на уголках. Как туда залезть? Может быть, ночью, когда все уснут?
Ничего, он так или иначе найдет способ. Конечно, опасно, его могут схватить, но риск – благородное дело, до сих пор ему всегда удавалось выкручиваться, даже в самых немыслимых ситуациях. Вот и вчера – его взяли тепленького, с чужими запонками в кармане, и что? Провел ночь за решеткой, выпущен под залог и теперь летит себе в Нью-Йорк на американском клипере. Удача? Не то слово.
Он вспомнил слышанный однажды анекдот: человек случайно выпал из окна с десятого этажа. Когда он летел мимо пятого, жильцы услышали от него: «Пока живой, все хорошо». Вот так же и Гарри, никогда не унывает, только он ни при каких обстоятельствах не собирается «падать».
Стюард Никки принес ему меню ужина, предложил коктейль. Гарри не хотел ничего пить, но на всякий случай, чтобы не отставать от других, заказал себе бокал шампанского. Надо привыкать. Отдыхать, так отдыхать. Он летел через океан в фешенебельном самолете в компании знаменитостей, миллионеров, поэтому немного нервничал, но стоило ему выпить шампанского, и волнение как рукой сняло.
Удивительно, меню напечатано по-английски. Что это, неужели янки не знают, что такие вещи надо писать по-французски? Или в них сыграло чувство национальной гордости? Черт побери, эти ребята ему нравятся.
– В столовой умещается всего четырнадцать человек, поэтому ужинать придется в три смены, – объяснил стюард. – Вы когда хотели бы сесть за стол, мистер Ванденпост: в шесть, в семь тридцать или в девять?
Вот он, шанс, быстро сообразил Гарри. Если Оксенфорды будут есть раньше или позже него, он сможет остаться в купе один. Но как угадать? Гарри мысленно обругал стюарда за то, что тот начал именно с него. В Англии полагается задать вопрос сначала титулованным особам, но демократичным американцам, видимо, все равно, они придерживаются нумерации мест. Что ж, надо не оплошать.
– Одну минутку, сейчас соображу. – Он тянул время. Обычно богачи предпочитают ужинать поздно. Рабочий позавтракал бы в семь, пообедал в двенадцать и затем сел за стол в пять, а лорд завтракает в девять, обедает в два, ужинает в полдевятого. Оксенфорды, скорее всего, предпочтут третий заход, подумал Гарри и выбрал первую смену. – Что-то я проголодался, – громко произнес он. – Пожалуй, начну в шесть.
Стюард повернулся к Оксенфордам. Гарри затаил дыхание.
– Думаю, в девять, – отозвался барон. Гарри мысленно улыбнулся.
Но тут неожиданно вмешалась жена барона.
– Нет, Олджернон, Перси так долго не выдержит. Давай пораньше.
«Черт побери, – подумал про себя Гарри. – Только не надо очень рано».
– Тогда в полвосьмого.
У Гарри отлегло от сердца. Казалось, он приблизился к «Делийскому комплекту» еще на шаг.
Теперь стюард повернулся к пассажиру, сидящему напротив Гарри, мужчине в вишневой жилетке, смахивающему на полицейского. Он говорил, что его зовут Клив Мембюри, так, кажется. Скажи семь тридцать, мысленно повторял Гарри, оставь меня одного в купе. Однако, к его разочарованию, Мембюри сказал, что не голоден, и выбрал девять часов.
Какая досада! Дурак легавый, будет торчать здесь, пока Оксенфорды будут в столовой. Правда, может быть, он выйдет на пару минут. Постоянно не сидит на месте, ходит куда-то. Но, если все же останется, тогда придется найти предлог избавиться на время от его присутствия. Если бы не самолет, все было бы проще. Он бы просто сказал, что его кто-то спрашивает в соседней комнате или позвал к телефону, или отослал в холл, сообщив, что там сидит абсолютно голая девица, без трусиков. Здесь сложнее.
– Мистер Ванденпост, за вашим столиком сядут еще бортинженер и штурман, если вы не возражаете.
– Что вы, вовсе нет. – «Будет приятно побеседовать с кем-нибудь из экипажа», – подумал Гарри.
