– Мне действительно пришлось одолжить эти запонки, поскольку свои я случайно оставил дома. – Для большей убедительности он продемонстрировал не застегнутые рукава рубашки.
– Так, а что насчет двадцати фунтов? – не унимался старик.
Вопрос достаточно трудный. Так сразу ничего не придумаешь. Можно, черт побери, забыть запонки, потом одолжить их у кого-нибудь, но что значит без разрешения «одолжить» деньги? Гарри был на грани отчаяния, но тут провидение вновь выручило его.
– Думаю, сэр Симон просто ошибся в том, какая сумма находилась в его бумажнике. – При этом Гарри многозначительно понизил голос до шепота, чтобы его могли слышать одни присяжные. – Видите ли, он сказочно богат.
– Богатые люди обычно не забывают, сколько у них денег, – возразил председатель. В зале раздались смешки. Гарри решил, что юмор хороший знак, но председатель оставался по-прежнему серьезным. Так, ясно. Если он банковский служащий, любые шутки насчет денег неуместны.
– Кстати, почему вы не оплатили счет в ресторане? – вмешался отставник.
– Ах да, здесь действительно признаю себя виновным. Но дело в том, что мы поссорились... с той особой, с которой я обедал...
Гарри специально избегал называть Ребекку по имени – в высшем обществе не принято подставлять женщину, и присяжные наверняка это оценят.
– Понимаете, от огорчения я просто забыл о счете.
Председатель пристально посмотрел на него поверх очков. Гарри почувствовал, что где-то сфальшивил. Внизу живота вдруг заныло. До него дошло, что он как-то легковесно выразился о финансовых обязательствах. Это он подзабыл, то не сделал... Конечно, такое поведение нормально для аристократа, но только не для педантичного банковского служащего, поэтому пришлось быстро менять тактику.
– Признаю, что чертовски виноват, ей-богу, и первое, что я сделаю, – это исправлю свою оплошность, клянусь. Разумеется, если высокочтимый суд сочтет возможным отпустить меня под залог.
Он посмотрел в лицо председателю. Не было уверенности, что тот смягчился.
– Итак, вы думаете, что после ваших туманных объяснений к вам не останется претензий, обвинения отпадут сами собой?
Гарри решил, что теперь ему надо быть очень осторожным, один неверный шаг и... Он понуро опустил голову, стараясь выглядеть жалким профаном.
– Нет, думаю, обвинения останутся.
– И правильно делаете, – твердо сказал председатель.
«Вот старый пердун, – подумал Гарри и едва сдержал улыбку: настолько точна была его характеристика. – Ничего, сколько ни кочевряжьтесь, а все равно отпустите». И чем больше будут ругать, тем сильнее вероятность, что он не вернется обратно в камеру.
– Еще что-нибудь хотите добавить?
– Только то, что мне очень неловко и стыдно.
– Гм, – скептически крякнул председатель, зато отставник одобрительно закивал головой.
Трое присяжных, не вставая, склонились друг к другу, шепотом обмениваясь мнениями перед тем, как вынести решение. Гарри почувствовал страшное волнение, даже затаил дыхание. Как глупо! Вся дальнейшая судьба в руках этих кретинов. Чего они медлят, ослы? Боже, вот, кажется, что-то решили, больно быстро. Ладно, будь что будет.
Председатель строго посмотрел на него.
– Я думаю, ночь, которую вы провели в камере, явилась для вас хорошим уроком.
Слава богу, неужели отпускают? Гарри нарочито медленно сглотнул слюну, будто комок застрял в горле.
– Вы совершенно правы, сэр. И, клянусь, я сделаю все, чтобы больше туда никогда не попадать.
– Да уж, постарайтесь, это в ваших же интересах.
Возникла небольшая пауза, затем председатель отвел взгляд, обратился к суду:
– Должен сказать, что мы посовещались и, конечно, не поверили всему тому, что наговорил нам этот молодой человек. Воистину говорят: доверяй, но проверяй. Однако, в данном случае, считаем возможным отпустить подозреваемого под залог, чтобы он смог лучше изучить суть предъявленных ему обвинений.
Гарри с трудом сдержал вздох облегчения, ноги стали ватными.
– Гарри Маркс отпускается домой сроком на семь дней при условии внесения залога в сумме пятьдесят фунтов.
