В станицах под наблюдением вахмистров и урядников занялись казачатами. Им рассказывали о былой жизни казачества, учили петь казачьи песни. Заработали швейные мастерские, появились погоны, фуражки, лампасы и даже черкески.
Казачьи поселения меняли вид цыганских таборов на организованные станицы и хутора. Прекратились всевозможные бесчинства, имевшие место в колоннах. В этом заслуга станичных и хуторских атаманов и сборов.
Вот здесь-то и появилось наименование Казачий Стан. Оно никем узаконено не было, но в Италии как бы стало узаконенным.
В Здунскую Волю приехало несколько офицеров, старых эмигрантов, которые много способствовали организации Стана.
Примерно после месячного стояния здесь, было явлено о переброске всего Стана в северную Италию. Были посланы туда квартирьеры. Погрузка в железнодорожные составы шла с большими перерывами.
В Италии Казачий Стан собрался к половине сентября. Штаб Походного атамана расположился в городе Джемона, а станицы разбили лагерь на полях в окрестностях города Озопо. Здесь Казачий Стан был взят на попечение СС, которым командовал генерал Глобочник. Стало известным, что казакам вменяется в обязанность охрана железнодорожного пути от Джемоны на город Удино.
Здесь было крайне необходимо наличие боевых полков и, видимо, вследствие этого было улучшено казакам продовольствие и даже каждому казаку выдавались деньги в итальянской валюте.
Что касается фуража для более чем трех тысяч лошадей, рогатого скота и верблюдов, положение было катастрофично. Если сейчас можно было кормить скот на полях плохой травой, то в дальнейшем и этой возможности не будет. Полки еще кое-как фуражом снабжались, но станицы были предоставлены самим себе.
Мюллер, переехавший в Италию, был этим очень озабочен. Здесь он увидел, что казаков опекает Глобочник. Доманов к нему уже не обращался, как раньше.
Он просил меня на ближайшем совещании Окружных атаманов и Дома-нова предложить его план, состоявший в следующем: оставлять в Италии станицы нельзя из-за фуража. Вскоре переведут Казачий Стан севернее в горы и ущелья, где будет еще хуже. Кроме того, там скопление партизан, что далеко небезопасно. Он был прав, вскоре это подтвердилось. Поэтому он предлагает устроить все станицы по Войскам в Баварии, на свекловично-сахарных заводах, где большая нужда в людях и особенно в тягловой силе. В центре, на заводе, будет находиться окружной атаман со своим управлением, а вокруг, в ближайших селах — станицы, где можно открыть церкви, школы и так далее. Видимо, Мюллер все это разведал (надо полагать, что майор Мюллер надеялся на возможность осуществить этот план через Восточное министерство).
К сожалению, на совещании, когда я заговорил об этом, Доманов меня прервал, дав понять, что это никчемная затея Мюллера. Очень жаль, что не послушали его, ибо, находясь не в лагерях, а среди немцев, многие избегли бы участи Лиенца. Почему Доманов отклонил это, остается загадкой. Вообще здесь, в Италии, он стал проявлять больше самостоятельности, считаясь лишь с Глобочником.
К концу сентября подошли остальные полки, оставшиеся почему-либо в Здунской Воле. Не пришли лишь калмыки, получив в Здунской Воле разрешение присоединиться к своим сородичам — старым эмигрантам, с которыми они предварительно списались. Их было человек сто. Уехали они, кажется, в Германию. Рассказывали они, что после гражданской войны подверглись страшным репрессиям со стороны большевиков.
В начале октября штаб Походного атамана и Казачий Стан были переведены на север от Джемоны. По заданию Глобочника казачьи полки с боями очистили от партизан ряд населенных пунктов в горах и ущельях. Операция продолжалась довольно долго, так как здесь было гнездо партизан.
Штаб Походного атамана стал в городе Толмеццо, донские станицы — в 30 километрах на юг от него в городке Алессо и четырех окрестных деревнях. Кубанцы в двух-трех деревнях на полпути Алессо — Толмеццо и терцы — западнее Толмеццо, в горный деревушке, приблизительно в двух километрах, как бы охраняя большой мост и подступ к Толмеццо от партизан.
