Он уже раскололся. И давненько.
Не слышал ничего от него такого...
Графическая экспертиза установила, что подписи от имени Федотовой, выполнены лично Фишкиным.
То есть экспертиза этот факт установила категорически? И без сомнений?
Да. И это самая важная улика. Если не появились другие, — задумчиво ответил Саргачев.
Что вы имеете в виду?
Но ведь Фишкин-то сидит! О чем с ним наедине беседовал Демидыч, когда он отключил телохранителей, мы не знаем.
Уверен, у вас есть такая возможность.
Перейдем к нашим делам, — вернулся к началу разговора Саргачев.
Сейф? — не сразу сообразил Городецкий. — Может быть, подождем ключик? Сами не вскроем. Если только взорвать. Сейф бельгийской работы, а бельгийцы, если вы знаете, понимают толк в секретных запорах.
Значит, его необходимо вывезти из фирмы.
Минутку! —хлопнул себя по лбу Городецкий. — Все документы, касающиеся продаж недвижимости, у Федотовой! Вот и протокол изъятия! Пожалуйста!
Что же вы мне голову морочили? — прочитав документ, сказал недовольным тоном Саргачев.
Забыл.
Такому крупному бизнесмену забывать про подобные вещи непозволительно, — назидательно проговорил полковник.
Все документы, кроме трех, подлинные. В них имеется настоящая виза — подпись бывшего юрисконсульта Федотовой.
Не в этом дело, — возразил Саргачев. — Я же сказал, все документы, в которых имеется подпись вице-премьера, должны исчезнуть. И это не моя прихоть.
Как только документы будут возвращены, вы получите их.
По-моему, мы обо всем договорились?
Мне очень хотелось бы поговорить с вами в более уютной обстановке, — протягивая визитку, сказал Городецкий. — Звоните в любое время.
Спасибо.
Когда похороны Андрея Андреевича? — уже про- ножая гостя, задал вопрос Городецкий.
Видимо, послезавтра. Ждут родителей. Прихватило сердчишко у Клавдии Владимировны.
Вы знали даже родителей Андрея? — удивился Городецкий.
Саргачев вместо ответа протянул руку.
А я ведь предупреждал его, чтобы был осторожен. Впрочем, он рано или поздно кончил бы тем же самым. Его сгубила доверчивость.
И о чем же вы его предупреждали? — поинтересовался полковник.
Андрей зафиксировал свои гениальные расклады в компьютере. А за подобную вещь расплачиваются только жизнью.
Он был не только доверчив, но и глуп, — резко выговорил Саргачев. — О подобном молчат.
Он и молчал.
Но вы-то знаете.
Мы уважали друг друга. Так мне, по крайней мере, казалось. В минуту откровения он рассказал о компьютере. О своей программе.
Посоветовали бы ему выбросить этот компьютер, разбить, утопить!
Именно последнее я ему и посоветовал.
И что же? Исполнил он ваш совет?
Теперь ясно, что не исполнил.
Да, если он мог откровенничать с вами, то почему не пооткровенничать с кем-либо другим?
Могла быть и другая причина...
Какая? — поспешно вырвалось у полковника, и эта поспешность не ускользнула он внимания Городецкого.
Служба безопасности тоже не дремлет. Андрей был на крючке.
Не дремлет, — согласился Саргачев, облегченно переводя дыхание. — До свидания.
До свидания.
После ухода полковника Городецкий сел за стол и задумался. Саргачев произвел на него двоякое впечатление. С одной стороны, чувствовалась в нем огромная сила духа, решительность, прямота, граничащая с грубостью, с другой — и это тоже почуял Городецкий своим звериным нюхом — была в полковнике какая-то не то чтобы неуверенность, но состояние, при котором человеку надо было на что-то решиться, свершить дело, для которого пока, вероятно, еще не созрели условия. Городецкий уловил в глазах собеседника обеспокоенность, особенно при прощании, когда явно прочиталась она во всем его поведении при в общем-то незначительном замечании о причине откровенности Андрея. Если он знает родителей Веста, то уж самого-то его сам Бог велел! И потом, он не ответил на вопрос Городецкого о знакомстве с родителями, ушел от него, начал прощаться, что само по себе тоже насторожило Альберта Георгиевича. И вообще, что он за человек, откуда взялся, почему все дела вице-премьера ведет он, полковник Саргачев? Подозрительно и то, что имеет он какие-то неясные связи с «русским волком» Демидычем. А если Андрей пооткровенничал с ним? Стоит поинтересоваться, что за птица такая полковник Саргачев Валерий Степанович...
