Первым попал головной дозор, всего три Хамви — их просто смели сосредоточенным огнем. Тем продвижения иракской бронетанковой дивизии по сложной местности отказался едва ли не в два раза выше, чем тот, что предполагали наши умники — и мы вынуждены были вступать в бой с ходу, не закрепившись на позициях.
Только помню, как мы вывалились из уже подбитой, потерявшей ход Брэдли, и сделали это чертовски вовремя. Через несколько секунд еще один саддамовский танк всадил в нее снаряд, и наша машина вспыхнула как рождественская елка. Капрал Горовиц единственным имевшимся у нас РПГ подбил танк, но неудачно — угодил в гусеницу и эта тварь осталась на месте. Если бы это была мотострелковая часть, тут бы нам и пришла крышка — но это были танки, без прикрытия пехоты, за счет высокой скорости, прикрываясь дымом с подбитых нефтяных скважин, они отступали обратно в Ирак — а мы как сумасшедшие ползли между этими чудовищами, моля всех богов, в том числе и Аллаха — чтобы нас не заметили. Потом, мы узнали, что эти танк, вырвавшись из кольца атаковали наш фланг, песчаная буря не дала поднять штурмовики — и генерал Шварцкопф приказал занять оборонительные позиции фронтом на север, то есть в сторону Ирака. Саддам отступил из Кувейта, большая часть проклятых республиканских гвардейцев выскользнула из мешка, даже с техникой.
— Варианта два. Обходим или проверяем. Кто что думает?
— Это чертовски непохоже на опорный пункт противника — задумчиво сказал сержант.
А что сейчас похоже на опорный пункт противника? Сейчас вообще ничего ни на что не похоже. Похоже, что все, как и я задаются одним вопросом — на чьей стороне эти? Это ошибка — думать, что сами по себе, самих по себе сейчас не бывает. Когда начинается гражданская война, нужно определяться, за тех ты или за этих, между — быть нельзя. Мы сами принесли войну на нашу землю, и сами теперь тоже должны делать выбор.
— За свою жизнь я видел чертовски много самых разных опорных пунктов — не согласился Озказьян — и многие из них были черт знает на что похожи.
— А ты, кадет? — спросил я — что думаешь об этом.
Пацана вопрос застал врасплох, он до сих пор не числил себя полноправным бойцом группы и не ожидал, что в группе практикуется свободный обмен мнениями. Но группа, действующая в свободном поиске на территории противника, может действовать и выжить только так.
— Ну… мне показалось что это гражданские, сэр.
— Почему, кадет? Ты видел винтовку?
— Не знаю, сэр. Действуют они… как гражданские.
— Почему же… Объезд территории. Оружие.
— Ну… сэр, майор дал мне посмотреть в бинокль. Когда они стреляли — оба они видели только то, во что они стреляют, никто из них не попытался прикрыть тыл. А нас учат, что прорыв небольшими силами на одном направлении может являться отвлекающим и прикрыть прорыв более крупными силами на другом. Те, кто занят на дежурстве, должны обозревать свой сектор даже в случае нападения. Этот парень на крыше должен был убедиться, что тот, кто отражает нападение, справляется — и вернуться к наблюдению, а он не сделал этого. Более того — он принял участие в отражении нападения — хотя не должен был в такой ситуации вести огонь, демаскируя себя.
— Неплохо учат в кадетских корпусах — меланхолично заметил Озказьян.
— Так точно, сэр! — пацану явно пришлось по душе похвала.
— Майор ошибся — сказал я — кое-чему все-таки тебя не научили. Ты не на плацу — а в разведвыходе. Отныне — никакого громкого голоса, и как можно меньше этого «так точно, сэр». В любом месте за нами может наблюдать снайпер.
— Да, сэр…
— Вертолет!
Все залегли — показалось, что вертолет идет прямо на нас. Ночной — сейчас уже почти стемнело, ни один разумный летчик не полетит на дневном. Идет… похоже, быстро идет, не в поисковом режиме. Быстро и низко, над самыми деревьями. И прямо на нас.