Напрасно говорили, что казаки выселили всех жителей из этих мест. По распоряжению итальянского губернатора (он бывал в станицах) очищен был район, находившийся вблизи железной дороги. Там расположились донские станицы. Кубанцы и терцы жили вместе с итальянцами.
В общем, получилось, что договоренность генерала Краснова с немцами о сформировании отрядов для охраны станиц осталась лишь на бумаге. Какие там казаки, когда на карту брошена судьба гитлеровской Германии! Казачьими полками распоряжался Глобочник, а Казачий Стан рассматривали как резерв для пополнения общей убыли.
Далее я буду говорить лишь о донских станицах. Разместившись на новых местах, казаки снова стали налаживать жизнь. Открыли церкви, школы, госпитали, инвалидный дом, ремесленную школу и мастерские, магазины. Был организован кадетский корпус, а при штабе Походного атамана — юнкерское училище, и все это несмотря на серьезное положение на фронте. Союзники вели наступление, стремясь в Австрию.
Заволновались станицы, когда в штабе Доманова заметили лиц, хорошо им знакомых по работе в СССР. Грушевская станица подала петицию через Окружного атамана Доманову с просьбой снять с должности редактора казачьей газеты «есаула» Болдырева. В СССР он был председателем коммунистической бедноты (комбед) и жестоко расправлялся с казаками. Указывали находившуюся здесь семью, сильно пострадавшую от него. Доманов на петицию не ответил, и Болдырев оставался редактором. В один из дней к Окружному атаману пришла уже делегация стариков от донских станиц и снова настойчиво повторила просьбу, представив на этот раз имена шести лиц с указанием их ответственных должностей в СССР. Пришли передать, что казаки очень обеспокоены их пребыванием в штабе. Окружной атаман поехал к Доманову, имел крупный разговор с ним и предупредил, что, если не будут приняты меры, он подаст в отставку. Доманов обеспокоился этим, обещал принять меры и просил не подавать просьбу генералу Краснову об отставке. Но и на этот раз им ничего не было сделано. Окружной атаман ждал приезда сюда помощника генерала Краснова — генерала Семена Николаевича Краснова (троюродный племянник П. Н. Краснова и начальнк штаба ГУКВ. — П. С).
Началась усиленная работа агентов — советских партизан, чтобы подорвать моральный дух станиц и заразить им боевые полки. Желая это предотвратить, Новочеркасская станица стала выставлять на ночь патрули и засады. Потеряв в одну ночь одного убитого, в другую ночь повешенного, усилили засады. Наконец удалось поймать агента с важными бумагами и рекламациями. Препроводили его в штаб Походного атамана и ждали дальнейших событий. Каково же было недоумение и негодование казаков, когда узнали, что агента отпустили. На вопрос Окружного атамана, почему так поступили, в штабе ответили: «У нас нет времени и места этим заниматься». А между тем, гауптвахта была заполнена офицерами и казаками дивизии генерала фон Паннвица, приезжавших навестить своих родных. Генерал Шкуро, приезжавший в то время, с разрешения начальника штаба посетил гауптвахту и был возмущен виденным и слышанным. В результате его посещения будто бы без разрешения ему было запрещено появляться в районе Казачьего Стана.
Но скоро партизаны перешли от слов к делу. В конце сентября они сделали налет самолетов на Сводно-казачью станицу в авиационном городе у города Озоппо. За пятнадцать минут было убито свыше ста человек и еще больше ранено — в большинстве детей, женщин и стариков. Говорили, что это бомбардировали англичане, летевшие на Вену. Вряд ли эскадрилья стала бомбардировать какую-то толпу в горах. Впоследствии, партизаны не один раз бомбардировали станицы и даже Толмеццо. Затем партизаны стали подстреливать одиночных казаков, удалявшихся от станиц, и всячески терроризировать население.
В средних числах октября партизаны предприняли крупное наступление на Алессо — центр донских станиц. Последним приказом Походного атамана в станицах забрали для пополнения полков всех способных двигаться. Не тронули хор трубачей и певчих. Станицы остались почти без охраны, там оставались только полиция и команды стариков от 65 лет и старше для внутренней охраны. Это стало известно партизанам. Ночью они напали на станицы с трех сторон.
