Наконец раздались громкие голоса, распахнулись врата церкви – и на пороге возникла невеста, которую под руку вел отец, барон фон Минхов. Альфред, как и все, обернулся – София была прелестна как никогда. «Еще бы, – подумал он, – ведь платье заказано у лучшего берлинского портного, а шею, уши и запястье невесты украшают бриллианты стоимостью с целый крейсер – щедрый подарок старого банкира своей будущей невестке».
Альфред знал – через несколько минут София станет его законной женой. И какая разница, что он ее не любит. Зато у него есть Джеральдина!
Трепещущая от радости София, на чьей впалой груди переливались всеми цветами радуги бриллианты, подошла к алтарю. Пастор начал церемонию. Альфред бросил взгляд на невесту – и с этой женщиной ему суждено провести остаток жизни? Странно, что всего день назад он был готов к браку и даже желал его, но – до того, как познакомился с Джеральдиной, до того, как оказался в ее объятиях, до того, как провел с ней ночь, во время которой они так и не сомкнули глаз...
Он попытался прогнать неуместные в церкви мысли, но не мог. Вспомнилось стройное гибкое тело, похожее на ствол эбенового дерева, маленькие упругие груди с коричневыми сосками, жаркий рот с пухлыми губами... И о чем он только размышляет, находясь в шаге от невесты и своей будущей жены! Альфред критически окинул взором Софию – ей двадцать девять, и она из тех барышень высшего света, которых за глаза называют «лежалый товар». Не дурнушка, но далеко и не красавица. И как он раньше не замечал ее лошадиных зубов, длинного носа и тщательно припудренных угрей? Альфред вспомнил идеальное лицо Джеральдины и ее роскошное тело. А какое тело, интересно, у Софии? Ведь она твердо заявила, что в постели они окажутся только после заключения брака. Альфред посмотрел на баронессу фон Минхов, с непроницаемым лицом сидевшую в первом ряду. Скорее всего, уже через каких-то пять, самое позднее – через десять лет София станет такой же, как ее матушка. И как он мог вообразить себе, что любит эту женщину?
– Готов ли ты, Альфред Вайнгартен, взять в жены присутствующую здесь Софию-Александру-Альбертину– Фредерику-Луизу-Вильгельмину-Минерву фон Минхов и жить с ней в мире и согласии, пока смерть не разлучит вас? – запнувшись два раза при перечислении всех имен невесты, спросил у Альфреда пастор.
Готов ли он?
София вопросительно посмотрела на молчащего суженого, ее глаза расширились от удивления, подбородок задрожал. Да, он ее не любит, подумала невеста, но он не имеет права бросить ее!
Пауза слишком затянулась, поэтому Альфред поспешно провозгласил:
– Да, готов.
Лицо невесты озарила торжествующая улыбка. Тогда пастор задал сакраментальный вопрос Софии (на сей раз он произнес все ее имена без запинки). Альфред понимал – сейчас София скажет: «Да», и они будут объявлены мужем и женой. Когда прозвучали последние слова формулы «пока смерть не разлучит вас» и еще до того, как София успела что-то сказать, Альфред развернулся на сто восемьдесят градусов.
Пастор смолк, добрые две сотни гостей уставились на жениха, баронесса фон Минхов, кусая губы, навела на Альфреда лорнет, а Соломон Вайнгартен строго смотрел на сына, поглаживая седую бороду.
– Господин пастор, продолжайте! – раздался повелительный голос баронессы.
– Перед людьми и богом я объявляю вас... – начал тот.
Но Альфред, снова сделав разворот к алтарю, громко произнес:
– Я передумал!
– Что? – челюсть у пастора отпала. Он слышал подобное первый раз за свою долгую церковную карьеру.
– Продолжайте, черт вас побери! – крикнула баронесса, чем вызвала ропот среди гостей: еще бы, богохульство в стенах церкви!
– Объявляю вас Отцом и Сыном и Святым Духом... – выпалил пастор и в ужасе смолк, заметив свою нелепую ошибку. В задних рядах раздались смешки, которые переросли в хохот.
Альфред снова развернулся. По лицу Софии бежали слезы, прокладывая тропинки по толстому слою белил. Сын банкира, обратившись к ней, сказал:
– Мне очень жаль, София. Мне очень жаль, но я передумал. Я не хочу, чтобы вы стали моей женой. Я люблю другую!