Вот она, долгожданная свобода. Свершилось.
* * *
Гарри смотрел на улицы другими глазами, будто провел в тюрьме по крайней мере год. Лондон готовился к войне. В небе плавали огромные серебристые аэростаты, чтобы создавать помехи самолетам противника. У магазинов и учреждений мешки с песком – говорят, помогает от осколков. В парках открыты убежища, все носят с собой противогазы. Люди чувствуют, что опасность реальна, что она близко. Кажется, вся нация объединилась перед лицом мощного, беспощадного врага, нет и следа былой чопорности.
Он не помнил первую мировую войну. Когда она закончилась, ему было два года. В детство он считал, что «война» – какое-то определенное место, ибо часто слышал: «Твоего отца убили на войне». Это было так похоже на «Иди, поиграй в парке, смотри, не упади в реку, мать опять пошла убираться в трактире». Позже, когда он понял, что к чему, любое упоминание о войне было мучительно. С Марджори, женой адвоката, бывшей два года его страстной любовницей, они часто читали стихи о первой мировой, одно время он даже называл себя пацифистом. Потом он воочию увидел чернорубашечников, нагло марширующих по улицам старого доброго Лондона, испуганные лица евреев. Именно тогда его отношение к войне как исторической категории в корне изменилось. Он осознал, что война не просто средство разрешения конфликтов; есть войны справедливые и несправедливые, и иногда просто надо сражаться. В последние годы Гарри с отвращением взирал на то, как британское правительство делает вид, будто в Германии ничего не происходит, как надеется, что Гитлер повернет на Восток. Сейчас же, когда война стала реальностью, он думал о тысячах мальчишек, которые, как и он сам, вырастут и повзрослеют, так и не узнав отцовского тепла.
Но все это будет хоть и скоро, но не сейчас. А пока в небе не слышно гула бомбардировщиков, в столице туманного Альбиона начался на редкость хороший денек.
Гарри решил не показывать носа в свою квартиру. Полиция, конечно, рассвирепеет, что его отпустили под залог, при первой же возможности его постараются схватить снова. Лучше временно залечь на дно. В противном случае можно опять попасть за решетку. Но сколько времени ему прятаться? Неужели всю жизнь придется жить под дамокловым мечом? Что делать?
Вместе с матерью они сели в автобус. Так, надо пока затаиться у нее в Баттерси.
Мать выглядела печальной. Для нее не составляло секрета то, как он зарабатывал себе на хлеб, хотя они никогда об этом прямо не говорили.
– Сынок, прости, наверное, я виновата. Вечная уборка, стирка, готовка, проклятая работа... Я так и не смогла ничего тебе дать.
– Что за ерунда, ма. Ты дала мне все.
– Нет, нет, не говори, иначе зачем бы тебе было воровать?
У Гарри не было ответа на этот вопрос.
Вот они сошли с автобуса, и он заглянул в лавку к Берни, поблагодарить, что позвали тогда мать к телефону, купил свежий номер «Дейли экспресс». Набранный крупным шрифтом заголовок на первой странице гласил: «ПОЛЯКИ БОМБЯТ БЕРЛИН». Выйдя из лавки, он сразу обратил внимание на долговязого полицейского, который крутил педали велосипеда, быстро приближаясь к нему. Гарри охватила паника. Еще пара секунд, и он бросился бы в бега, но вовремя вспомнил, что, когда надо кого-нибудь «брать», Скотланд-Ярд посылает двух агентов.
«Не могу так жить, не могу вечно бояться», – эта мысль мучительно билась в мозгу Гарри.
Они подошли к дому матери, по каменным ступенькам взобрались на шестой этаж. На кухне мать поставила чайник.
– Переоденься, я погладила твой синий костюм. – Она по-прежнему ухаживала за ним, как за маленьким: чистила одежду, пришивала пуговицы, штопала носки. Гарри прошел в спальню, вытащил из-под кровати коробку, сосчитал свои деньги.
За два года у него накопилось двести сорок семь фунтов. «Черт побери, а ведь утащил в два раза больше, – подумал он. – Куда делись остальные? Неужели потратил? На что?»
Кроме того, у него был американский паспорт.
