– Мы не можем притянуть даже Кешу.
Олег потянулся, заложил руки за голову.
– Дело передано в следственный комитет МВД, следователь под Горным, СИЗО под Мансуром, какие еще вопросы?
– Кто убил Панасоника?
– Кеша. По оперативной информации.
– Почему Кеша на свободе?
– Ты же знаешь. «Наружка» не видела его у дома Панасоника.
– «Наружка» его не видела, потому что пошла пиво пить.
Самарин пожал плечами.
– Олег, – сказал Денис, – я хочу, чтобы наружка изменила свои показания. Чтобы эти два любителя пива заявили, что видели Кешу. Я хочу, чтобы Кешу арестовали, и чтобы ты провел в доме у Мансура обыск на предмет обнаружения вещей, украденных из особняка Панасоника. Я хочу, чтобы по окончании обыска ты забрал Мансура с собой и предъявил ему убийство Леши Панасоника.
Самарин помолчал.
– Денис, против Мансура нет реальных улик. Ты понимаешь, что будет, если мы Мансура отпустим?
– С чего мы его отпустим?
– С санкции прокурора. А прокурору прикажет губернатор. Ты понимаешь, в каком я буду дерьме?
– Понятно. За погоны боишься? Когда ты простым опером с Мансуром дрался, ты за погоны не боялся? Теперь мы тебя из дерьма вытащили, ты зассал?
Самарин молчал очень долго.
– Зря ты так, – сказал Самарин. – Тебе очень важно унять Мансура?
– Да. Мне это очень нужно.
Денис поколебался, стоит ли говорить, что это важно прежде всего для Ахрозова, который на грани нервного срыва, но потом передумал: очень надо Сергею, чтоб о нем судачили, как о впечатлительной девице. К тому же никогда и ни с кем не следовало делиться лишней информацией, даже с союзником. Денис не рассказывал Самарину ни истории с Черловским авиазаводом, ни про то, что любовница Цоя изменяет ему с его менеджером, – эта фантастическая информация, неизвестно с чего выданная Анастасом, кстати, недавно подтвердилась, и Денис искал, как ее выгодней использовать.
Когда Денис ушел, Олег Самарин, начальник черловского РУБОП, вернулся за общий стол, и некоторое время пил пиво, смеясь с подчиненными и заигрывая с толстенькой, густо накрашенной официанткой.
Потом он вышел на улицу с мобильником и сделал несколько звонков. Каждый разговор продолжался недолго, не больше минуты.
Потом Самарин вернулся в забегаловку и выпил еще полкружечки.
* * *
Сергей Ахрозов приехал в губернаторскую резиденцию к двум часам дня. Анастас отдыхал: он сидел в беседке, нависшей над оформленным диким камнем бассейном. Беседка была из мрамора, с белыми колоннами и равнодушной фигурой наяды, а в самом бассейне с визгом бултыхались красивые длинноногие девочки – модели Анастаса.
Губернаторский фаворит был не один – рядом с ним, под солнечным зонтиком, сидел человек в черной майке и с многочисленными наколками на пальцах, – Мансур. Мансур потягивал коктейль и лениво наблюдал за плещущимися девочками. При виде Ахрозова он поморщился и стал прощаться.
– Хочешь, оставайся, – сказал Анастас Мансуру, – вон, девочку выбери.
Мансур с некоторым даже сожалением взглянул на часы. Усмехнулся.
– Не могу. Встреча.
Повернулся и зашагал по дорожке.
Анастас глядел ему вслед. Он был в одних шортах, без майки, и его тело покрывал загар, такой же ровный и бархатный, как и месяц назад.
В вышине, за деревьями, оглушительно щебетали птицы, за подстриженной лужайкой из альпийской горки выглядывали буйные георгины, и в бассейне, полном дрожащих золотых бликов, плавали русалки. Казалось невероятным, что где-то, всего в десяти километрах отсюда, ворочается дымный, в выбоинах дорог Черловск, а еще через двести километров посереди вырубленной, превращенной в степь тайги, мается от жары безлесный промышленный Павлогорск, с одинаковыми коробками домов и проржавевшими корпусами горно-обогатительной фабрики.
– Нравится беседка? – спросил Анастас. – Точно такая же стоит в саду виллы Боргезе, в Риме. Точная копия одной из беседок Адриана.
– Кого?
