– Обязан выяснить.
– Надо алиби иметь, да?
– У вас есть алиби?
– Хрен его знает, – Жданович покосился на сына. Тот не слушал их, барабанил по клавиатуре ноутбука, – Сынок… вообще ты бы, правда, сходил бы вниз в вестибюль.
– Не пойду я, отстань, – огрызнулся мальчишка.
– Вы сына забрали к себе в гостиницу? Когда именно? – спросил Колосов.
– Ну вчера, а что?
– Вчера Бокова убили. Убийство произошло в двенадцати километрах от стоянки вашего теплохода. Но вас, как я понял, вчера на борту не было?
– Я здесь в городе был.
– Так, когда вы забрали сына. Во сколько?
– Как уроки у него кончились в школе. Потом еще семинар по программированию… Сынок, где-то в начале пятого да?
– В начале пятого? А где вы находились утром, днем?
– Да я ж говорю вам – здесь, в городе. Ну, в Москве.
– Сидели в номере гостиницы, что ли?
– Да нет, сюда мы уже с Лешкой приехали вечером. Ну, в городе я был днем. В баре посидел, на кладбище съездил.
– На кладбище? – переспросил Колосов.
– На Николо-Архангельское, там ребята из ВДВ похоронены. Поехал поклонился, – Жданович снял очки. – И что вы все крутите вокруг да около? Я ж газеты читал. Ящик смотрел – все на меня кирку вешают.
– Но это, конечно, не вы его убили?
– Не я.
– Вы про алиби говорили. Его у вас нет.
– А это хорошо или плохо, вот скажите как специалист? – спросил Жданович.
– Это как посмотреть.
– Значит, вы это дело ведете?
– Я его пытаюсь раскрыть.
– Ну, флаг вам в руки кумачовый. Всяческих успехов в труде. А может, вы уже арестовать меня приехали, а?
– Пока оснований у меня для этого нет. Хотя положение у вас не скрою – серьезное. Все же по какой причине вы тогда пытались сорвать концерт Бокова, драку затеяли?
– По многим причинам сразу.
– Ну, хотя бы одну назовите.
– Ну, бзик на меня такой нашел, захотелось.
– Так это хулиганство циничное. А честно признаться, в дебоширы вас, Алексей Макарович, человека столь хорошо известного, грех записывать.
– Вы ж в органах служите. Подведите под дебошира статью, потом базис идеологический – мне, что ли, вас учить?
– Про базис что-то туманно, не пойму.
– Я ж говорю – разное у нас с вами мировосприятие, – тут язык Ждановича слегка заплелся. – Эх, сансары мои, нирваны… Вот и с покойником тоже – ну, не сошлись. Ди-а-мет-раль-но.
– Вы не хотели, чтобы он пел, выступал? Но разве это…
– Да, мне не хотелось. Мне все в нем не нравилось. Я терпеть его не мог. Но вот он в земле лежит. И все это мое отношение уже неважно – ему, не мне.
– Вас обрадовало известие о его смерти?
– Я не заплакал.
– Я давно как-то в газете читал ваше интервью – вы так вдохновенно о вере говорили, о боге. А разве бог не велел прощать?
– Вы из милиции или из общества адвентистов седьмого дня?
– Я из милиции. Ехал к вам сюда в гостиницу, волновался, как пацан, – Колосов усмехнулся. – М-да… В понедельник вам придется прибыть по этому вот адресу в прокуратуру области. Вот повестка на десять часов. Вас допросит следователь, ведущий дело об убийстве.
– Ладно, я приеду, – Жданович смял повестку как промокашку. – У вас все ко мне? Тогда до свидания. Мне вон сына надо к его матери везти.
– Вы хотели его с собой в Питер взять? Мне на теплоходе ваши друзья сказали.
– Хотел, – Жданович покосился на сына. – Да вот он что-то такой перспективе не рад. А, Леш?
– Пап, ну ты как маленький. Ну, как это я с тобой поеду? – Рассудительно возразил Жданович-младший. – Мать против, отчим против. У меня школа, семинар, английский, французский, потом теннис…
– Доиграешься в свой теннис – сошлют вот тебя, как царевича Димитрия, в монастырь, – невесело усмехнулся Жданович.
– Да чушь все это! Это просто тетя Женя матери идею подкинула, – с досадой отмахнулся мальчишка. – Ну, мать и загорелась, ты же ее знаешь. Но это меня еще надо спросить – захочу ли я туда.