Эпизод, в котором фигурировал Фишкин, был поручен молодому следователю Коле Чижову, поскольку Федотова была допрошена как свидетель.
Ефим Аронович Фишкин, до этого выглядевший несколько растерянным, внезапно круто изменился. Он потребовал немедленной встречи со своим адвокатом и замкнулся, отказался от дачи показаний. И его адвокат, известный всей интеллектуальной Москве, выигравший немало глухих дел, Вержбицкий Анатолий Евгеньевич, сразу же по прибытии к следователю потребовал от Чижова немедленного свидания со своим подзащитным.
Через два часа следователь и адвокат приехали в Матросскую Тишину.
Что же вы, Ефим Аронович? Будто младенец! — с поддельным гневом набросился адвокат на Фиму, когда того ввели в следственный кабинет. — Мы с вами, по- моему, договаривались! Никаких бесед со следователем без меня! Извините, Николай Афанасьевич, мне хотелось бы переговорить с господином Фишкиным наедине.
Не вижу в этом необходимости, — сухо ответил Чижов.
Хорошо, — тут же согласился адвокат. — Следователь ознакомил меня с некоторыми материалами вашего дела и объяснил причину вашего задержания, Ефим Аронович, — обратился он к подзащитному. — И, надо сказать, у меня возникли вопросы, на которые, надеюсь, вы дадите конкретные ответы.
Я постараюсь, — сказал Фишкин.
До приезда сюда я побывал в вашей фирме и услышал историю, рассказанную охранниками. Сама эта история уже уголовное преступление. Правда ли, что неизвестный нанес удары, парализовал и обезоружил ваших сотрудников?
Правда, — ответил Фима.
В чем причина этого нападения?
Он же магнитофон у меня забрал!
Кто?
Этот человек, он, видимо, телохранитель Лилии Васильевны Федотовой...
Человек, забравший магнитофон, действительно телохранитель Федотовой? — обратился адвокат к следователю Чижову.
Я этого не знаю.
Для чего этому человеку, телохранителю, понадобился ваш магнитофон? — продолжил разговор адвокат Вержбицкий.
Вероятно, чтобы прослушать пленку.
И что было записано на пленке?
Наш разговор со следователем Федотовой.
Значит, у телохранителя была важная причина для изъятия у вас пленки. О чем шел разговор?
Была затронута фамилия очень большого человека...
Смелее, Ефим Аронович, смелее!
Вице-премьера Стрельниковой.
Очень интересно! — присвистнул адвокат. — И по какому же поводу?
Мне думается, что Федотова поступила неосторожно, бросив тень на члена правительства. Она как бы обвинила ее в темных делишках.
Еще интереснее! В чем конкретно заключалась эта «неосторожность»?
Теперь я дословно не помню, но ведь можно прослушать пленку.
Я поговорю с Федотовой. Выясню этот факт, — сказал следователь Чижов.
Обратимся к другому вопросу, — сказал Вержбицкий. — Я прочел ваш прекрасно написанный документ, в котором вы целиком и полностью признаете себя виновным в подделке подписи бывшего юрисконсульта, а ныне следователя Федотовой. Пострадавшие, телохранители, к сожалению, не внесли ясность в происшедшее, молчат, но я почему-то убежден, что написали вы признание не по своей воле. В противном случае непонятно, для чего было некоему человеку посягать на жизнь ваших телохранителей? Так или не так, Ефим Аронович?
Конечно, не по своей! — оживился Фима. — Заехали в какой-то двор, приказал под угрозой смерти, ну и написал. Жить-то хочется!
Хорошо, — подал голос Чижов. — Мы это проверим. А как быть с экспертизой?
Но Вержбицкий не обратил внимания и продолжал разговор с Фишкиным.