Гарри аккуратно перелистал странички. Он отлично помнил, как ему досталась эта бумажка. Он нашел ее в секретере у одного иностранного дипломата, жившего в Кенсингтоне. Гарри моментально заметил, что имя владельца Гарольд, мужчина на фото чем-то похож на него, поэтому не долго думая сунул паспорт в карман – так, на всякий случай. Теперь, кажется, такой случай настал.
Америка, далекая незнакомая Америка. Впрочем, такая ли уж незнакомая? Вот, например, американский акцент. Мало кто из англичан в курсе, что в Штатах есть разные диалекты, и, как откроешь рот, сразу видно, кто ты и откуда. Допустим, слово «Бостон». Северяне акают, они говорят «Бастон». Ньюйоркцы, наоборот, окают и произносят длинно – «Боостэн». В Америке чем выше социальный статус человека, тем ближе к английским стандартам его речь, особенно произношение. А кроме того, там полно богатых девчонок, которые обожают любовные приключения ничуть не меньше английских леди. Самое же главное, здесь, в Британии, у него нет будущего, впереди разве что тюрьма и армия.
Гарри держал в руках паспорт, в кармане лежала куча денег, в гардеробе у матери чистый темно-синий костюм, осталось лишь купить пару-тройку рубашек и чемодан. Да, и еще преодолеть семьдесят пять миль до Саутгемптона.
Можно ехать хоть сегодня.
Все было похоже на сон.
«Разбудила» его мать. Она позвала с кухни:
– Гарри! Хочешь бутерброд с ветчиной?
– Да, не откажусь.
Гарри прошел на кухню, сел за столик. Она поставила перед ним тарелку с бутербродами, но он к ним даже не притронулся.
– Поехали в Америку, ма, а?
Она захохотала.
– Я? В Америку? Бог с тобой, не смеши меня.
– Я и не смешу, я серьезно.
Улыбка исчезла с ее лица.
– Нет уж, это не для меня, сынок, для эмигрантки я слишком стара. Ты – другое дело, ты молодой, поезжай, если хочешь.
– Но начинается война!
– Что с того? Я уже пережила здесь одну войну, всеобщую забастовку и экономический кризис. – Она оглядела свою крошечную кухню, незаметно смахнула набежавшую слезу. – Бог даст, переживем и это.
Гарри, конечно, знал, что ее не удастся уговорить, но теплилась какая-то надежда, и вот ее не стало. Услышав ответ, он жутко расстроился. Комок подступил к горлу. Мать – единственное, что у него оставалось в этой жизни.
– А чем ты собираешься там заниматься?
– Боишься, что буду воровать?
– Нет, но знай, это кончается всегда одинаково. Сколько веревочке ни виться...
– Перестань. Я вступлю в ВВС, выучусь на летчика.
– А тебя возьмут?
– Понимаешь, за океаном главное – твои мозги, а не кто у тебя родители.
Лицо матери просветлело. Он села, поднесла ко рту чашку с чаем, Гарри приступил к своим бутербродам.
Через несколько минут он вытащил из кармана деньги, отсчитал пятьдесят фунтов.
– Что это? – испуганно спросила мать. Примерно столько же она получила за два долгих года случайных заработков.
– Это тебе, ма. И не вздумай отказываться. Я хочу, я настаиваю, чтобы ты взяла их.
– Ладно, раз так, будь по-твоему. Значит, ты не шутишь насчет отъезда?
– Я одолжу у Сида Брэннема мопед, сегодня же отправлюсь в Саутгемптон, сяду там на какой-нибудь корабль, идущий в Штаты.
Она потянулась через весь стол, взяла его руку в свои маленькие ладони, прижалась щекой.
– Не забывай меня, сынок.
– Никогда. – Он едва мог отвечать. – Я сразу дам знать, как только окажусь в Америке, и непременно пришлю еще денег.
– В этом нет необходимости, лучше пиши почаще, чтобы я знала, как там мой дорогой Гарри.
Она тихонько заплакала.
– Возвращайся скорее. Помни, что я тебя жду, каждый день и каждую ночь.
Он бережно гладил ее скрюченные пальцы, стараясь держаться, чтобы она не увидела слезы на его глазах.
– Я вернусь, мам. Обязательно вернусь.