Случайно, по шуму падающих камней, их нападение было обнаружено сторожевым охранением полиции. Секрет открыл огонь. Окружной атаман по тревоге собрал трубачей, певчих и стариков охраны, указал им линию обороны, и завязалась перестрелка. Партизаны заранее подготовили свое нападение, обрезав телефонные провода к Толмеццо и Джемоне, откуда могла прийти помощь.
Город Алессо находился в ущелье гор. Западную часть его обтекала горная речка, а с востока болотистая местность. Единственный путь отступления — через мост в южной части города, куда, по расчетам партизан, должны были устремиться жители, скопившиеся на площади у моста. Туда и сосредоточили они всю силу огня бомбометов. Но населению было приказано не выходить из домов, что и спасло от массовой гибели людей.
Казаки ответили партизанам залпами и пулеметным огнем, чего последние не ожидали. Бой шел около часа, а потом постепенно стал затихать. Ввиду того, что наибольшая опасность ожидалась с севера, так как с этой стороны не было естественных преград, там и была сосредоточена большая часть защитников. Благодаря каменной ограде по окраине Озоппо удалось избегнуть потерь. Было только несколько раненых осколками гранат и камней.
Не ожидавшие встретить такой отпор партизаны отступили. Высланная на рассвете в горы разведка, обнаружила следы крови, окровавленные тряпки и груды гильз.
Итальянский священник рассказывал, что партизаны понесли значительные потери при отступлении.
Командование СС убедилось, что станицы представляют ценность. Это было лишним плюсом для Походного атамана и подняло его престиж еще выше в глазах Глобочника. К тому же и полки провели блестящую операцию, так нужную ему.
Доманов был необходим СС, он это отлично понимал и почувствовал себя менее связанным с Главным казачьим управлением. Не спрашивая Окружных атаманов, он снимал с должностей неугодных ему лиц, назначая других. В Донских станицах снял атамана Сальской станицы, бывшего участника Белой борьбы, а назначил некоего профессора П. Сменил там и начальника полиции, заменив его другим, опознанным казаками как бывший чекист. Наконец, после совещания с Окружными атаманами и командирами боевых отрядов, вызванных для этого, а также и высших чинов, занимавших ответственные должности, он попросил их высказать свое мнение о Казачьем Стане. Кажется, на другой день получили извещение из штаба сдать свои должности и немедленно выехать из Казачьего Стана: командующий боевым отрядом генерал Бородин, доблестный терец В. Вертепов, намечавшийся в свое время на должность Походного атамана после смерти полковника Павлова, и еще кое-кто. А также были смещены некоторые командиры полков. Не тронули пока тех, кто был лично назначен самим генералом П. Н. Красновым. Неважным стало положение помощника Походного атамана, впоследствии генерала, Васильева и Окружного атамана Терских станиц. Им Дома-нов предъявил какое-то обвинение, но на этом и остановился. Васильев в частной беседе предлагал сообщить обо всем письменно П. Н. Краснову. Но вся почта шла через штаб Походного атамана, а поэтому стали ждать приезда генерала С. Н. Краснова. Он приехал, но, к сожалению, лишь на два дня. Он посетил Донские станицы и был информирован Окружным атаманом о сложившейся ненормальной обстановке, подтвержденной свидетелями и документами.
Генерал С. Н. Краснов, знавший Казачий Стан лишь по донесениям Доманова генералу П. Н. Краснову и видевший лишь внешнюю сторону его жизни, которая была несравненно лучше, чем в Белоруссии, просто отказывался верить. Однако он этими сообщениями был очень обеспокоен. И сказал, что завтра же возвращается в Берлин, где доложит обо всем П. Н. Краснову. Об отставке, которую просил Окружной атаман, он не хотел слышать и просил продолжать работу на пользу казаков, обещая вскоре вернуться.