– Самостоятельный какой он у вас, – заметил Колосов.
Жданович глянул на него:
– Слишком уж. С отцом вон ехать не хочет. Скучно ему со мной, видите ли.
– Вам не нравится, что он живет здесь, а не с вами?
– А чего хорошего он тут в Москве видит-то? Компьютер свой? Кирку Бокова вон? «Фабрику»? Ящик этот тупой?
– Ну, раз так, то в монастыре лучше чем…
– Я не допущу, чтобы моему сыну выбирали методы воспитания по принципу моды, – резко оборвал Жданович. – Тоже мне – Пармская обитель… Превратили все в балаган.
– А с тобой, папа, я тоже не поеду, – Жданович-младший поднял белобрысую свою двенадцатилетнюю головенку. – На фиг, на фиг. Ты снова пить начнешь, а я что буду с тобой делать, а?
Колосов глянул на бутылку коньяка на бюро, на Ждановича. Лицо его было землистым, отечным. Так ли уж он был равнодушен к визиту милиционера или все это лишь маска? И этот порыв – похищение сына – так ли уж все это было спонтанно?
– Вы случайно гравера хорошего не знаете? – спросил вдруг Колосов.
– Что? Кого? Какого еще гравера? – стекла очков блеснули: Жданович дернулся.
– Так. Увидел сейчас брелок у вас на шее, на цепочке. Оригинальный брелок… Чего-то выгравировано на нем… Из гильзы сделано пистолетной вроде, а?
– Это в Косово мне подарили ребята наши, миротворцы. Я концерт им давал, – Жданович спрятал цепочку под футболку, – Давно. Зрение какое у вас острое.
– Да не жалуюсь пока, – ответил Колосов.
ГЛАВА 25.
ПЕРВАЯ ЖЕРТВА
В субботу Никита Колосов приехал на работу как ударник – в восемь утра. Не спалось, не отдыхалось. Лихорадочное нетерпение и тревога гнали его в главк – что произошло за ночь – там, на «Крейсере»? Он сразу взялся за рапорты суточного наблюдения за теплоходом, которое сам же и организовал вчера, после возвращения из «России». То, что такое наблюдение отныне станет неотъемлемой частью поиска, было аксиомой, которую уже не требовалось никому доказывать. Негласное наблюдение за подозреваемыми всегда являлось фактором несколько стабилизирующим обстановку вокруг дела – вроде колпак завис, все под контролем, чего ж горячку пороть, можно и о комбинациях каких-нибудь мудреных поразмыслить. Но на этот раз никакой стабилизации Колосов не заметил и не почувствовал. Все по-прежнему оставалось в подвешенном состоянии. И завтрашний день представлялся пока еще весьма туманным. Доказательств же, доказательств, улик материальных, кроме пистолетных гильз, пуль, жетонов, не было вообще!
Рапорта наблюдения за первые сутки сводились к одному: теплоход места прежней своей стоянки в течение всей ночи не покидал, с борта никто на берег ночью не сходил, движение на палубе прекратилось около часа ночи, примерно во столько же погас и свет в большинстве кают.
Около часа Колосов работал с компьютерной пуле-гильзотекой «Таис» – эксперты провели исследование пуль, изъятых с мест убийства Блохиной и Бокова, и сравнили их с данными баллистических экспертиз по остальным двум убийствам. Везде фигурировали пули пистолета «ТТ», но вопрос тождества оружия пока оставался открытым.
В половине десятого позвонили с первого поста наблюдения: на теплоходе началось движение. Трое, как докладывало наблюдение – девушки и Петр Сухой – Саныч – на вызванном из райцентра радиотакси отбыли в направлении Дмитровского шоссе. Наблюдение довело их до супермаркета, где они взяли по тележке и начали отовариваться.
К десяти от дежурного по информационному центру пришли первые данные проверки команды и пассажиров теплохода по банку данных. Колосов вчитывался в список фамилий пассажиров: Алексей Жданович, Виктор Долгушин, Петр Сухой, Лилия Пономарева, Варвара Сокольская – никто из этих людей никогда не привлекался к уголовной ответственности, не был судим. Более или менее интересные данная информация была лишь по капитану теплохода Аристарху Медведеву. Тот, оказывается, в далеком 89-м году привлекался по статье «хулиганство» за драку Петроградским РУВД города Ленинграда. Однако дело в отношении него было прекращено за недоказанностью. Формулировка прекращения была вполне ординарной, однако Колосов тут же отправил запрос в Петербург по затребованию из архива справки по уголовному делу, по которому в молодости проходил капитан «Крейсера Белугина».