Последние слова прозвучали в полной тишине – смех к тому времени смолк. Последовал мерный удар – Библия вылетела из рук пастора на пол. Альфред направился к выходу. Тишина тотчас сменилась истошными криками.
– Альфред, немедленно вернись! – кричал Соломон Вайнгартен.
– Этот чертов еврей опозорил наш род! – визжала баронесса Аделаида фон Минхов.
На пороге церкви Альфред обернулся – его несостоявшаяся жена лежала в глубоком обмороке, а около нее суетились родители и родственники. К Альфреду подошел худосочной молодой человек, которому от силы было лет шестнадцать, – младший брат Софии, Генрих.
– Ты... ты... мерзкая гадина! – выпалил подросток, чей лоб покрылся испариной. – Ты... ты... з... з... з... – Генрих, обожавший сестру до беспамятства, ужасно заикался и сейчас никак не мог преодолеть волнение и высказать то, что хотел.
Альфред толкнул двери церкви и вышел вон.
– Ты... заплатишь за это! – раздался крик Генриха.
Альфред, не оборачиваясь, спустился по лестнице. Он вынул из петлицы хризантему и бросил ее на тротуар. Тут к нему обратились две запыхавшиеся пожилые дамы:
– Мы спешим на бракосочетание нашей троюродной племянницы. Церемония уже началась?
– Никакой свадьбы не будет, – сообщил Альфред. И учтиво добавил: – Желаю вам хорошего дня, милостивые государыни!
Прямиком из кирхи Альфред направился к Джеральдине. Танцовщица принимала ванну. Протянув Альфреду темнокожую руку, покрытую радужной пеной, она лукаво спросила:
– А как же ваша молодая супруга? Вы бросили ее совершенно одну?
– О, вокруг Софии более чем достаточно суетливых родственников, – ответил Альфред. – Кстати, она не моя жена. И никогда не станет таковой. К счастью.
С этими словами он, не раздеваясь, шагнул в ванну, где ждала его Джеральдина.
* * *
Дома Альфред появился поздно вечером. Завидев молодого хозяина, один из слуг побелел, будто перед ним явилось привидение.
– Ваш батюшка желает видеть вас! – пролепетал он, пятясь задом. – Он в очень скверном расположении духа. В очень скверном...
Альфред, пребывавший в отличном настроении после совместных водных процедур с Джеральдиной, после сеанса массажа и долгих любовных утех, прошел в кабинет старого банкира.
Соломон Вайнгартен сидел за огромным письменным столом и выводил что-то в гроссбухе. Финансист не поднял головы и не отвлекся от своего занятия, несмотря на то что сын стоял перед ним.
– Отец, вы хотели видеть меня? – спросил Альфред.
Соломон наконец удостоил его вниманием. Произнес:
– Я с самого начала был против этого брака.
– Понимаю, отец, – ответил Альфред, радуясь, что все так легко разъяснилось.
Он знал, что отец, обладавший холерическим темпераментом, может неадекватно отреагировать на случившееся. Но, по всей видимости, буря прошла и кризис миновал – старик успокаивался так же быстро, как и терял присутствие духа.
Банкир поднялся из кресла, подошел к портрету своего предка Исаака, висевшему на стене, снял его – стала видна крышка сейфа. Старик всунул в замочную скважину ключ, который всегда носил с собой, открыл несгораемый шкаф и извлек оттуда тонкую пачку банкнот.
– Вы хотите откупиться от Софии и ее родителей? – спросил Альфред. Странно, но ему было ничуть не жаль бывшую невесту.
– Я был против этой свадьбы, однако потом позволил убедить себя, что это лучшее для вас, – сказал старик, запирая сейф. – Вы твердили, что любите молодую баронессу фон Минхов, и я решил, что с моей стороны неблагоразумно мешать вашему счастью.
– Бедняжка быстро утешится, – ответил Альфред. – В конце концов, ее семейство получило почти все, что хотело: вы привели в порядок их особняк, да и драгоценности, которые блистали сегодня на Софии, само собой, она получит в качестве утешения. Самое позднее через год она выйдет замуж за какого-нибудь бездельника-офицера с графским или княжеским титулом.