Итак, для меня все ясно. Ваше преступление — незначительно. Думаю, что вас выпустят под залог. Разумеется, без права выезда из столицы. Сумму залога я, с вашего разрешения, обговорю с прокурором. Ни о чем не беспокойтесь, не расстраивайтесь, все будет хорошо. Да, чуть не забыл! — Анатолий Евгеньевич открыл объемистый кейс и начал вытаскивать разнообразные продукты. — Пожалуйста, Ефим Аронович. Икра, балык, колбаса, ваш любимый тоник...
Положите обратно в свой кейс и на проверку, — строго сказал Чижов.
Адвокат посмотрел на следователя и развел руками:
Повинуюсь! Хотя все это формализм и казенщина. Мне не привыкать!
Из следственного изолятора адвокат Вержбицкий поехал к Федотовой.
Вы разрешите поговорить с вами, Лилия Васильевна? — спросил адвокат, входя в ее кабинет.
Можно. Но я заранее знаю, о чем пойдет разговор.
Заранее все знает один лишь Господь Бог!
Вам необходим мой совет, как бы изящнее составить телегу на имя прокурора о незаконных действиях следователя Федотовой?
Телегу... —поморщился Анатолий Евгеньевич. — Узнаю школу Турецкого!
Чем вам не нравится Турецкий?
Нравится, не нравится... Это не разговор! Особенно если он касается таких зубров, как Александр Борисович.
Вы с ним знакомы?
И опять же неважно. Важно другое.
Что именно?
То, что вы его помощник, а значит, он в курсе ваших следственных и неследственных дел.
Конечно. А как же иначе?
И я о том говорю. Иначе нельзя... Я приехал к вам, потому что подумал: а почему бы вам, несмотря на наши натянутые отношения, не угостить меня чашечкой кофе?
Отношения у нас, по-моему, самые деловые. Я обвиняю, вы защищаете, а оба вместе стремимся к одному. К истине.
Так не бывает! Истина? Хотя, признаться, это не функция адвоката — стремиться к истине. Наша задача — защитить человека, обвиненного в преступлении. Думаю, что вас обучали на юрфаке профессора старой советской школы. Говоря об истине, они никогда не знали, что это такое!
Я много разного слышала о вас, — откликнулась Лилия. — Кофе я вас угощу, — добавила она, ставя чайник на плитку.
Так что вам наговорили обо мне?
Наговорили? — удивилась Лиля. — Вы что, известный артист, певец, писатель или еще какая-нибудь звезда?!
Вы же сами только что сказали! «Много разного слышала о вас...»
Слышала, но не наговорили.
Я убежден: слышали одни гадости!
Ну, не только.
Есть и хорошее?
Да. К примеру, вы большой любитель женщин. Великий обольститель и сердцеед.
Кто мог сказать подобную глупость?! Вся Москва знает, что я как раз любитель не женщин, а противоположного пола.
При женщине — и такие слова, — укоризненно покачала головой Лиля. — Неужели это правда?
Да, я отношу себя к так называемому сексуальному меньшинству. Что в этом плохого?
Раньше давали за подобное срок. И немалый, — сказала Лиля.
Раньше не отпускали и под залог, а теперь — пожалуйста! И чем больше сумма, тем быстрее дело идет к завершению.
О залоге говорите с Турецким или Меркуловым.
Именно этим вопросом я займусь сегодня же. А нот вам нечем крыть, Лилия Васильевна! Вы — лицо, лично заинтересованное в исходе дела, и вас отстранили от ведения следствия вполне справедливо. Как посмотреть!
Да как ни посмотри — сплошная чушь! Нарушение уголовного процесса!
Именно потому, что я лицо заинтересованное, я сама и отказалась от ведения дела. Теперь, как известно, его передали Чижову.
И это правильно, существует закон, и его следует выполнять.
Не возражаю, — раздумывая, проговорила Лиля.
Вы теперь не участвуете в этом деле, — принимая чашку кофе, улыбнулся адвокат, — поэтому мы можем поговорить начистоту.
Хочу только напомнить вам, господин адвокат, что дело в любом случае расследуется под руководством Турецкого.
Адвокат Вержбицкий поперхнулся.
Как вам все-таки не нравится Турецкий. Аж жуть! — рассмеялась Лиля.
С этим мастодонтом лучше вообще не иметь никаких дел.
Турецкий — мастодонт?! Изящный, стройный, умный...
Большой волокита, пьяница, грубиян. С ним кофе не попьешь!