– Был такой римский император, великий воин и правитель. Во время одной из своих кампаний в Малой Азии он встретил мальчика по имени Антиной. Они влюбились друг в друга, но Антиной однажды заболел и умер. Адриан велел уставить его статуями всю империю, и он приказал объявить его богом. Хотел бы я, чтобы меня любили так, чтоб после смерти назвать богом. Мы все бы хотели такой любви. А что мы получаем вместо любви? Вот этих обжабанных девочек?
Ахрозов нервно дернул щекой. Анастас подошел к нему ближе и тоже оперся о мраморный бортик.
– Смешно, – сказал Анастас, – на что ты тратишь свою жизнь, Сережа? На окатыш? Жизнь надо любить.
Ахрозов смотрел вниз, на плещущихся моделей.
– Ты меня позвал на переговоры, – сказал Ахрозов, – мы бы хотели выслушать твои предложения.
Анастас что-то крикнул и замахал рукой.
Одна из девушек поднялась с шезлонга и побежала к беседке. Она остановилась у самого бортика воды и стала глядеть на Ахрозова – снизу вверх. Девушка была в узеньком купальнике, два треугольничка размером с почтовую марку прикрывали соски, если смотреть глаза в глаза. Ахрозов смотрел сверху, два треугольничка не прикрывали ничего.
– Это мое предложение. Держи, – сказал Анастас.
Ахрозов не сразу сообразил, что Анастас говорит не о девушке, а о конверте, который она держала в руках.
Ахрозов разорвал конверт и вынул оттуда бумагу. Это было распоряжение губернатора о выделении из областного бюджета трехсот двадцати миллионов рублей на реконструкцию дамбы и шламохранилищ комбината. План приватизации комбината был так дурацки составлен, что и дамбы, и пруды, из которых ГОК брал воду, оставались городской собственностью. Дамбы находились в аварийном состоянии, и Ахрозов не раз порывался их реконструировать, но Извольский строжайше запрещал, если это не будет хотя бы учтено в счет городских налогов. Мэр собачился и не учитывал.
Распоряжение было подписано, но без номера и без даты.
– Это все предложения? – усмехнулся Ахрозов.
Анастас, словно невзначай, пододвинулся к Ахрозову. Тот сделал шаг назад.
– Нет. Не все. Вы раньше возили окатыш по пятнадцать. Сейчас возите по семь. Разницу вы сейчас кладете себе в карман. А надо – делиться. Половину вам, половину нам. Что ты скажешь?
– Ничего. Я менеджер.
– Дом Культуры надо вернуть Мансуру. Нехорошо, вы человека обидели. Я обещал. А я всегда исполняю обещания. Что скажешь?
– Говорить будет Извольский. Я слушаю.
– Взамен мы отремонтируем дамбы. И спишем долги по электроэнергии. Совсем. Как тебе схема?
– Я слушаю. Я менеджер.
– Сережа, а тебе не надоело быть менеджером?
– Не понял?
– Сережа, они же тебя использовали. Использовали всю жизнь. Сначала оренбургский губернатор. Потом банкиры, потом Сляб. Ты знаешь, почему ты еще директор? Потому что война. Слябу ты был нужен для зачистки территории. Как граната. Гранату используют один раз, она выжигает все вокруг, и ее даже не надо выбрасывать. Ее нет. Он это папе сам говорил, у меня, говорит, на случай черновой работы есть бульдозер, а потом придут другие люди.
Ахрозов страшно побледнел. Анастас затронул самую больную для него тему – его статус на ГОКе. Да, он отдал этому комбинату последний год жизни, отдал до конца, ну и что? Он не был собственником. У него забрали Саркайский ГОК в Таджикистане. У него забрали Карачено-Озерский ГОК. У него забрали Шалимовский ГОК. Когда у него заберут Павлогорку?
– Сережа, – сказал Анастас, – посмотри, неужели тебе до сих не надоело? Ты вкалываешь, как проклятый, а как ты живешь? И как живут они? Ты Рима не видел, ты не видел Неаполя, Сережа, ты знаешь, сколько Извольский тратит на свой частный самолет?
Анастас взял бумагу с губернаторским постановлением.
– Это не подарок Извольскому, – сказал Анастас, – это подарок тебе.
Он придвинулся ближе, и Сергею уже не было куда отодвигаться: дальше была мраморная колонна.
– Сережа, как только станет хорошо, они тебя выкинут. Я этого не хочу. Я хочу, чтобы эти деньги достались хозяину ГОКа.
– Кому?
– Тебе.
