– Пой, птичка, пой, – ухмыльнулся Кукушкин. Все же, несмотря на весь свой опыт и награды от министров МВД, был он крайне податлив на женскую лесть. Катя это отлично знала.
– Ну-ка, пойдем, Екатерина Сергеевна, – он хлопнул себя по колену и поднялся, надел фуражку, проверил ладонью козырек. – Пойдем, глянем, что там за слива-фрукт эта ваша Камилла Тростенюк.
«Слива-фрукт» сидела на стуле посреди кабинета – нога на ногу, черный чулок «от Версаче» порван, атласная куртка-бомбер нараспашку. Загорелая грудь выпирает из корсета-боди, словно тесто. Выщипанные в ниточку брови насуплены. В зубах – сигарета. В глазах – лед и презрение.
– Тю, сдурели, что ли? Вам по-русски же говорят: ничего я не знаю, – долетело до Кати.
Тростенюк обернулась, глаза ее сверкнули:
– Ага! – протянула она, увидев Катю рядом с участковым. – Вот значится как оно тут. Что, сестричка, выходит и тут подрабатываешь?
– Я капитан милиции, – сказала Катя, скрывать уже не было смысла.
– Ну, так и катись от меня к черту!
– Но-но, – участковый Кукушкин погрозил пальцем. – Гражданка, держите себя в рамках. Не усугубляйте. Привод-то в отделение какой у вас по счету – пятый или уже седьмой?
– Какой седьмой? Ты что спятил, мужик? – разозлилась Тростенюк.
– Я при исполнении. Делаю вам вторичное замечание. Какой информацией располагаете по гражданке Блохиной Валерии Борисовне?
– Пошел ты!
– Больше предупреждений делать не буду, – сказал Кукушкин вроде даже с сожалением: – Все, ребята, давайте оформлять ее по указу.
– По какому указу? – насторожилась Тростенюк.
– Как по какому? – искреннее изумился Кукушкин. – А вы, гражданка не в курсе? Указ вышел. Вот сейчас согласно его букве и духу оформим вас по статье как незаконного мигранта, не имеющего регистрации и определенного места жительства и в спецприемник. Там ночь переночуешь, санобработку пройдешь на вшивость и в автобус до госграницы под конвоем. Депортация.
– Да я чище тебя, я, может, каждый день в джакузи моюсь с миндальным мылом! – вскипела Тростенюк. – И комнату я тут в городе снимаю. Какая, к черту, депортация?!
– Подлежите как персона нон-грата, злостно нарушающая общественный порядок путем разврата и оскорбления морали. – Кукушкин был невозмутим и вполне убедителен. – А в случае неподчинения – тюрьма. Давно мы такой указ ждали, – он хищно потер руки. – Прямо на душе полегчало, а то замучались вас, заспинных ранцев собирать, штрафовать, отпускать, потом опять собирать. Седьмой привод…
– Какой седьмой? – Тростенюк вскочила, топнула каблучком. Лед в ее глазах сменился тревогой.
– Мы вот сейчас по банку данных проверим, – зловеще пообещал Кукушкин. – Сейчас проверим и сразу на депортацию карточку выставим. Сил нет больше нянькаться. Сейчас проверим, да и с плеч долой. Одну вон вашу, слава богу, прибили уже – нам работы меньше. А тебя – геть отсюда, в родные края.
– Да если в Лерке загвоздка вся, так бы сразу и сказал. Чего орешь-то? – Тростенюк живо обернулась к Кате: – Ну скажи ему, что молчишь-то? То все выпытывала, а то вдруг рыба рыбой молчит!
– Если расскажешь все, что знаешь о Лерке Шестипалой, обойдемся восьмым приводом, – пообещала Катя. – По этому указу за активное содействие правоохранительным органам – значительное смягчение превентивных мер… Так, Иван Захарович, правильно?
– Я еще до этого пункта указ не дочитал. Длинный указ-то вышел на десять страниц. – Кукушкин извлек из кармана кителя неожиданно модные очки, надел. – Ну, Клавдия, содействовать будешь?
– Камилла я, – огрызнулась Тростенюк. – В самом деле, чего это я из-за Лерки, суки рваной, всякие…. от вас терпеть должна? Прибили ее – ну и скатертью дорожка ей на тот свет. Я-то при чем?
– Что вы знаете об убийстве? – спросила Катя.
– Я? Об убийстве? Я тебе об этом хоть слово говорила? Говорила, а?