– Да, я был против этого брака, – в третий раз повторил старик-банкир. – Но дал на него свое согласие. И свое слово! А из-за вас вышло так, что я, Соломон Вайнгартен, в первый раз за свои шестьдесят шесть лет нарушил данное мной слово.
– Папа, прошу вас, мы же современные люди... – начал Альфред, но старик ударил мощными волосатыми кулаками по столу и заявил:
– Не смейте более называть меня так! Я вам отныне не отец! Вы сделали меня посмешищем и заставили нарушить свое обещание!
Затем Соломон швырнул в лицо сыну пачку денег со словами:
– У вас имеется ровно час, чтобы собрать свои вещи и покинуть мой дом. Я не желаю больше ни видеть, ни слышать вас. В Берлине вам не место. И в Германии тоже.
– Отец, я хочу объяснить вам, что люблю...
Старик схватил со стола тяжеленное бронзовое пресс-папье, швырнул его в Альфреда (тот едва увернулся, иначе бы ему наверняка размозжило голову) и крикнул:
– Вон! Из-за вас я нарушил слово! Вон!
Альфред вышел из кабинета старика и отправился к себе в комнату. Он прилег на кровать и мгновенно заснул. В себя пришел только потому, что его кто-то тряс за плечо. Это был один из слуг. Четверо других стояли около кровати.
– В чем дело, Михель? – спросил, зевая, Альфред.
– Господин Вайнгартен, который был вашим отцом, соизволяет передать, что час истек, – ответил Михель.
Альфред потряс головой и удивился:
– Разве приступ у старика еще не прошел? Пора бы уже успокоиться. А теперь ступайте прочь и дайте мне поспать!
Но слуги подхватили Альфреда за руки и за ноги. Он пытался сопротивляться, но ничего не мог поделать с четырьмя дюжими мужчинами. Михель указывал им путь. Они протащили извивающегося Альфреда по всему дому и вышвырнули за дверь особняка. Михель бросил вслед пачку денег.
– Господин Вайнгартен велел передать, что это ваша доля наследства, – сказал он. – Он больше не желает иметь с вами ничего общего.
Альфред отправился к Джеральдине, у которой провел три восхитительных дня и две еще более восхитительные ночи. Поведав ей о ссоре с отцом, он был уверен, что старик одумается и вот-вот сам пошлет за ним.
Но никто не приходил. Настало время Джеральдине отправляться в Париж, и Альфред решил сопровождать ее. Он превратился в ее любовника, однако танцовщица не отвечала ни да ни нет на его предложения руки и сердца.
– Я еще не готова к семейной жизни, – обычно говорила она.
За Парижем последовал Амстердам, за Амстердамом – Лондон, откуда они на корабле направились в Нью-Йорк. И везде Джеральдину встречали с восторгом. Одна из сестер Альфреда тайно корреспондировала с ним, сообщая о том, что происходит в Берлине. Отец после скандала с несостоявшейся свадьбой сильно сдал, матушка постоянно плачет. А у Софии произошел нервный срыв, бедняжка сошла с ума и оказалась в психиатрической клинике.
Альфреду не было особого дела до событий в Германии: он был поглощен романом с Джеральдиной. Ему пришлось узнать, что танцовщица любит роскошный образ жизни и что теперь, лишившись поддержки отца, он стал ей неинтересен. Но и расстаться с ним она отчего-то не спешила. Видимо, все-таки тоже была в него влюблена.
Так прошло почти полтора года, и ранней весной 1928 года назрело время для принятия решения. Альфред узнал, что у Джеральдины появился новый поклонник – разведенный американский миллионер. И что тот предложил ей стать его женой. Между Альфредом и Джеральдиной произошла серьезная ссора, когда танцовщица сообщила, что намерена выйти замуж за миллионера.
– Посуди сам, Фредди, – сказала она своим мягким певучим контральто, – мне в этом году исполнится двадцать девять. Я нахожусь на пике своей славы, однако у меня появилось много подражательниц. И все они намного моложе, а танцуют ничуть не хуже. Еще несколько лет, и моя звезда начнет закатываться. А еще через три-четыре года обо мне окончательно забудут. Я скопила кое-какой капитал, однако муж-миллионер мне придется весьма кстати.
– Но ты же его не любишь! – воскликнул в отчаянии Альфред.