Лорд Оксенфорд заказал себе еще виски. Ирландцы сказали бы о таком: «человек, испытывающий жажду». Ему плевать, что жена бледная, задумчивая. На коленях раскрытая книга, но она даже не смотрит в нее, так расстроена.
Перси ушел к отдыхающим летчикам, и Маргарет села поближе к Гарри. Он ощутил аромат ее тонких духов, безошибочно определил, что это «Тоска». Она сняла свой пиджачок, И он увидел, что у нее фигура матери – высокая, стройная, немного широкие плечи, полная грудь, длинные ноги. Одежда простая, хоть и хорошего качества, но не украшает се. Он представил ее в длинном черном платье, на шее сверкающее ожерелье, темно-рыжие волосы собраны в пучок на затылке, в ушах крохотные изумрудные серьги, может быть, работы Луиса Картье, индийского периода... Нет, она была бы просто очаровашкой. А что, если Маргарет это знает и как раз ничего подобного не хочет? Ей не нравится быть чванливой аристократкой, вот она и одевается так же просто, как жена викария.
«Потрясающая девушка, – подумал Гарри, и почувствовал, что еще немного и он ею увлечется. – Стоп, остановись, – твердил он себе, – подумай. При чем здесь она и ее внешность? Тебе ведь нужно только благополучно долететь, да еще прихватить бриллианты. Она опасна, вот это надо иметь в виду прежде всего».
– Вы когда-нибудь раньше летали? – спросил он.
– Только несколько раз в Париж, с мамой.
С мамой, в Париж, надо же, совсем другая жизнь. А его мать так никогда и не увидит Париж, как, впрочем, не полетает и на самолете.
– Ну и как вам там, сплошь бомонд, наверное?
– Терпеть не могла эти поездки. Приходилось торчать в обществе, в скучной английской колонии, а хотелось на улицу, куда-нибудь в кафе, где играет негритянский джазовый оркестр.
– А меня ма тоже как-то возила к морю, я плескался в воде, ел мороженое и чипсы.
Гарри с ужасом осознал, что сейчас начнет врать. Так всегда было, когда он трепался с девчонками из знатных семей о своем детстве. Вот сейчас будет туманно намекать на частную школу, врать про особняк за городом. Но Маргарет знала его тайну, а больше все равно никто ничего не услышит, ведь они сидят далеко, да и моторы шумят сильнее обычного. И тем не менее каждый раз, когда он говорил только правду, у него было такое чувство, что он вывалился из самолета с парашютом и ждет, пока тот раскроется.
– Везет, – мечтательно произнесла Маргарет, – меня не возили к морю. Соседские девчонки рассказывали об этом, а мы с сестрой завидовали. Отец же говорил, что нам плескаться неприлично, не подобает.
Гарри позабавило это слово. Надо же, еще одно доказательство, что он родился в рубашке: дети из респектабельных семей, где есть все – шикарные лимузины, меховые манто, – завидуют его «босоногой свободе» дешевым чипсам.
– Я помню тот воздух, – продолжала она, – удивительный запах свежего хлеба из пекарни, аромат масла на ярмарке, пряные запахи пива и табака из раскрытой двери трактира. Людям так нравятся эти места, а я, например, и в кабаке-то никогда не была.
– И не много потеряли. В отеле «Риц» меню куда лучше.
– Вот видите, нам обоим больше по душе чужая жизнь.
– Но я, правда, видел и ту и другую, и точно знаю, какая лучше.
Минуту она сидела в задумчивости и наконец спросила:
– Как вы хотите распорядиться своей жизнью на Земле?
«Странный вопрос», – подумал Гарри.
– Наслаждаться, конечно.
– Нет, а если серьезно?
– Что значит «серьезно»?
– Ну, каждый хотел бы развлекаться, жить в свое удовольствие. А заниматься-то чем?
– Тем, чем сейчас. – Неожиданно для самого себя он ощутил жгучее желание открыть ей то, чего еще никогда никому не говорил.
– Вы читали «Вор-любитель» Хорнунга? – Она отрицательно замотала головой. – Он курил турецкие сигареты, одевался в великолепные наряды, незаметно проникал в дома к богатым людям и крал их драгоценности. Так вот, хочу быть похожим на него.