– Нет, но вы сказали…
– Да помню я что сказала, не пьяная ж я, не занюханная. Помню. Ты тоже змея хитрая. Подобралась, – Камилла покачала головой. – Все вы здесь змеи, гадюки. Я тебе что сказала? Что плакать из-за того, что Лерка Шестипалая сдохла, не буду.
– Она что же, такая… вот такая тоже проституцией, что ли, занималась? – недоверчиво спросил Кукушкин.
– Она? Да ты ее видал – нет? – Камилла хмыкнула, крепче уселась на стуле.
– Тогда откуда же ты ее знаешь?
– Откуда знаю? Спросите вон у них, – Тростенюк кивнула в сторону дежурки, где вовсю еще шел разбор результатов рейда: ночные бабочки высказывали свое крайнее недовольство задержанием, виртуозно матерясь. – Спросите, сколько из них через руки этой стервы шестипалой в свое время прошли!
– Я не понимаю, – Катя придвинула стул и села рядом с Камиллой Тростенюк. – Ты толком давай, без крика.
– Да чего понимать-то? Она бабки на них зарабатывала, клиентам продавала чохом, не глядя. Поинтересуйся сколько матрешек, сколько целок так вот лопухнулось по-крупному. Все вроде внешне солидно, доверие внушает – объявление в газете, в Интернете, телефон, реклама. Агентство по найму обслуги – так это у них называлось – горничных в отели, официанток в ночные клубы. Какие к сучьим чертям официантки? Что разносить-то, сперму, что ли, донорскую в пробирках? – Камилла усмехнулась. – Вы вон Ляльку-Барби как-нибудь где-нибудь разыщите и спросите у нее, как она от Лерки Шестипалой на волю вырвалась? Тоже вот так клюнула дура с периферии – объявление насчет набора танцовщиц в ансамбль на Кипре. Позвонила, уши развесила, приехала, паспорт отдала. Потом смекнула, что к чему, деру хотела дать. А Лерка ее дубинкой резиновой сразу по почкам – ша-рах! Почки сука отвязанная девчонке все отбила! Я знаю, я Ляльку тогда в больнице навещала. Она и сейчас все по больницам таскается, лечится, вместо того чтобы работать, деньги получать.
– Постой, не тарахти, давай по порядку разбираться, – прервал ее Кукушкин. – Значит, что же получается? Блохина, проходившая у вас под кличкой Лерка Шестипалая, занималась незаконным и насильственным вовлечением обратившихся к ней гражданок в занятие проституцией?
Камилла Тростенюк хмыкнула:
– Ну? А я о чем толкую?
Старенькие часы на стене кабинета пробили девять раз. В половине десятого вечера Катя позвонила домой предупредить «драгоценного В.А.», что в общем… опоздает капитально – в Химках все только-только начиналось. Но телефон в квартире молчал. «Драгоценного» тоже где-то носило. Катя подумала: ну и к лучшему, меньше претензий будет. Она собиралась позвонить позднее, но в горячке последующих событий совершенно об этом забыла.
Они с Кукушкиным закончили допрос Тростенюк. Участковый по результатам допроса тут же связался со своим непосредственным начальством. Информация была такой, что по ней следовало предпринимать безотлагательные меры.
Катя мысленно поздравляла себя с тем, что догадалась привлечь к розыскам именно Кукушкина. Вообще-то, если честно, она давно удивлялась – как это он со своей энергией, опытом, смекалкой и решительностью до сих пор все еще участковый, а не начальник УВД. Видно, права поговорка – везет воз лошадка, ей и подкладывают…
В начале двенадцатого к отделу прибыл автобус с ОМОНом, спешно поднятым по тревоге.
– Ну, если девка нам не соврала, накроем мы это их гнездо паучье теплым, нынешней же ночью, – Кукушкин горел энтузиазмом. Однако изъяснялся до поры до времени туманно. Конспирация!
После короткого инструктажа ОМОН выдвинулся в поселок Красный Пролетарий, расположенный по соседству – на территории совсем недавно отошедшей к Москве. Вместе с ОМОНом туда же спешно были направлены и несколько патрульных машин. В воздухе пахло крупной операцией. И то, что ее организовали вот так споро – было отрадно.
Хотя все же сомнения терзали… Катя ехала вместе с Кукушкиным на его старенькой «Ниве». Свет фар тщетно боролся с ночной темнотой. Ехали какими-то задворками, минуя Ленинградское шоссе. И все мимо каких-то пустырей, косогоров, оврагов.
– Сейчас Сходня будет, – оповестил Кукушкин.