Вертолет скользнул прямо над нами — черная, смертельно опасная птица — и ушел дальше. Над фермой — он тоже не задержался.
— Капитан! — позвал меня Озказьян, когда шум лопастей вертолета давно растаял вдали.
Я глянул в том направлении, куда он указывал — и понял, о чем он хотел мне сказать. Ферма казалась вымершей — ни одного огонька, ни одной живой души.
— Выдвигаемся. Майор, прикроешь нас, пойдешь последним. Кадет… делаешь то, что скажет майор. В точности…
Выдвигаться на самом деле было тяжело — выкошенное поле, укрыться совершенно не за чем — а из-за особенностей рельефа местности все оно просматривается с фермы. Решили выдвигаться по кромке леса — чтобы хоть немного сократить расстояние, которое придется преодолеть по голому полю. Хотя — почему немного, раза в три точно сократим. Майор, убедившись что на проволоке нет тока, перебрался через нее и пополз вперед — проволока защищала его от одержимых, камуфляжная накидка Гилли и ночь — от преждевременного обнаружения. Кадет, насколько я понял, остался за оградой, у самой колючей проволоки — передвигаться, как передвигается снайпер, он не мог и его единственной задачей было прикрывать тыл — как только сможет. От внезапного нападения одержимого его могла защитить колючая проволока — одержимому через нее перебраться будет очень даже непросто.
А вот на нас одержимый нарвался. К этому моменту мы экономили батарейки в ПНВ и шли без них — спасло от более серьезных неприятностей только то, что одержимый был полуголый и светлое пятно в лесу я заметил. Выстрелили — одновременно я из пистолета и Родерик — из автомата с глушителем. Одержимый упал на землю, мы несколько минут ждали, пытаясь понять, нет ли тут еще одержимых — потом двинулись дальше.
Колючка была натянута для скота — нижний край больше чем в футе над землей — и поэтому мы просто проползли под ним. Потом двинулись вперед, ползя уже по-пластунски. От такого способа передвижения у меня заныла только что успокоившаяся рука, укушенная одержимым. Черт, надеюсь что брат не ошибся, определяя меня как несовместимого… Кстати — надо было спросить у брата, как действует вакцина на несовместимых — а я этого не сделал.
Собака. Самая большая проблема — это собака. Интересно — они ночью отпускают ее на свободный доступ? Вряд ли — собака может увлечься преследованием, пролезть через заграждение и убежать в лес. Длинный поводок? Почему она не лает?
Черт, как болит рука…
Вот и забор — внутренний, уже не из колючей проволоки, а из длинных слег на столбах. Скот сгрудился в противоположном от нас углу и кажется спит. Интересно — а коровы спят? Они умеют спать? Наверное, умеют, должны же они как то отдыхать. Что если они заметят нас и забеспокоятся?
Пахло аммиаком, навозом — аромат фермы, сельской глубинки.
Начали перемещаться вдоль забора, к строениям фермы — сами не зная для чего. Очень может быть, что если мы попытаемся установит контакт с хозяевами — то они просто устроят пальбу. Сейчас во многих местах стреляют «на всякий случай».
— Машина!
Сдавленный шепот Родерика заставил меня ткнуться носом в землю, покрытую остатками скошенной травы. Машина — вот то, чего мы совсем не ожидали. Машину выйдут встречать и скорее всего — среди встречающих будет и собака. Собака учует чужого и поднимет тревогу — и против нас будут и те кто на ферме, и те кто в машине. Если же в машине — враги, то начнется перестрелка, в которой мы окажемся аккурат меж двух огней.
Рискнул — поднял голову. Как раз для того, чтобы увидеть военный Хамви, движущийся к ферме без огней, по дороге. Про то что это Хамви я понял по ширине машины — а вот есть ли на нем вооружение — не увидел. Похоже, машина была из старых запасов, не бронированная, из иракских серий — и то хлеб. Бронированная — возьмешь только гранатометом — а его то как раз у нас и не было. Мини-танк…
Пополз, не обращая внимания на боль — чтобы укрыться за постройками. В этом случае — надо либо разрывать дистанцию, либо максимально ее сокращать. Я выбрал идти вперед — потому что назад было идти поздно. На короткой дистанции трудно промахнуться, можно использовать гранаты — да и противник будет думать по кому стрелять — опасаясь задеть своих. Постройки на ферме были в основном старые — каркас, обшитый тесом, а не новомодные ангары. Солидно все так — старая добрая Америка…
В последний раз газанув водитель повернул к ферме, тормознул у закрытых ворот. Какое-то время ничего не происходило, потом послышались шаги и собачий рык, не умолкающий.