Довольно оперативно были собраны, правда, небогатые материалы на семейство Сухих, которым Колосов всерьез заинтересовался после скандала на теплоходе. Увы, по поводу самого интересного фигуранта – Саныча не было ничего, кроме подтверждения паспортных данных и справки из военкомата о предоставленной ему отсрочки в связи с учебой в Финансовом институте. Сюда же прилагалась и еще одна справка о переводе его с третьего курса института на третий курс экономического факультета Гуманитарной академии. И это было все.
А вот на его родителя Александра Кузьмича Сухого данных было больше – оказывается, никакого отношения этот гражданин к самолетостроению не имел, однако владел успешным бизнесом, входил в попечительский совет сразу нескольких инвестиционных и благотворительных фондов, имел прекрасный загородный дом в Одинцовском районе Подмосковья и три квартиры в строящихся элитных жилых комплексах в Сокольниках и Крылатском. Был женат вторым браком на гражданке Куницыной Алене Леонидовне. В общем, по мнению многих, это был – золотой отец в полном смысле этого слова, и такая странная открытая вражда с ним сына и единственного наследника была для Колосова фактом, требовавшим объяснения.
Он наметил себе: как можно скорее отрядить в Финансовый институт и в Гуманитарную академию сотрудника, чтобы тот на месте среди студентов-однокурсников и в деканате собрал сведения, характеризующие Сухого-младшего. О нем важна была любая информация как положительная, так и отрицательная.
В поисках такой же информации на других фигурантов Колосов внимательно проглядел небольшой дайджест, составленный подчиненными по интернетовским сайтам. Здесь он искал более детального знакомства с личностями, о которых столько слышал раньше. На Алексея Ждановича было немало всего в Интернете. В дайджесте была подборка его интервью питерским изданиям, сообщения о его редких выступлениях на концертах в Ледовом дворце и рок-клубах, репортаж о его полете вместе с какими-то экстремалами на дирижабле над Финским заливом и сплетни из чатов по поводу конфликта с Кириллом Боковым, а так же домыслы самого разного свойства о произошедшем убийстве. Болтали, писали, сплетничали много, но все это была туфта чистой воды. Колосов даже не стал на ней особо зацикливаться. Было такое впечатление, что в чаты сливают воду сплошные «Лизуновы» – слышали звон, не знают где он, но заявить о себе хотят как можно громче.
Информация на Долгушина его разочаровала до крайности. Ее просто не было – как корова языком слизала, даже в Интернете. Складывалось впечатление, что человек этот, такой популярный и знаменитый в прошлом, нынешним поколением Интернета напрочь забыт. Все что было, касалось исключительно группы «Крейсер Белугин» – истории ее создания и распада. Все выглядело так, словно вне «Крейсера» его бывший лидер Долгушин вообще как бы не существовал. В этом Катя была, несомненно, права. Но Колосову от такого открытия стало обидно. В душе он думал о Долгушине как-то отстраненно, словно отсекая его пока от всего, что, в общем-то, и составляло суть, сердцевину этого дела, этой серии убийств с четырьмя жертвами. Так было легче – пока. Умом он понимал, что это неверно, непрофессионально, даже пагубно для дела, но сердцем…
С сердцем было сладить непросто. Оно на все имело свое собственное мнение. Оно как зонтиком прикрывалось простым человеческим любопытством – ну, ладно, убийства, жертвы, ладно, но как живется такому человеку, как лидер «Крейсера Белугина» после всего – после сцены в Лужниках, после рока, после группы, после стихов и песен, которые пело целое поколение, после такой бешеной славы? В такой вот лаже болотной – в таком вот полном забвении?
И словно в ответ на его мысли позвонили с поста наблюдения и сообщили, что Виктор Долгушин покинул теплоход, отправился на машине «Ауди» в Москву. Спустя примерно час пришло новое сообщение с машины сопровождения – Долгушин, как было установлено, поначалу заехал на Пресню в банк «Финансгрупкредит», а затем на улицу Малую Ордынку, где припарковался возле дверей какой-то фирмы под названием «Монолит» и зашел в офис. Фирма работала в субботу, а это что-то да значило. Колосов немедленно сверился со справочником: «Монолит», имевший свой офис на Малой Ордынке, являлся частно-охранным агентством, предоставлявшим согласно своему прейскуранту самый широкий спектр услуг по Москве и России в целом, как-то: эскорт и сопровождение клиентов, конвоирование ценных грузов, охранная и частно-детективная деятельность.