Ахрозов вздрогнул.
– Сережа. Разорви соглашение с энергетиками. Они же к тебе пристают. Так ты его разорви.
– Зачем?
– Ты помнишь, сколько комбинат должен по соглашению? Тридцать миллионов долларов. Ты думаешь, эти долги ты платишь энергетикам? Они давно переуступили их мне, напополам с директором. Как только ты разорвешь соглашение, я буду крупнейшим кредитором. Я обанкрочу комбинат. И отдам его тебе. Ты будешь хозяином, понимаешь? И деньги на дамбу будут твои. И льготы будут твои. Ты будешь диктовать Слябу цену на окатыш…
Анастас положил руку на плечо Ахрозову. Прикосновение его было сильным, нежным, и отнюдь не вызывало омерзения. Это было как пещера Цирцеи, где людей превращают в свиней. Ахрозов понимал, что то, что говорит Анастас – это чушь, морок, от первого до последнего слова. Сейчас он, Ахрозов – менеджер Извольского. Потом он будет никто. Перебежчик, сдавший хозяина. Не только не хозяин ГОКа – никто. Пешка в чужих руках. Марионетка. Иуда. И еще – Анастас был умный парень. Он знал, как совратить человека. Как подкупить его, сыграть на чувствах, оболгать других в глазах жертвы. Но это был не ум Анастаса – выдумать схему безукоризненного банкротства комбината.
– Отличный план, – сказал Ахрозов, – и кто его придумал? Альбинос или Фаттах?
Лицо Анастаса было уже совсем близко. Красивое, магнетическое, понимающее лицо. Рука его лежала на плече директора.
– Какая разница? Осуществим-то его мы. Ты и я.
Тишину, повисшую в беседке, разорвал скрип тормозов и грохот бьющегося металла.
Анастас стревоженно выглянул наружу. Девочки вылезали из воды. К воротам резиденции по зеленой лужайке неслись охранники. Стрельбы, однако, не было слышно.
– «Скорую» вызови, – проорал кто-то из секьюрити в рацию.
Анастас взглянул на часы.
– Господи, – сказал он, – ведь Мама должна была приехать…
Анастас выскочил из беседки и побежал к воротам. Ахрозов пошел за ним. Когда он дошел до ворот, створки их были уже раскрыты. На асфальтовой дорожке стоял белый «Мерседес» со смятым капотом, и двое охранников вынимали из него человека. Лицо человека было залито кровью, и скорее по одежде, чем по физиономии Ахрозов узнал в водителе Мансура, уехавшего из резиденции не больше получаса назад.
– Это он… о ворота? – спросил Ахрозов.
– Ага, – сказал охранник, – о ворота. И ворота были калибром девять миллиметров.
Мансур открыл глаза. Разбегающиеся зрачки сделали попытку сфокусироваться на Анастасе.
– В меня стрелял Олег Самарин, – четко выговорил Мансур, прежде чем потерять сознание.
Было два пятнадцать, когда машина Самарина остановилась на шоссе под «кирпичом», ограждавшим поворот к губернаторской резиденции. Самарин завернул на смотровую площадку, с которой открывался прекрасный вид на горы, запер машину и закурил.
Затем справа послышался шум мотора, и перед Олегом затормозил длинный и белый, как опавший яблоневый цвет, «Мерседес». Стекло «Мерседеса» со стороны водителя поползло вниз: за рулем машины сидел Мансур. Самарин молча выкинул сигарету, обошел «Мерседес» и сел на заднее сиденье.
– Езжай вперед, – сказал Самарин.
– Куда?
– Куда хочешь. Хочу посмотреть, не прихватил ли ты с собой пацанов.
Мансур пожал плечами и тронул машину. Вдоль недавно отремонтированного шоссе неслись рыжие скалы, покрытые густым, как тюлений подшерсток, лесом. «Мерседес» был новый, последней модели, в салоне, словно мужскими духами, пахло хорошо отделанной кожей, и летнее солнце плясало на инкрустированной перламутром ручке автоматической коробки передач.
– Давно купил? – спросил Самарин.
– Недавно, – ответил Мансур. – Вот, пленкой ее хочу покрыть. Клароловой, чтоб как у губернатора.
– Хорошая машина, – сказал Самарин – недешево стоила. Не меньше пяти килограммов героина.
– Слышь, Вадимыч, – усмехнулся Мансур, – ты как на ахтарских стал работать, тоже не на «Жигулях» ездишь.