– Вечно вы шутите, – ответила она резко.
Он обиделся. Да, она очень болезненно реагирует на любую чушь. Но это же не глупость, а подлинная мечта.
– Нет, на сей раз я не шучу, – заметил он с вызовом.
– Но нельзя оставаться вором всю жизнь! Когда-то надо и остановиться, иначе можно кончить свои дни в камере, за решеткой. Даже Робин Гуд в итоге женился и стал вести оседлую жизнь. А ваша истинная мечта?
Обычно Гарри мог привести здесь целый список: квартира, машина, женщины, рестораны, первоклассная одежда, драгоценности. Но сейчас он знал, что такой ответ вызовет лишь презрительную улыбку на ее лице. Он, правда, постоянно твердил себе, что его мало заботит ее отношение, но, по большому счету, она заглянула туда, куда еще никто не заглядывал – прямо ему в душу, – и совершенно справедливо сомневалась, что он хочет только брать от жизни как можно больше, иными словами, прожигать ее. Он внезапно осознал, что не может, не в силах лгать этой девушке, которая его раскусила.
– Я бы, наверное, хотел жить в загородном доме с мощными толстыми стенами, увитыми плющом.
Ответ прозвучал довольно откровенно. Что это? Неужели он, вор, поддался эмоциям?
– Там была бы лужайка с теннисным кортом, конюшня, красивые растения. Я бы ходил в коричневых сапогах, твидовом костюме, беседовал с конюхом и садовником, они бы считали, что я настоящий джентльмен. Все деньги пустил бы в какое-нибудь прибыльное дело, но не транжирил. Летними вечерами у меня в саду собирались бы гости, ели клубнику со сливками. И обязательно пятеро детей – дочек – таких же прекрасных, как их мама. Вот моя мечта.
– Пятеро! – она засмеялась. – Тогда вам лучше выбрать мамочку посильнее. – Но Маргарет тут же снова стала серьезной. – Теперь верю. Это и впрямь прекрасно. Думаю, когда-нибудь так и будет.
– А вы? – спросил он. В чем ваша мечта?
– Хочу сражаться за родину, вступить в ополчение. Немного странно, когда женщина, девушка, говорит об армии. Но сейчас это перестало быть редкостью.
– И что вы там будете делать?
– Водить машину, хотя бы санитарную.
– Это ведь опасно.
– Знаю. И не боюсь. Мне хочется принять участие в схватке. Это наш последний шанс остановить фашизм. – Ее подбородок решительно выдвинулся вперед, глаза бесстрашно сверкали. «Она чертовски храбрая», – подумал Гарри.
– Вы говорите с такой убежденностью.
– У меня был... друг, он погиб в Испании. Я хочу продолжить его дело. – Она внезапно стала печальной.
– Вы любили его? – Вопрос сам слетел с губ. Она молча кивнула.
Гарри видел, что Маргарет чуть не плачет. Он тихонько тронул ее за руку.
– И все еще любите, как я вижу.
– Всегда буду помнить о нем. – Ее голос опустился до шепота. – Его звали Ян.
Гарри почувствовал комок в горле. Захотелось заключить ее в объятья, утешить, уберечь. И он бы, наверное, сделал это, если бы не ее краснолицый папаша, который сидел в дальнем углу, посасывая виски и читая «Таймс». Поэтому ему пришлось ограничиться только осторожным, незаметным пожатием руки. Впрочем, Маргарет поняла его и благодарно улыбнулась.
Пришел стюард.
– Ваш ужин подан, мистер Ванденпост.
Гарри удивился. Неужели уже шесть? Ему не хотелось прерывать разговор с Маргарет. Она, казалось, прочла его мысли.
– У нас еще будет уйма времени для разговоров. Мы будем вместе еще двадцать четыре часа.
– Ладно, пойду. – Он улыбнулся и опять тронул ее за руку. – Я не прощаюсь.
«Странно, – подумал он, – я начал разговор, чтобы приручить ее, прощупать намерения, а закончил тем, что выболтал все свои секреты». Эта девушка определенно имеет над ним какую-то власть. Это пугало, но хуже всего, что ему самому это правится.