Почему же? — возразила Лиля. — Можно. И даже по-турецки.
Мне хотелось бы, Лилия Васильевна, послушать пленку.
А ведь я так и знала, что вы лишь за этим напросились на кофе! — снова рассмеялась следователь.
Выслушаю запись и начисто забуду о том, что пленку эту дали мне на минуточку именно вы, Лилия Васильевна.
Зачем торопиться? Вы ее выслушаете при окончании следствия, при подписании протокола в порядке статьи двести первой УПК.
Будет поздновато.
Может случиться, что в самый раз. Говорит же Фишкин о какой-то тени, которую я якобы бросила на вице-премьера! Вот следствие и суд решат, кто на кого бросал тень.
Это ваше последнее слово?
По этому вопросу — да.
Перейдем к другому. Могу ли я переговорить с вашим телохранителем?
Попробую предоставить вам такую возможность! — Лиля взяла телефонную трубку: — Владимир! Зайди, пожалуйста! Заранее прошу извинения за него, Анатолий Евгеньевич. Он человек простой. Не обижайтесь, коли что не так...
В кабинет вошел Демидыч, и в помещении сразу стало тесновато, так, по крайней мере, показалось адвокату.
Адвокат Вержбицкий. Ведет защиту Фишкина. Захотел с тобой познакомиться, — пояснила Лилия, обращаясь к парню.
Демидыч по-медвежьи, всем огромным телом обернулся к адвокату, и под его мрачноватым взглядом Анатолий Евгеньевич почувствовал какой-то толчок в сердце, словно оно вдруг остановилось.
Владимир... Извините, не имею чести знать ваше имя-отчество...
Афанасьевич, — подсказала Лиля.
Владимир Афанасьевич, вы являетесь телохранителем уважаемой Лилии Васильевны?
Ну, — гулко произнес Демидыч.
Вот я и спрашиваю, являетесь или нет?
Демидыч обернулся к женщине:
Он что, в плен меня взял? Допрашивает?..
Анатолий Евгеньевич изумленно вскинул брови.
Володя, — укоризненно произнесла Лилия. — Это не допрос. Известный адвокат интересуется...
Парень посмотрел на Вержбицкого и обратился к Лилии:
Он мне не нравится.
Да мне, признаться, тоже не очень, — засмеялась Лиля.
Демидыч обернулся к адвокату и навис над ним.
У Анатолия Евгеньевича отвисла челюсть, и под угрюмым, каким-то нечеловеческим взглядом парня все слова словно вылетели из его памяти. Он боком обогнул парня и скрылся за дверью. Не ожидала такого и Лиля.
Ну, это уже из ряда вон! — воскликнула она.
Демидыч подошел к ней и поднял на руки. Лицо
его светилось добродушной мягкой улыбкой.
Медведь! Пусти. Зайдут.
Демидыч осторожно опустил Лилю на пол, стоял, виновато улыбался, молчал.
Он же теперь растрезвонит!
Молчать будет, — уверенно ответил Демидыч.
Гомик, между прочим.
Оно и видно, — буркнул парень.
Альберт Георгиевич был немало удивлен, увидев в дверях своего кабинета адвоката с перекошенным лицом.
Что случилось, Анатолий Евгеньевич? — участливо обратился к нему Городецкий.
Как фамилия этого громилы?
Какого?
Телохранителя Федотовой?
Откуда мне знать? Вы, кажется, интересовались у охраны?
Молчат как рыбы!
В таком случае советую обратиться в сыскное агентство «Глория». Директором там бывший подполковник из МУРа Грязнов. Вы его знаете. Убежден, что он с удовольствием вам поможет, — издевательски проговорил Городецкий.
Анатолий Евгеньевич присел, налил стакан минеральной, залпом выпил.
Что он за человек? — спокойно спросил он.
Если я не знаю фамилии, могу ли знать, что он за человек? — резонно заметил Городецкий.
Хамло!
Это уже слишком! —рассвирепел Альберт Георгиевич и стукнул кулаком. — Вы что позволяете, адвокат?!
Вержбицкий покрутил головой, раздумывая, что он такого непотребного позволил, потом до него дошло, и он весело рассмеялся:
Да не о вас речь! Как вы могли подумать такое?