* * *
Гарри сидел в высоком удобном кресле в одной из парикмахерских Саутгемптона, его только что подстригли, и теперь он придирчиво разглядывал себя в зеркале. Темно-синий костюм, который обошелся ему в тринадцать фунтов, сидел великолепно, прекрасно подчеркивая голубизну его глаз. Мягкий воротничок новенькой американской рубашки смотрелся очень стильно. Парикмахер снял салфетку, в последний раз поправил пробор, взял чаевые. Гарри остался доволен.
Он быстро поднялся по мраморной лестнице и вскоре очутился в ярко освещенном холле отеля «Юго-Запад». Там было полно людей. Все они спешили покинуть старушку-Британию, вздумавшую грозить пальчиком фюреру, благо на рейде стояли несколько красавцев-пароходов, готовых отплыть за океан. Однако когда Гарри попытался купить билет, он убедился, что сделать это просто невозможно – все было куплено заранее, недели назад. Некоторые кассы вообще закрылись, ибо кассиры устали объяснять, что нет ни брони, ни возврата билетов. Гарри уже почти потерял надежду осуществить свой план, как вдруг в агентстве кто-то случайно предложил билет на клипер компании «Пан Америкэн». Он как-то читал о нем в газетах. Линия только – только начала работать. Полет в Нью-Йорк длился менее тридцати часов, а на пароходе – четыре-пять дней. Билет в один конец – девяносто фунтов. Баснословная сумма! На эти деньги можно купить почти новый автомобиль.
А, плевать на деньги! Сколько угодно заплатишь, только бы выбраться. Да и самолетик больно хорош, люкс, весь рейс подают шампанское. Гарри любил шиковать, поэтому решил не торговаться.
Здесь, в Саутгемптоне, он уже не шарахался от каждого полицейского. Вряд ли по такому случаю из Лондона станут посылать какие-нибудь ориентировки. Одно плохо: летать раньше не приходилось. Гарри нервничал.
Он в очередной раз взглянул на свои красивые часы – настоящий Патек Филипп, подарок королевского конюшего. Так, на чашечку кофе вроде время есть. Он вошел в гостиную.
Гарри допивал спой кофе, когда в гостиной появилась необычайно интересная женщина. Это была натуральная блондинка, осиная талия, кремовое платье из шелка в мелкий оранжево-красный горошек. На вид тридцать с гаком, лет на десять старше него. Он не мог не проводить ее очарованным взглядом, когда она проходила мимо.
Блондинка села за соседний столик, тонкими пальцами поправила воротник, одернула платье, чтобы не слишком обнажать свои красивые круглые колени. На ногах у нее были изящные кремовые туфли-лодочки на высоких шпильках, на голове кокетливая соломенная шляпка. Сумочку она поставила на стол.
Через минуту в гостиную вошел мужчина, очевидно, ее спутник, в яркой фланелевой куртке, присел рядом. Гарри прислушался к их разговору. Он быстро понял, что она англичанка, а он, судя по выговору, американец. Женщину звали Диана, ее спутника – Марк. Мужчина нежно гладил ее руку, преданно, по-собачьи, смотрел в глаза. Уже через минуту Гарри понял, что перед ним счастливая влюбленная парочка, которая ничего и никого не замечает вокруг. Он даже немного позавидовал им.
Через минуту ему надоело смотреть на чужое счастье и он отвел глаза. На сердце было тяжело. Вот, люди милуются, любят, чувствуют себя уютно, а он должен бежать куда-то, плыть через Атлантику, да еще по воздуху, на самолете, когда внизу не видно кромки земли. Интересно, как он устроен, самолет, и почему летает? Ничего, надо пройти и через это. Гарри постарался принять беззаботный вид. Не надо, чтобы окружающие знали, что он нервничает. Да и с чего бы ему нервничать? По паспорту он Гарри Ванденпост – преуспевающий молодой американец, возвращающийся домой из-за внезапно начавшейся войны в Европе. Так, внимание, янки произносят это слово «Юрап». Сейчас он лицо без определенных занятий, но это будет продолжаться недолго. У отца есть кое-какие капиталовложения. Мать, упокой Господь ее душу, была англичанкой, в Англии он посещал частную школу. Дальше, в университет не пошел – никогда особенно не любил корпеть над учебниками. Долгие годы провел в Британии, выучился говорить, как истинный англичанин, теперь трудно перестроиться на американский манер. Несколько раз летал на самолете, но через Атлантику – впервые, поэтому немного волнуется.