Гарри прошел в гостиную и не узнал ее: обстановка совершенно другая, все приготовлено для обеда, стоит три стола, уже накрытых на четыре персоны, рядом два маленьких сервировочных столика. Как в хорошем дорогом ресторане – белоснежные скатерти, накрахмаленные салфетки, фарфоровая посуда с голубой эмблемой компании, сверкающие приборы. Огромный плакат во всю стену: символическая карта мира, в центре – крыло – символ «Пан Америкэн».
Стюард указал ему на место напротив невысокого полного мужчины в светло-сером дорогом костюме хорошего покроя, Гарри даже позавидовал. В галстуке заколка с крупной настоящей жемчужиной. Гарри представился, мужчина протянул руку:
– Том Лютер.
Гарри заметил, что в манжеты рубашки вставлены жемчужные запонки. Вероятно, мужчина не жалеет денег на драгоценности. Гарри сел за стол, развернул салфетку. У Лютера был американский акцент, но интонация какая-то знакомая, ближе к европейской.
– Вы откуда родом, Том? – осторожно задал вопрос Гарри.
– Провиденс, Род-Айленд, а вы?
– Филадельфия, – он понятия не имел, где это, – но жил в куче мест. Знаете, мой отец работал в страховой компании.
Лютер небрежно кивнул. Казалось, разговор его абсолютно не занимает. Что ж, так даже лучше, а то будет задавать разные вопросы, связанные с Америкой, можно легко проколоться.
Подошли и сели за стол два члена экипажа. Эдди Дикен, бортинженер, широкоплечий парень с волосами песочного цвета и приятной улыбкой. Гарри почудилось, что ему душно в застегнутом на все пуговицы форменном кителе и тугом галстуке. И Джек Эшфорд, темноволосый, гладко выбритый с манерами человека, рожденного для военной формы, подтянутый и строгий.
Как только они сели, Гарри сразу же заметил какую-то натянутость между бортинженером и сидящим напротив Лютером. Это показалось ему любопытным. На закуску подали устрицы. Летчики пили кока-колу, Гарри рейнвейн, а Том Лютер – мартини.
Он думал о Маргарет Оксенфорд и ее друге, убитом в Испании. Ян погиб, по крайней мере год назад, год – это много, особенно для ее возраста.
Джек Эшфорд перехватил его взгляд.
– Да, пока нам с погодой везет.
Только тут Гарри обратил внимание, что небо светлое, на крыле блестит солнце.
– А как обычно?
– Иногда всю дорогу от Ирландии до Ньюфаундленда льет дождь. А вообще, чего только не бывает – град, снег, лед, гром и молния...
Гарри вспомнил, что читал об этом.
– Лед, наверное, очень опасен?
– Ну, в принципе, мы так планируем маршрут, чтобы избежать обледенения, но на всякий случай у нас есть резиновые чехлы.
– Чехлы?
– Да, такое резиновое покрытие, которое устанавливается на крыльях и оперении в тех местах, где есть опасность обледенения.
– Каков прогноз на дальнейший путь?
Джек на секунду замолчал. Гарри заметил, что ему неприятно отвечать на этот вопрос.
– В Атлантике шторм, – сказал он после паузы.
– Сильный?
– В центре сильный, но, думаю, нас заденет только краем. – Между тем в его голосе не было большой убежденности.
– А в шторм как здесь, ничего? – спросил Лютер. Он улыбнулся, обнажив ряд мелких острых зубов, однако Гарри заметил испуг в его голубых глазах.
– Немного трясет.
В разговор неожиданно вмешался Эдди.
– Джек просто приуменьшает опасность, – сказал он, не спуская глаз с Лютера, – в шторм жутковато, все равно что ковбою сесть на необъезженную лошадь.
Лютер покраснел, а Джек строго посмотрел на друга, не одобряя его поступка.
Подали черепаший суп. Обслуживали их оба стюарда, Никки и Дейви. Никки был толстым, а Дейви маленьким. Гарри почему-то подумал, что они оба напоминают ему гомосеков, иными словами, «голубых», но ему нравилась их деловитость.