А за это время жизнь в Казачьем Стане приняла довольно странный характер. Неожиданно, как по команде, расцвел пышным букетом советский «подхалимаж». Доманова превозносили на словах и в газетах до небес. Писали в честь его стихи, в статьях восхваляли как спасителя казачества, выведшего его из СССР. Имя Павлова запрещалось произносить и т. д. Производство же в генералы вскружило голову бывшему вахмистру. Теперь уж к нему доступ был невозможен, и просителей принимали чины штаба. В день его производства газеты дошли до предела подхалимства. Некий «борзописец» написал в газете Стана почти дословно так: «Не только жители Стана ликовали по случаю этого производства, передавая радостную весть друг другу, но и месяц как бы радостно улыбался, посылая приветствие достойному генералу-атаману». — Особенно же превзошел всех Э. Э. Радке, восхваляя Доманова. Оставшись в Стане после того, как был отозван майор Мюллер, он подружился с Домановым и чувствовал себя вторым лицом после него. Не знал он, что спустя месяц, Доманов просто выбросит его из Стана, отобрав корову и кое-какие вещи. С горечью, уже в Зальцбурге, Радке поносил Доманова, обвиняя его чуть ли не в связи с НКВД.
Ко второму приезду генерала С. Н. Краснова было видно, что Доманов в зените своей славы и тронуть его уже невозможно, так как нужно было считаться с Глобочником. Встретив С. Краснова парадным обедом, Дома-нов был с ним необыкновенно вежлив и предупредителен. После этого обеда Донской Окружной атаман имел беседу с Красновым в номере гостиницы. Выслушав его, он был взволнован. Сказал, что все это доложит генералу П. Н. Краснову на его усмотрение. «Обстановка сейчас такова, — сказал он, — что требует времени и осторожности». Он вскользь обронил, что, может быть, мы сгущаем обстановку и все это не так страшно.
Окружной атаман слегка раздраженно стал ему отвечать. Почти тридцать лет совместной службы с С. Красновым во время войны и за границей сблизили их, как родных. Но в это время раздался стук в дверь, вошел племянник С. Н. Краснова подъесаул Николай Николаевич Краснов-младший и сказал: «Дядя Сема! Михаил Михайлович сказал тебе меньше о том, что здесь происходит на самом деле. Я здесь немного больше двух недель и достаточно увидел здешнюю обстановку. Доманову я не доверяю. Услышав случайно отрывок вашего разговора из соседней комнаты, я вошел к вам. Прошу меня простить».
Семен Николаевич был подавлен этим и молчал. «Снова уезжаю в Берлин к генералу П. Н. Краснову и снова ему передам ваши слова». Он уехал, и я больше никогда его не видел.
Но события на фронте угрожали самому Берлину, и Казачий Стан с его жизнью временно отошел на задний план.
В начале февраля 1945 года ожидался переезд в Казачий Стан генерала П. Н. Краснова и Главного управления казачьих войск. Часть штаба приехала заранее, а, кажется, 12 февраля приехал и генерал Краснов.
Доманов встретил его с большим почетом, горячо приветствуя его приезд. Они расцеловались. Тронутый приемом, генерал П. Н. Краснов сказал, что он здесь гость и не будет вмешиваться в распоряжения Походного атамана. Сказанное это из простой вежливости было принято Домановым как утверждение его в полной власти.
Через несколько часов Донской Окружной атаман и командир 1-го Конного полка полковник Кравченко получили уведомление об их отставке, с предложением покинуть Стан в двухдневный срок. Вот что получил Окружной атаман: «По распоряжению генерала Краснова, начальника Главного Управления, Вы должны сдать должность атамана и помощника члена Главного управления генералу Фетисову. Вам надлежит покинуть стан в два дня и отправиться…»
Удивленный этим, так как всего неделю тому назад он получил письмо от генерала С. Н. Краснова с просьбой спокойно работать и не помышлять об отставке, Окружной атаман послал письмо с нарочным генералу П. Н. Краснову и просил свидания перед своим отъездом.
Ответ был таков: «Глубокоуважаемый М. М., произошла какая-то ошибка. Никакого распоряжения я не давал. Оставайтесь на месте, так как Вы здесь нужны. Повидайте меня».
Я отправился на «Вила Роза Мартина», где в особняке расположился генерал Краснов. Не доходя до этой деревни, я был остановлен патрулем. Я приказал вызвать начальника патрулей. Оказался он моим бывшим казаком по полку, которого я обучал как новобранца. Он мне сказал, что по распоряжению Доманова, приказано никого не пропускать к генералу Краснову без его ведома и что особенно это относится ко мне.