В «Монолите» Долгушин провел около часа, затем вышел и поехал в сторону Красной площади. Оставил машину на подземной стоянке и пешком двинулся в ГУМ. Там его интересовали исключительно магазины детской одежды и отдел по продаже игрушек. Видимо, он делал покупки для дочери и денег на это не жалел.
Контакт Долгушина с частно-детективной фирмой Колосова заинтриговал: что, неужели снова возникла необходимость в охране? Или он подбирает замену личнику Ждановича, выбывшему временно из строя из-за сломанных ребер?
О том, что этот личник – Катин муж, Вадим Кравченко, он старался не думать. Не мог не думать, конечно же, но… гнал от себя все этакие мысли. Черт, надо же было так получиться, точно нарочно… Кто это говорил, что случайностей вообще на свете не бывает? Сережка, что ли, Мещерский? Он, философ доморощенный и всеобщий буфер… По его убеждению любая случайность – это закономерность наоборот. Вот и пойди тут разберись.
Наблюдение за Долгушиным продолжало доклад: после долгого и какого-то чисто женского блуждания по магазинам он отправился в ресторан на Никольской улице. Казалось, он никуда не спешил и собирался провести этот день со вкусом и в полном одиночестве.
«Интересно, – подумал Колосов, – чего ж он с собой девчонок не взял? Ну, Лиля эта, которая гражданка Пономарева, гражданином Ждановичем одним дышит, это и ежу ясно. Но другая – которая Варварой Сокольской зовется, – она-то чего ж обеда в ресторане не удостоена?»
Размышляя так, он и сам решил съездить куда-нибудь перекусить. Но его тормознул звонок из Мневников. Туда в эти самые Мневники был еще с утра направлен дежуривший сутки лейтенант Романов. Ему поручалось опросить бывшего водителя Кирилла Бокова некоего Николая Фроленко. Согласно показаниям менеджера Свирского именно этот самый Николай Фроленко в последние дни перед концертом и поездкой Бокова в «Рождественское» находился при нем почти неотлучно – занимался всеми перевозками, отвозил деньги за бронь номеров, перегонял в «Рождественское» Боковский «Мерседес». «Я тогда просто зашивался перед концертом, поэтому все эти вопросы целиком легли на плечи нашего водителя Николая, – показывал Свирский. – Мы с Кирой ему полностью доверяли. Он мужик обязательный, честный, водитель первоклассный. У него от фирмы рекомендации отличные. Он в прошлом чемпиона Олимпиады по плаванию возил, когда тот из Штатов сюда приезжал».
Верного шофера следовало опросить как можно скорее – он единственный из окружения Бокова пока еще не дал показаний. На квартиру к Фроленко в Мневники был и отряжен лейтенант Романов. Оттуда он и позвонил, сообщив новость: квартиру нашел, но там только одна престарелая теща. Самого Фроленко нет – он не далее как вчера улетел вместе с женой и десятилетней дочерью на отдых в Шарм-эль-Шейх на две недели.
Ничего удивительного вроде бы и не было в том, что Фроленко захотел отдохнуть вместе с семьей на Красном море, однако все же как-то было странно, не по-человечески – патрон, Боков, еще даже земле не предан, похороны только в воскресение, а шофер его как ни в чем ни бывало улимонивает в отпуск. Колосов решил приглядеться к этому самому Фроленко повнимательней по его возращении. Правда, срок был внушительный – две недели. За две недели в деле о четырех убийствах много чего может произойти.
Уже закрывая кабинет, он столкнулся в коридоре с дежурным по розыску:
– Никита Михайлович, вам факс из Петербурга, – дежурный протянул пачку листов. Колосов прочел первые строчки и понял, что с обедом ему и далее придется повременить. Он вернулся в кабинет, закрыл жалюзи, включил настольную лампу. Прочел факс от начала до конца – елки зеленые! Долго ж они там в Питере копались. Почти девять месяцев. Ну да с генетической экспертизой это бывает. Зато – вот он долгожданный результат. Он снова вчитался в факс, присвистнул. И потянувшись к трубке, почти машинально набрал номер, который знал наизусть. Лишь когда запульсировали гудки, он вдруг спохватился – ах ты, черт… Он ведь старался никогда не звонить Кате домой в выходные, когда муж ее был дома. Собственно, никто ему этого не запрещал, Катя ни слова не говорила по этому поводу, но…