— Тихо, Оскар! Тихо!
Я, да и Родерик наверное тоже — он занял позицию дальше, с другого конца стены, замерли, обратившись в слух. Отметил, что позиция наша неудобна — если мы сейчас обнаружим себя, часть двора будет закрыта от снайпера тем же самым амбаром. А что-то мне подсказывало, что здесь сидят люди, знающие как обороняться.
Из Хаммера кто-то вышел — но звука открывающихся дверок не было. Сняты двери! Хамви это позволял.
— Все тихо? — негромко прозвучал голос, который мне показался знакомым.
— Тихо. Вертолет прошел с облетом под вечер.
— Построились в лесу?
— Еще нет. Дядя Ник там остался… Да тихо, ты, Оскар.
— Что это с ним?
— Не знаю. Сегодня бросился в лес. Тварь, наверное, какая…
И судя по тому, что неизвестный ничего не ответил — я понял, что он прервал разговор. Он не поверил объяснению.
Спустят собаку? И что? Я бы как раз не стал этого делать — собаку могут убить быстро и бесшумно, после чего ты вообще останешься без этого великолепного охранного устройства, придуманного самой природой. На их месте, я бы отправился на прочесывание, держа собаку при себе. Собака даст знать, где скрывается опасность.
Намордник! Собака перестала рычать — видимо, надели намордник. И сейчас идут, как минимум вдвоем…
Чуть от стены. Чуть от стены и залечь. Почему то когда человек заворачивает за угол — он ищет глазами прямо рядом со стеной. Это справедливо и вообще — поэтому, никогда не занимайте позиции у каких-либо приметных ориентиров, старайтесь располагаться там, где не за что глазу зацепиться. Целее будете…
Человек появился из-за угла так быстро, что я едва не прозевал его. Темная тень, иссиня, черная на фоне более светлого неба. Что-то в руках, я не понял что. Человек двинулся вперед — и тут я понял, где я слышал этот голос. И почему он мне показался знакомым.
Не вставая, я включил прицел на пистолете — человек мгновенно замер, готовый использовать любую возможность чтобы выжить. Рванулась с поводка собака…
— Аллах да пребудет с вами, Кевин — негромко сказал я.
Несколько лет до катастрофы
Ирак, Баакуба
Лето 2007 года
Это лето выдалось особенно знойным. В Ираке летом вообще не бывает холодно, Ближний Восток как-никак, за сорок по Цельсию — нормально, тепловые удары не редкость, отчего непременной принадлежностью солдат Коалиции являются кэмелы — заплечные резиновые мешки с длинной трубкой, сильно смахивающие на, простите… приспособления для промывания желудка старых типов. На самом деле это приспособление сделано для того, чтобы солдат не умер от жажды в время патрулирования — и горе тому, у кого этих кэмелов нет.
Правда, у иракцев их нет — а они все воюют, проклятые.