Самарин дернул щекой. Он приехал на встречу на серебристом сотом «Лендкрузере». Это была служебная машина – подарок ГОКа внебюджетному фонду содействия милиции.
Машина проехала десяток километров, развернулась и поехала обратно. Самарин молчал.
– Зачем звал? – спросил Мансур, когда машина нырнула под «кирпич» и понеслась по гладкой правительственной трассе.
– Сказать, чтобы ты отстал от ГОКа.
– Нет проблем. Отдай клуб и еще знаешь, тот мешок отдай, который вы дома у Панасоника изъяли.
Самарин пожал плечами.
– Останови машину.
Мансур, усмехаясь, притер «Мерседес» к бровке над горным ручьем. Дорога в этих местах была двухрядной, столбы на обочине были выкрашены специальной светоотражающей краской. Казалось, даже вода в ручье блестела ярче, для губернатора.
Самарин взялся за ручку двери, стал одной ногой на асфальт. Внезапно он обернулся к Мансуру.
– Да, кстати, – сказал Самарин, – знаешь, кто приказал убить Панасоника?
Мансур усмехнулся.
– Я, – сказал начальник Черловского РУБОП.
В следующую секунду Олег Самарин выхватил из-под мышки пистолет и выстрелил Мансуру прямо в голову.
Самарин стрелял сбоку и немного сзади, почти в упор. Страшный толчок бросил Мансура на руль иномарки. Он потерял на мгновение сознание, а когда он пришел в себя, он увидел, что весь мир вокруг полон каким-то необыкновенным светом, и время движется страшно медленно. Боковым зрением он заметил, как захлопывается дверца «Мерседеса», и как Самарин уверенным, упругим шагом поворачивается и оступает вбок.
Мансур нажал на газ.
Он был полумертв, кровь заливала ему глаза. Пуля прошла через мозг в сантиметре от виска. Сиди Мансур в каких-нибудь «Жигулях», он бы наверняка погиб. Но «Мерседес» был слишком хорошей машиной, с автоматической коробкой передач. Как надежный конь, он вынес умирающего седока с поля битвы.
Самарин обернулся на звук отъезжающей машины. На мгновение он застыл, опешив: затем выхватил пистолет и выстрелил другой раз и третий.
Самарин бросился следом, но горная дорога петляла, как заяц: иномарка свернула в ущелье и исчезла.
«Мерседес» проехал около трех километров: он доехал до ворот губернаторской резиденции. Ворота были закрыты, а ноги уже не слушались Мансура. Он затормозил в самый последний момент, и еще успел увидеть, как разбегаются перед его капотом охранники, и как белый воздушный мешок бьет ему в лицо.
Он успел сказать самое важное, прежде чем потерял сознание на трое суток.
Игорь Капитолинов, оперативник черловского РУБОП, как раз выходил из «Версаля», где у него была назначена встреча с одним барыгой, когда по милицейской волне прошла весть про Самарина. Капитолинов был старым черловским ментом: он знал всех бандитов в городе и дружил с парочкой мелких коммерсантов, и по нынешним российским, да и по общечеловеческим меркам он был вполне честный мент. Назначение Самарина Капитолинов воспринял с искренней радостью, и сейчас новость ошарашила его:
– Самарин? Мансура? Сам?
– Смотри! – сказал напарник.
Капитолинов обернулся туда, куда он указывал, и увидел начальника РУБОПа. Тот выбирался из какой-то зеленой «Волги», нелепым пятном выделявшейся на фоне стоявших близ казино иномарок. У Капитолинова невольно мелькнула мысль, что ничего глупее Самарин сделать не мог. Какого черта его понесло к казино? Здесь же его каждая собака знает!
Капитолинов заколебался, не зная, что предпринять, но его напарник уже шагнул к Самарину.
– Олег Вадимович, – сказал опер, – тут сообщение. Вы срочно должны…
Опер не договорил. Самарин изо всей силы врезал ему кулаком под подбородок. Опер рухнул, как подкошенный.
– Всем стоять, – заорал Самарин, выхватывая пистолет.
Капитолинов замер на месте. Водители роскошных иномарок, полукругом выстроившихся перед «Версалем», съежились на сиденьях. Вокруг наступила мертвая тишина, и эту тишину разорвал визг тормозов только что подъехавшего джипа. Из джипа выскочил мелкий местный бандюк, увидел стоящего к нему спиной Самарина и заорал: