— Если ты, Тамара, закончила со всеми этими фамильными откровениями, — сердито бросил ее брат, — я бы предпочел переговорить с мистером Кентоном сам. — Он обернулся к журналисту. — Итак, мистер Кентон, мы вроде бы ответили на ваш вопрос. И теперь вам известно, кто я такой. Может, тогда соблаговолите ответить на мой? Как вы оказались в отеле «Джозеф»?
Кентон призадумался, потом сказал:
— Что ж, думаю, вреда от этого никому не будет.
Он начал описывать свою встречу с Захсом, и Залесхофф слушал его очень внимательно. Затем журналист объяснил, по каким причинам принял предложение Захса, и поведал о том, что видел в отеле «Джозеф». Однако когда он перешел к разговору с «полковником Робинсоном», русский начал перебивать его, задавая все новые и новые вопросы. Что именно он сказал? Упоминалась ли в разговоре нефть? Насколько далеко простиралось доверие «хозяина» к Майлеру? А когда Кентон упомянул о влиятельных знакомых полковника в Лондоне, в глазах у Залесхоффа вспыхнул огонек и он возбужденно пробормотал что-то сестре по-русски. Намерение полковника ехать в Прагу тоже весьма его заинтересовало.
— Ну а затем, — добавил уже в самом конце Кентон, — на сцене появляетесь вы. Но вот как и почему, не имею ни малейшего представления.
— Ну, это очень просто объясняется! Я видел, как люди Саридзы выносят вас из отеля «Вернер». Чуть позже обыскал ваш номер. В одном из карманов пальто нашел небольшой клочок бумаги, вырванный из записной книжки. Там значилось два адреса, оба написаны по-русски. Первый: отель «Джозеф». Второй: вилла «Песчик». Так назывался дом, где я вас нашел.
— Но как вы вообще узнали о моем существовании?! — воскликнул Кентон, а затем вдруг его осенило. — Наверное, тот отвратительный тип с физиономией как из теста, которого Захс называл нацистским шпиком, работал на вас?
Залесхофф смотрел загадочно.
— Кто убил Захса? — не унимался Кентон.
Русские обменялись многозначительными взглядами. Залесхофф пожал плечами:
— Кто его знает…
— Ладно, — раздраженно бросил Кентон, — пока это опустим. Есть еще информация, которая вас интересует? — с изрядной долей иронии произнес он.
У него вдруг сильно заболела голова.
— Пожалуй, мистер Кентон, — мурлыкнул Залесхофф. — Еще всего два вопроса.
— А именно?
— Мне удалось подслушать через окно конец вашей беседы с Саридзой перед тем, как вас увели в подвал. Скажите, мистер Кентон, почему вы отказались отдать фотографии и спасти тем самым свою жизнь? Что заставило вас сказать «нет» и выносить издевательства этого садиста Майлера?
Кентон усмехнулся.
— Видите ли, Залесхофф, — начал он, — мой отец был ирландцем, а мама — француженкой. И я с удивлением обнаружил, что унаследовал от родителей два странных качества — упрямство и крайнее отвращение к насилию.
Русский взглянул на сестру.
— Ты поняла, Тамара? Я ведь рассказывал тебе, что они с ним вытворяли.
Девушка кивнула. Брат снова обратился к Кентону.
— Последний вопрос, — сказал он. — Где можно найти эти фотографии?
Кентон судорожно пытался сообразить. Судя по всему, Залесхофф слышал не весь его разговор с полковником и ничего не знал о кафе «Шван».
— Так вы и вправду не знаете?
Залесхофф медленно покачал головой. И Кентон почти физически ощутил исходящую от него враждебность, которой было отмечено самое начало их разговора.
— В таком случае, монсеньор Залесхофф, — ответил он, — я собираюсь поторговаться с вами.
— Вот как?
— Да. За последние двадцать четыре часа со мной произошло множество крайне неприятных событий. Хотелось бы как-то компенсировать все это.
Губы русского сжались в тонкую полоску, челюсть агрессивно выдвинулась вперед.
— Сколько? — тихо спросил он.
Кентон изобразил крайнее изумление.
— Господи, нет, не деньги! Вот уже в третий раз мне предлагают подкуп за пачку каких-то совершенно неинтересных снимков. Я был о вас более высокого мнения, монсеньор, — с упреком добавил он.
Залесхофф потемнел лицом.
— Ближе к делу, будьте добры!
— Конечно. Я репортер. И незадолго до того, как встретился с этим злосчастным Борованским, как раз ломал голову над тем, где бы раздобыть новую историю, занимательную и свеженькую, не затасканную всеми этими ребятами из новостных агентств и иностранными корреспондентами в Европе. И вот теперь мне кажется, я напал на золотоносную жилу. И мне страшно хочется узнать как можно больше о высокопоставленных друзьях Саридзы в Лондоне. Кто они такие, что собой представляют, почему так интересуются Бессарабией и Румынией. Мне также хотелось бы знать, имеет ли к этому отношение нефть и в чем тут ваш интерес. Хочу знать весь цимес, всю подноготную, технику дела, уж не знаю, как еще вы называли все это в Чикаго, в обмен на фотографии. Ну, как вам такое предложение?
Залесхофф смотрел мрачно.
— Боюсь, мистер Кентон, вынужден вас разочаровать. И еще, надо сказать, я нимало удивлен тем, что человек с вашим опытом выдвигает такое предложение. Поверьте, я не располагаю никаким сенсационным материалом, который мог бы вас заинтересовать. — На губах Залесхоффа играла еле заметная улыбка. — Может, ты, Тамара, что-нибудь придумаешь?
— Так вам нужны фотографии или нет?
— Да, мистер Кентон, нужны, но я не уполномочен делать заявления прессе. В любом случае дело это носит чисто коммерческий характер. Никакой политической подоплеки в нем нет.
— Сильно сомневаюсь!
— Да никакая газета не станет публиковать столь неинтересный материал!
— Интересен он или нет, я смогу сказать вам только после того, как узнаю факты.
Настала долгая пауза, затем заговорила Тамара.
— Думаю, Андреас, — начала она, — нам следует найти какой-то компромисс с мистером Кентоном.
Русский пристально смотрел на журналиста секунды две-три. Потом пожал плечами:
— Что ж, ладно! Думаю, разницы никакой.
— Никакой разницы? — Кентону эта последняя фраза показалась странной.
Но Залесхофф объяснять не стал.
— Остается лишь сожалеть, — злобно прошептал он, — что кое-кто не оставил мистера Кентона доблестному капитану Майлеру, чтобы тот отточил на нем свое искусство.
Рашенко принес чай в стаканах. Залесхофф выдавил в чай ломтик лимона и долго задумчиво помешивал его ложечкой.
Потом наконец поднял глаза.
— Вы должны понимать, мистер Кентон, — со всей прямотой начал он, — что мое отношение к этому делу носит чисто случайный характер. Я частное лицо, советский гражданин с деловыми интересами в Швейцарии. И ограничиваются они импортом станков и прочего промышленного оборудования.
Залесхофф умолк.
— Тем не менее, — продолжил он, отпив глоток чая, — советский гражданин, равно как и граждане других стран, пребывающие за границей, в определенных обстоятельствах всегда готов ставить интересы своего государства выше личных, в данном случае деловых. Когда по целому ряду причин, которые, думаю, вам нисколько не интересны, мне было поручено помочь в довольно щекотливом вопросе, затрагивающем чисто деловые интересы нашей страны, у меня не было другого выбора, кроме как согласиться. Именно этим, мистер Кентон, — добавил он с некоторым вызовом в голосе, — и объясняется моя позиция в данном вопросе.
Кентон, втайне насмехаясь над столь наивной отговоркой, понимающе кивнул и закурил сигарету.
— Ну а убийство Борованского? — спросил он.
Залесхофф лишь отмахнулся.
— Ничего не значащий инцидент! Поговорим о нем позже. — Он подался вперед. — Вы журналист, мистер Кентон, а потому информированы лучше, нежели обычные люди. Так что, считаю, мне стоит только намекнуть, и вы сразу все поймете. И когда скажу, что важное лицо, высланное из России, снова мечтает вкусить власти, вам многое станет ясно. В тысяча девятьсот семнадцатом-восемнадцатом этот человек оказывал России большие услуги, но его погубили собственные амбиции. Он жаждал власти. Сегодня Россия не является гостеприимным домом для тех, кто ставит свои эгоистические интересы выше интересов граждан этой страны. Вот его и выслали.
— Вы говорите о Троцком?
Залесхофф важно кивнул.
— Возможно, было бы лучше просто расстрелять его, — с сожалением в голосе добавил он, — поскольку этот человек неустанно плетет заговоры и интриги против своей родины. Вокруг него собралась целая шайка фанатиков, опьяненных жаждой власти. Они очень опасны. Франция их изгнала. Норвегия и Швеция — тоже. Из всех стран мира только Мексика согласилась их принять. Несколько лет они работали на свержение советской власти; многие честные слуги народа, многие выдающиеся личности были подкуплены или отравлены ядом их пропаганды. Эти несчастные тоже должны заплатить за предательство. Когда конечность поражена ядовитой гангреной, ее следует ампутировать, чтобы сохранить тело здоровым.
— Процессы тридцать шестого года? — спросил Кентон.
В ответ на эту фразу Залесхофф разразился пространной и пылкой речью:
— Процессы тридцать шестого продемонстрировали людям, в чем состоит опасность, но сама опасность все еще существует. Цель этих выродков — дискредитировать Советский Союз в глазах его соседей. И они следуют этой цели с неиссякаемым упорством. Они готовы пойти буквально на все. Вот и вы, мистер Кентон, тоже стали жертвой их происков. Борованский был советским гражданином, человеком из народа. Волею случая эти подделки, ну, те снимки, которые вы видели, попали ему в руки. Он информировал Москву, и ему было приказано оставить работу и немедленно доставить фотографии сюда, в Линц, для изучения. И он, как истинный патриот, немедленно бросился выполнять задание. Но враг тоже не дремал, быстро напал на его след. Вот он и передал эти снимки на хранение вам, англичанину, которому, как он решил, можно доверять. Затем враги убили его и переключились на вас. К чему это привело, вам прекрасно известно. Но наши враги не учли, как лояльно относятся советские люди к любому порядочному человеку, готовому до конца исполнить свой долг. Вызвали меня. Я откликнулся на этот призыв, и мне удалось спасти вас от пыток и, возможно, даже смерти. Теперь это моя обязанность — довести дело Борованского до конца. Что ж, теперь вы знаете все, мистер Кентон! И во имя погибшего на своем посту Борованского прошу вас вернуть эти снимки мне.
Залесхофф выразительно взмахнул рукой. Он так и излучал уверенность. Девушка сидела, уставившись в блокнот.
Какое-то время Кентон смотрел на брата с сестрой, затем откинулся на спинку дивана и засунул руки в карманы.
— Вы хотите убедить меня в том, — медленно начал он, — что снимки эти — подделка, что Борованский был русским патриотом, что «полковник Робинсон» и капитан Майлер являются пособниками Троцкого?
Залесхофф кивнул:
— Да, таковы факты.
Кентон поднялся.
— Что ж, — с горечью произнес он, — знаю, что вел себя как дурак! Мало того, меня еще и обозвали дураком. Но вот одного от себя не ожидал: что меня можно принять за полного и окончательного идиота.
— Это вы о чем?
— Просто хочу сказать, что никогда прежде мне не доводилось выслушивать столь несусветную чушь из уст одного человека в течение пяти минут. Поздравляю! Это было потрясающе! Но уже поздно, и я страшно устал. Думаю, вы извините меня, если прямо отсюда я отправлюсь в отель, где мне удастся хоть немного поспать.
И он направился к двери.
— Минутку, мистер Кентон!
Он обернулся. Залесхофф стоял у стола, сжимая в руке большой синий револьвер.
Журналист пожал плечами.
— Знаете, мне начинает надоедать вся эта мелодрама, — язвительно произнес он. — В чем дело?
— Фотографии, мистер Кентон!
— Я уже сделал вам предложение.
Залесхофф злобно поджал губы.
— То, что вы просите, просто абсурдно. Вы вмешиваетесь в дела, не имеющие к вам ни малейшего отношения. Проявите благоразумие, мистер Кентон.
— «Полковник Робинсон» требовал того же — чтобы я проявил благоразумие.
— Меня не интересуют проблемы «полковника Робинсона».
— А меня — ваши. И я готов проявлять благоразумие, но только так, как я его понимаю. У меня профессиональный интерес к этому делу.
С минуту или две мужчины стояли и молча мерили друг друга гневными взглядами.