Сопротивление оккупационным силам в Ираке началось не с первого дня, как это обычно полагают. Вошли мы с Ирак достаточно мирно: просто перед колонной американских войск шла машина, в машине сидели люди из ЦРУ и G2,[33] в багажнике машины лежали мешки с долларами. Наткнувшись на населенный пункт, эти люди, знающие арабский, договаривались с местными, а так же просили вызвать на переговоры командира ближайшего воинского подразделения. Командиру объясняли, что власть в стране меняется и Саддама больше не будет, а ему придется бежать. И как он побежит — с пустыми руками или с выходным пособием от дяди Сэма — зависит исключительно от него. Сами генералы не испытывали никаких иллюзий относительно своего положения, они знали что Саддам проиграл, и рано или поздно — придется за все отвечать. Народ их ненавидел, и многие солдаты тоже их ненавидели — в возглавляемых диктаторами странах обычно так и бывает. Они сами помогали Саддаму творить скорый и неправый суд, когда тот приходил к власти, они знали, как это делается и не хотели на сей раз оказаться в роли подсудимых. Поэтому — они брали выходное пособие и приказывали своим солдатам проследовать на сборные пункты, где сдать оружие и разойтись по домам. Нередко солдаты получали приказ расстрелять приехавших на войну добровольцев, в основном из Арабского легиона,[34] иногда расстреливали тех, кто отказывался сдаваться и говорил, что надо убивать американцев. Иногда бывали сбои — придурки британцы в Басре не договорились с местными, а может просто денег не хватило. Пожадничали. Пришлось воевать. Но вообще то, у наших морпехов был единый приказ — обходить узлы сопротивления и с максимально возможной скоростью продвигаться к Багдаду. Стоит только захватить Багдад — и страна наша. Саддам хорошо знает психологию, он не уйдет из Багдада потому что тем самым автоматически потеряет власть над теми, кто у него еще остался. Режим держался на репрессиях и страхе, и как только не стало их — не стало и ничего другого. Ничего другого и не было — только страх.
Время показало, как мы ошибались…
Почти без боя взяв город, мы оказались хозяевами потрепанной блокадой, но все же довольно развитой страны. Беда была в том, что Ирак был настоящим лоскутным одеялом как в национальном, так и в религиозном плане, и лишь жесткий режим не давал противоречиям и взаимным обидам всплывать наружу. Саддам в свое время казнил много религиозных авторитетов — того же Ас-Садра лидера шиитов, и никто не посмел возразить ему. Время показало, насколько он был прав. Последними своими указами он приказал выпустить из тюрем всех уголовников, которые мгновенно наводнили города. Мы же, распустив БААС[35] и все саддамовские военизированные структуры, утратив значительную часть архивов саддамовских спецслужб[36] окончательно погрузили страну в кровавый хаос войны всех против всех.
Надо было сделать необычный ход. Пригласить саддамовских генералов и дать им навести порядок — только без Саддама. Мы же решили, что один раз купив страну можем делать все что хотим. В первую временную администрацию набрали не арабистов, знающих восток и способных оценивать последствия принимаемых решений — а каких-то умников из Вашингтона, которые даже ложась спать не снимают розовые очки. Они почему то решили, что их теории о возможности построения демократии в любой стране надо проверить именно здесь, на иракской земле и на иракском народе. Сотрудников ЦРУ, обеспечивших оккупацию, от дальнейшего решения судьбы страны вежливо отодвинули. Результат…
Результат был и здесь, на плавящейся под палящим солнцем улице Баакубы. Это были два полицейских пикапа, искореженные взрывом, воронка в асфальте и обгоревший остов машины, идентифицировать марку которой было невозможно при всем желании. Позавчера здесь произошел рядовой, в общем то инцидент по тем временам — иракский полицейский патруль из спешно набранной и ничего толком не умеющей полиции, машина неизвестной марки, несколько танковых снарядов в багажнике — снаряды можно было купить на обычном базаре, в первые месяцы иракцы растащили огромное количество складов — и смертник. Парень, которому нечего терять, и которых в послесаддамовском Ираке развелось чересчур много. Трупы уже убрали — а вот покореженные машины — еще нет, и дорогу тоже не заделали — не успевают. Хорошо тому парню — с семьюдесятью девственницами в раю…
Небольшой — по американским меркам — японский пикап двигался в общем потоке машин к окраинам Баакубы из центра. Дальше должен был быть пост, а сразу после моста — проклятая, унесшая не одну жизнь американских парней зеленка. Зеленка — финики, пальмы, апельсиновые деревья, за которыми никто не ухаживает и которые отлично научились использовать гранатометчики экстремистов. Машина же, ехавшая в сторону зеленки, была гражданской, с виду безобидной — и интереса для гранатометчиков не должна была представлять.