– Тут, кажись, направо, – буркнула Камилла Тростенюк. Она ехала вместе с ними, показывала дорогу – то и дело путалась.
– Как же направо? Мы еще до поселка не доехали вон сколько, – Кукушкин прикурил. – Ты ж сказала – в Пролетарии хаза у них была.
– Там. Мне Лялька место это точно описала на всякий пожарный. Мало ли что… Дом, говорила, кирпичный. Двухэтажный за серым забором. Поверху забора проволока колючая. Собаки во дворе – кавказские овчарки. Дом в тупике, в самом конце улицы. А в начале улицы – остановка автобусная и палатка хлебная.
– Это Новаторов улица в Красном Пролетарии, – определил с ходу Кукушкин. – И тупик там есть, и палатка. Все сходится. Какой же это у нас номер дома будет?
На темном шоссе их обогнала еще одна патрульная машина. Участковый посигналил фарами, и она куда-то послушно свернула.
Остановились в ночи.
– Значит, так, Клавдия, – Кукушкин снова погрозил пальцем. – Сиди тут, носа из машины не высовывай. Светиться тебе там с нами ни к чему, сама понимаешь.
– Да я и так уж засветилась, – Тростенюк закуталась поплотнее в куртку-бомбер. Откинулась на спинку сиденья.
Вслед за участковым Катя шагнула в темноту. Это и есть поселок Красный Пролетарий? Хоть бы один фонарь повесили! И вроде не так уж и поздно, а ни в одном окне нет света.
– Тут что, совсем никто не живет? – отчего-то шепотом спросила она.
– Дачники сплошные, разъехались все. По выходным наведываются, а сегодня у нас только среда, – Кукушкин оглядывался. – Старики одни остались – местные, эти спят давно.
Где-то впереди в конце темной улицы глухо, злобно залаяли собаки.
– А вдруг Тростенюк что-то напутала или ошиблась? – Катю все же точило беспокойство. Все как-то слишком уж быстро выходило в этот вечер, как-то спонтанно. – Что тогда, а, Иван Захарович?
– Тогда не знаю, что я с ней сделаю, с поганкой, – вздохнул Кукушкин. – И не знаю, что со мной начальство сделает. Расплющит. Всех перебаламутил ночью, на ноги всех поднял – притон вознамерился с поличным накрыть… Эх-ма, кто не рискует, тот этого не пьет… как его… Тихо, вон он дом в тупике. Хлопцы уже позиции заняли. Ты что же, Екатерина Сергеевна, с нами туда пойдешь, внутрь?
– Конечно, – Катя постаралась ответить бодро.
– Тогда вот что. Держись плотнее ко мне. А то в неразберихе звезданут, не ровен час. В таких клятых местах – я по опыту знаю – кроме девок, секс-рабынь этих самых – еще и лбы здоровенные, охрана. Да еще собаки. Слышь, опять гавкают? – Кукушкин прислушался. – Особо-то мы с тобой спешить не будем. Сначала ОМОН туда войдет, сопротивление подавит.
И словно вторя его словам, впереди что-то грохнуло. Залились лаем собаки. Опять что-то грохнуло, затрещали какие-то доски. Послышалась отрывистая команда, топот, удары по железу чем-то тяжелым.
– Ворота штурмуют, – Кукушкин действительно туда, в конец таинственного тупика не торопился. – Ага, собаки… Ну, сейчас их там успокоят… Ну все, теперь пошли и мы. Все поняла?
– Вроде все. Только не видно ни черта.
– Ничего, сейчас все увидишь.
В глаза Кати внезапно ударил свет мощного прожектора. Его белый луч выхватил из мрака кроны деревьев, высокую двускатную крышу, окно второго этажа, кирпичную кладку стены. В окне вспыхнул свет. Погас. Снова вспыхнул.
Прямо перед Катей зияли настежь открытые, сорванные с петель ворота. Во дворе – топот, грохот, крики. Яростная команда: «Лицом к стене! Стоять! Руки за голову!»
В глубине участка выла собака. В ворота лихо вкатил милицейский «газик». Через пять минут штурм благополучно закончился. ОМОН выволок из дома четверых пьяных мускулистых парней и какого-то толстяка в шелковом спортивном костюме. За ними тут же захлопнулась решетчатая дверь «газика».
Следом за Кукушкиным Катя одолела высокое крыльцо. Переступив порог дома, они очутились в просторном холле-прихожей. И почти сразу же столкнулись с омоновцем – он нес на руках девушку в одних трусиках и замызганном лифчике:
– Захарыч, «Скорую» вызывай! Они ее обкололи какой-то дрянью!