— Думаю, — заметила Тамара, — будет лучше и удобнее, если вы оба сядете. Тогда и продолжим разговор.
— Не лезь не в свое дело!
Девушка слегка покраснела.
— Это и мое дело, Андреас. Ты эту работу выполнил из рук вон плохо, сам знаешь. И если не прекратишь обращаться с этим человеком как с каким-то кретином вроде Ортеги и не…
— Заткнись! — рявкнул ее брат.
— Что ж, прекрасно, Андреас! Буду молчать. А напоследок скажу тебе вот что: думай, прежде чем что-то сказать, иначе зайдешь слишком далеко!
— Не глупи, Тамара! Что толку в дальнейших разговорах?
— Все зависит от того, что это будет за разговор. Лично я считаю, Андреас, тебе придется принять условия мистера Кентона.
Кентон ожидал новой вспышки гнева от русского, но ее не последовало. Залесхофф сунул револьвер в карман, уселся за стол и налил себе еще чаю. Кентон неуверенно покосился на девушку. Та жестом пригласила его сесть на диван. Залесхофф поднял глаза от стакана и усмехнулся.
— Итак, — язвительно начал он, — вы очень в себе уверены, верно? Андреаса Проковича заставили пойти на уступки и согласиться с требованиями желтой прессы!
— И это, естественно, вопрос quid pro quo?[25]
— Quid pro quo! — презрительно воскликнул Залесхофф. — Уж слишком много в этом деле quid и явно недостаточно quo!
— Наберитесь терпения! Через минуту он перестанет болтать ерунду, — спокойно заметила девушка.
— А ну молчать! — прикрикнул на нее брат. — Этот пронырливый и хитрый журналюга отвесил тебе дурацкий комплимент, а ты и растаяла, окончательно потеряв голову. — Он резко обернулся к Кентону: — Скажите мне, мой любопытный друг, как вы думаете, почему я хочу, чтобы вы отдали мне эти снимки?
— Потому что это оригиналы, а никакие не копии, — ответил Кентон.
— Очень умно. Эти фотографии были незаконно похищены одним московским правительственным чиновником.
— Борованским?
— Да. Который при знакомстве с вами назвался Захсом.
— Ну а при чем тут полковник Робинсон?
— Саридза был тем человеком, который заплатил Борованскому, чтобы тот украл снимки.
— Тогда, выходит, он не врал, когда говорил, что Захс должен был доставить их ему?
— Не врал.
— А кто был тот человек в поезде, которого так боялся Захс?
— О человеке в поезде мне ничего не известно, — ответил Залесхофф. — Возможно, Борованскому просто привиделось. От страха.
Кентон решил на время оставить эту тему.
— Кто такой Саридза?
Залесхофф помрачнел.
— Думаю, вам стоит раз и навсегда забыть это имя, — медленно произнес он. — Насколько мне известно, имя этого человека лишь раз упоминалось в одной из европейских газет. Правда, в то время он звался совсем по-другому, но газета, расследуя некий финансовый скандал, к которому он имел отношение, упомянула его настоящее имя. Уж не знаю, откуда они его узнали. Возможно, в архиве редакции хранилось досье на Саридзу. Как бы там ни было, но на следующий день после публикации статьи журналиста, написавшего ее, застрелили вместе с женой на выходе из дома. — Он задумчиво разглядывал стакан из-под чая, и Кентону показалось, будто Залесхофф говорит сам с собой. — Принято считать, будто личности типа Аль-Капоне и Джона Диллинджера являются продуктами несовершенного законодательства и коррупции в кругах американской администрации. Саридза же и ему подобные являются, должно быть, продуктами порочной мировой системы бизнеса.
Принципиальное различие между Аль-Капоне и Стефаном Саридзой состоит в том, что Капоне работал исключительно на себя, а Саридза — на других. Когда Капоне отдавал своим головорезам приказ расстрелять из автоматов пару человек на тротуаре — сами бандиты проносились при этом мимо в бронированном автомобиле — делалось это с целью получения или сохранения им прибыли. Когда Саридза приказал капитану Майлеру избивать вас дубинкой до тех пор, пока вы не скажете, где фотографии, это приносило прибыль его людям в Лондоне, которых он называл доверенными лицами. Джентльменам от бизнеса, которые, по всей вероятности, тысячу раз подумают, прежде чем прихлопнуть надоедливую муху.