Джеральдина поцеловала любовника в губы и пояснила:
– Зато у него три нефтяные вышки и контрольный пакет акций железнодорожного консорциума. Однако он ревнив, и нам, Фредди, придется расстаться. Но ты должен знать: я любила и люблю только одного человека – тебя. А теперь тебе лучше уйти – мой будущий муж сейчас пожалует в гости.
Альфред и помыслить не мог своей жизни без Джеральдины, поэтому, оказавшись в номере третьеразрядного отеля, где обитал последние месяцы, решил... покончить с собой. Семьи у него не было, любимой тоже – так зачем же влачить жалкое существование?
На последние деньги он приобрел шестизарядный револьвер и бутылку дорогого шампанского. Осушив ее до дна, он улегся на скрипучую постель и поднес револьвер к виску. И как раз в тот момент в дверь номера кто-то постучал. Альфред закрыл глаза и спустил курок.
Вместо выстрела раздался безвредный щелчок. Альфред с остервенением снова попытался выстрелить себе в голову, но безрезультатно. Он проверил барабан, убедился, что во всех шести гнездах сидят пули, запихнул дуло в рот и в третий раз спустил курок. И снова ничего!
Альфред принялся неудержимо смеяться – вороватый торговец оружием продал ему негодный револьвер! И что ему теперь делать? Каким иным способом покончить с собой? Проще, наверное, взобраться на небоскреб и спрыгнуть с восьмидесятого этажа. Да, так он и сделает, причем немедленно...
Стук в дверь возобновился. Альфред рывком открыл ее:
– Чего вам?
На пороге стоял почтальон. Завидев мужчину с горящим взором и с револьвером в руке, он выронил телеграмму и побежал прочь.
– Идите вы все к черту! – крикнул Альфред и швырнул вслед почтальону пистолет.
Грянул выстрел, коридор заволокло сизым дымом. Ошарашенный произошедшим, Альфред нагнулся, дабы поднять оружие и попытаться снести себе череп, но его рука наткнулась на желтый лист бумаги.
Он развернул бланк и прочитал телеграмму от одной из своих сестер: «Сегодня папа умер. Инфаркт. Ты – единственный наследник. Ждем тебя в Берлине».
* * *
Альфред четыре или пять раз прочитал текст телеграммы, прежде чем понял, что имела в виду сестра. Отец скончался и оставил ему все свое состояние, исчисляемое многими десятками, если не сотнями миллионов! Но ведь старик грозился вычеркнуть его из завещания, и Альфред не сомневался, что он давно так и поступил...
Поэтому, тотчас забыв о желании покончить с собой, он отправился звонить в Берлин. Поговорив с сестрой, удостоверился в том, что старик в самом деле не изменил завещания – то ли не успел, то ли не захотел.
– Мы ждем тебя, Альфред, – сказала сестра, – ты нам очень нужен.
И Альфред улыбнулся самому себе. Вот так поворот судьбы! В тот день, когда он едва не покончил с собой (и наверняка сделал бы это, если бы не неисправный револьвер, проданный ему жуликом), из бедного сорокалетнего мужчины с начинающейся лысиной и образовавшимся небольшим животиком он превратился в одного из самых богатых людей Европы.
Альфред явился в шикарный отель, где квартировала Джеральдина, ногой открыл дверь номера – и застал ее на диване с трясущимся старцем.
– Кто это, дорогая? – прошепелявил тот.
Схватив миллионера за шкирку, Альфред выбросил его из номера.
– Фредди, твоя сцена ревности не к месту! – вспылила Джеральдина. – Джимми сделал мне предложение, и я ответила согласием. Мы завтра же летим в Лас-Вегас, чтобы заключить брак.
– Как велико состояние у Джимми? – лениво поинтересовался Альфред.
Тонкие бровки Джеральдины взлетели вверх, и она притворно воскликнула:
– Мне это совершенно безразлично!
– Дорогая, я знаю, что ты хорошая актриса, – заявил Альфред. – И уверен: ты наверняка выяснила всю его подноготную, прежде чем пустила к себе на порог.
– Тридцать миллионов, – нехотя ответила танцовщица.
– Гм, не так уж и много, – усмехнулся Альфред. – Не знаю точной суммы, но мой отец, скончавшийся в Берлине сегодня утром, оставил состояние по крайней мере раз в пять больше. И я – единственный наследник.