Оставшись в общежитии один, Владимир натянул на голову шинель и заставил себя заснуть.
Разбудили его выстрелы. Где-то совсем неподалеку резко прозвучала длинная пулеметная очередь.
Одеваясь, Галицкий на слух определил, что стреляют на улицах Светланской и Петра Первого. Грохот беспорядочной перестрелки доносился и со стороны железнодорожного вокзала.
«Это, наверное, дивизионцы орудуют», — отметил про себя Галицкий. Ему было хорошо известно, что в этом районе располагались казармы дивизиона народной охраны — боевого резерва милиции. Они-то дадут каппелевцам прикурить: народ стойкий и, главное, всегда в сборе. Галицкому хотелось как можно быстрее вырваться на улицу и вместе с милицией и дивизионцами бить каппелевцев. Наконец-то настоящее дело, открытый бой. Не зная толком обстановки, он был твердо уверен, что перевес на стороне наших и что будет обидно, если он, комсомолец, замешкается и подоспеет лишь к шапочному разбору.
Штык дрогнул, и сразу же голос с балкона спросил:
— Фамилия?
— Галицкий, — ответил Владимир. — Комсомолец я, хочу сражаться против каппелевцев. Не верите?! Смотрите, у меня комсомольская командировка сохранилась!
В подтверждение своих слов Владимир зубами выхватил из нарукавного обшлага сложенную вчетверо командировку, выданную ему месяц назад Владивостокским бюро РКСМ, да так и оставил ее в зубах, потому что держаться одной рукой за решетку был уже не в силах. Секунда — и он упадет вниз.
— Можно и без командировочного...
В тот же момент чьи-то сильные руки схватили Галицкого за ворот шинели и плашмя бросили на холодный каменный пол балкона. Тот же голос, но уже немного насмешливо проворчал у самого уха:
— Выдумал тоже с командировками в такое время являться. Бери вот винтовку да и бей по гадам, что возле телеграфа засели.
Потом добавил:
— Патроны-то зря не жги. Бей наверняка. Каждая пуля у нас теперь на учете, понял?
Владимир, не отвечая, выбрал поудобнее место у пробитой кем-то в стене балкона бойницы и оглядел тот участок улицы, который ему поручили защищать. Уложенная крупным булыжником мостовая, что круто поднималась вверх по Полтавской, была пуста. Каппелевцы засели чуть ниже, в здании телеграфа, и оттуда вели огонь. Но основная их масса, видимо, сосредоточилась еще ниже, за зданием, которое находилось на углу Полтавской и Светланской. Их не было видно, оттуда только доносились отрывистые команды и несусветная брань.
«Пулемет бы сюда сейчас, — подумал Владимир, — тогда бы по этой улице ни один каппелевец не прошел...»
Не успел он подумать об этом, как увидел, что из двора школы, что почти напротив, выскочили человек тридцать каппелевцев и кинулись к воротам. Владимир мгновенно выбрал себе цель и нажал на спуск. Выстрела Владимир почти не слышал, только заметил, как тот, в кого он стрелял, немолодой мужчина в длинной офицерской шинели, рухнул на мостовую. Бежавший следом за ним мужчина в шляпе чуть было не наступил на лежащего, отскочил немного в сторону и, припав на колено, начал пулю за пулей посылать в сторону Владимира.
— Дурак! — зло процедил сквозь зубы Галицкий и вновь выстрелил. Теперь он отчетливо увидел, как стрелявший в него человек с короткой бородкой смешно подпрыгнул на месте и что-то звериное и в то же время знакомое Владимиру отразилось на его лице.
— Так это же тот самый бандюга, который сегодня ночью разрядил в меня свой кольт! — скорее от радости, нежели от удивления, воскликнул Владимир. — Вот где мы с тобой встретились, паразит!
Однако надо было стрелять. И он стрелял, стараясь не промахнуться. Казалось, весь мир грабителей, воров, проституток, мир богачей и их ставленников восстал в этом далеком приморском городе против него и теперь хочет отнять у него и у многих таких же, как он, все, что завоевано революцией...
Кто-то коснулся его плеча. Владимир повернулся и сразу же узнал в подползшем к нему человеке начальника штаба дивизионов народной охраны Ивана Захаровича Сидорова. Он не раз встречал его на улицах города, на собраниях. О нем много и хорошо рассказывал Штам. Подпольщик-коммунист Сидоров во время колчаковщины буквально из-под самого носа у белых ухитрялся добывать целые вагоны с оружием и боеприпасами, снабжая всем необходимым партизанские отряды Приморья. После установления в городах и селах Дальнего Востока народной власти партия поручила Сидорову формирование отрядов городской милиции и ее резерва. В условиях оккупации Владивостока японской военщиной это была нелегкая, но необходимая задача. И, может, потому, что это было очень сложно и надо было пройти еще через многие испытания, в том числе и через это, он и остался здесь.
Человек с большим боевым опытом, кадровый русский офицер, Сидоров хорошо понимал, что сопротивление горстки храбрецов, забаррикадировавшихся в самом центре белогвардейского мятежа, — дело в общем-то бессмысленное. Однако если рассматривать этот факт с политической точки зрения, то он был очень важен. Ибо каждая минута этого героического боя рушила то здание клеветы и шантажа, которое упорно возводили на берегах Тихого океана японские империалисты.
О том, что какой-то милиционер в самый разгар боя ухитрился через балкон второго этажа пробраться в крепость и тем самым увеличить их «армию» ровно до одиннадцати человек, Сидоров узнал из короткого рассказа командира дивизиона Казакова. Узнал всего за минуту до его гибели. Пуля врага угодила молодому командиру прямо в сердце. Находившийся поблизости Галицкий бросился к Казакову, но Иван Захарович успел вовремя оттолкнуть парня в сторону. Не сделай он этого, еще одним бойцом стало бы меньше.
— Ты поосторожнее, хлопчик! — предостерег его начальник штаба. — Не очень-то высовывайся. У нас каждый человек на счету, в этой обстановке ты один, может, стоишь целого взвода...
Сравнение польстило Владимиру, он хотел ответить Сидорову как-то позвучнее, покрасивее, но тот уже отполз в сторону.
Атаки белых следовали одна за другой. И после каждой из них бойцы кого-нибудь недосчитывались. Пуля прошила навылет грудь дивизионца Саши Апрелкова, легко ранило двух милиционеров. Таяли патроны, все меньше оставалось гранат.
Сделав попытку пробраться в здание штаба через двор и потерпев поражение от группы Каунова, охранявшего этот ответственный участок позиции, каппелевцы на время прекратили атаки.
Воспользовавшись затишьем, Владимир отполз с балкона в комнату и тут впервые за эти часы увидел Штама. Друзья молча обнялись.
— Знаешь, тезка, — задумчиво сказал Штам, — лежу я, пуляю по каппелям, а сам ругаю себя, что не позволил тебе пойти давеча с нами. Думал, конец, прихлопнули тебя прямо в постели, паразиты. Так муторно на сердце было, понимаешь! Думаю, хотел добро Володьке сделать, а его угробили по моей вине...
Штам попросил у Сидорова разрешения перевести Владимира к нему в угловую комнату. Сидоров разрешил. Натиска каппелевцев теперь надо было ожидать не с флангов, а в лоб.