Затуманенный глаз девушки смотрел на Катю. Из уголка губ тянулась нить вязкой слюны.
– Вон они где свой гарем держали, взаперти, – сказал Кате командир ОМОНа. – Вы ведь из пресс-службы. Я вас сразу узнал. А где же оператор ваш? Это надо на камеру снимать.
В глубине дома в большой комнате с забранным решеткой окном было нечем дышать. Прямо на полу – матрасы. У окна – продавленный диван. На нем, закрыв лица руками, сидели четыре совсем еще молодые девушки – босые, полураздетые. Помня, что сказала ей Камилла Тростенюк, Катя спросила:
– Блохину, прозванную Леркой Шестипалой, знаете?
Сидевшие на диване зашевелились. Одна из них, рыжая, закутанная в байковое одеяло, вскинула голову. Катя увидела у нее под глазом лиловый синяк и ссадины на лбу.
– Блохина была здесь? – Катя подошла к девушкам, – Что она делала с вами?
Глаза рыжей блеснули как у злого зверька:
– Что она делала? – прошипела она, распахнув одеяло, – А это видала?
Под одеялом на ней были только трусы и майка-»алкоголичка». На груди, плечах, бедрах – сплошные кровоподтеки.
– Видала? А это? – рыжая с силой рванула на сидевшей рядом с ней товарке халат, оголяя спину: сплошные синяки. – Вот она что, тварь, с нами тут делала. Норма – семь, восемь клиентов за вечер. А не хочешь ехать к клиенту, не желаешь, чтобы он тебя без резинки во все дырки поимел, не хочешь, чтобы об тебя, как об пепельницу окурки тушил, мадам наша Валерия, сука шестипалая, сразу урок тебе преподаст – дубинкой резиновой. Лупит тебя, а сама чуть ли не оргазм от этого испытывает, тварь, садистка. Уродка поганая, злобу свою за свое уродство на нас вымещает!
У рыжей началась форменная истерика. Она рыдала взахлеб, колотила кулаками по дивану. И вторя ей, тут же, точно кликуши, ударились в плач ее избитые, полуголые подруги по несчастью.
Приехала «Скорая», врачи. Прибыл из отдела дежурный следователь. К душным запахам женской тюрьмы прибавился запах успокоительных лекарств. К Кате подошел оперуполномоченный из отдела убийств, сказал, что дозвонился Колосову, проинформировал его об операции в притоне. Что Колосов уже на пути сюда, в поселок Красный Пролетарий.
Была уже глубокая ночь, когда все оперативно-следственные действия в доме-тюрьме были завершены. Колосов прибыл уже под самый занавес. От него пахло рекой и соляркой. Вместе со своими сотрудниками он тут же занялся допросом задержанных охранников притона. Из «газика» для удобства их пересадили в автобус ОМОНа.
Они были ошарашены мгновенной переменой собственной участи – вот, казалось, только что сидели себе, выпивали, смотрели телевизор, телок этих безмозглых сторожили, ждали звонка – везти ли очередную трахалку клиенту на забаву. И вдруг – бац, ворота с петель, ОМОН, штурм, стрельба в воздух, зуботычины, наручники. И мент какой-то из угрозыска теперь дятлом долбит их больные с перепоя головы вопросами о Мадам Валерии, о Шестипалой чертовке. Да им-то что до нее? На фиг им эта фурия бешеная была нужна? Они к ней и к ее девкам и касательства никакого не имели. Шестипалая с девками лучше надзирателя сама разбиралась. А они – просто охрана. Их дело – смотреть, чтобы девки решетки не перегрызли, не сбежали. А Мадам Валерия с Бузой непосредственно бизнес вела, с Бузыкиным Олегом Петровичем. Его тоже здесь теплым взяли. И поделом – боссу спать по ночам полагается, а не ездить проверять – не дрыхнет ли на посту, не пьет ли водку его охрана.
Бузыкиным Олегом Петровичем оказался тот самый толстяк в спортивном костюме. На Катю он произвел самое отталкивающее впечатление. Бывают такие типы, после которых хочется сразу помыть руки. В его допрос Катя не вмешивалась. Сидела, слушала как Колосов и рьяно помогавший ему участковый Кукушкин по крупице выжимают из него показания:
– Блохину Валерию знали?
– Не знал.
– Как не знали? А вот показания гражданок Цуркан, Ясинчук, Троепольской, Мигайло, что вы и гражданка Блохина в этом доме насильственно удерживали их в течение трех месяцев, заставляя заниматься…