Король казино - Фридрих Незнанский 5 стр.

Тебя-то чего понесло в казино? — обратился Ту­рецкий к Славе.

По мелочи, Саня, по мелочи. Курочка по зер­нышку клюет.

Будешь со мной работать? — хлопнул ладонью но документам и фотографиям Турецкий.

Ты же знаешь, Саня, мы, так сказать, на хозрас­чете. Послезавтра пятница, и гаврикам моим, хоть лоп­ни, а денежки...

Короче, Слава.

Глянув на посерьезневшее, жесткое лицо друга, уловив в его глазах знакомый упрямый блеск, Грязнов вздохнул:

Чего спрашиваешь? Сам знаешь.

Через семь минут у Меркулова начнется совеща­ние с сотрудниками ФСБ и МВД. Судя по списку, привлечены кадры высшего пилотажа. Дело, как я и пред­полагал, выходит за рамки убийства Кузьминского. — Турецкий задумался на минуту, потом продолжил: — 11е знаю, по какому наитию я не то чтобы заподозрил в чем-то Саргачева, но, скажем так, обратил особое внима­ние. Дело в том, что Валерий Степанович, вот этот кра­савец — Анатолий Павлов и вице-премьер Лариса Ива­новна Стрельникова присутствовали на похоронах Кузь­минского. Возникает масса вопросов, о которых легко догадаться. И главный из них: какая связь существова­ла между отпетым националистом и ярой демократкой?

Присутствовали? — переспросила Лиля. — И цве­ты возлагали?

Нет, сидели в машине Павлова. Вице-премьер была в затемненных очках во все лицо и широкополой шляпе.

Похоже, — задумчиво заметила Лиля. — Знае­те, как называли Ларису за глаза?

И как же?

Мата Хари.

Ларису? — хмыкнул Грязнов. — А эти уж не ты ли нашлепала? — кивнул он на фотографии.

Не нравятся?

Тебе не в следственной группе состоять, а на Ар­бате ошиваться. Возле картонных фигур президентов. Бывшего и настоящего. Ба-алыние деньги бы огребала!

Время, — посмотрев на часы, поднялся Турец­кий. — Иду.

2

Года за полтора до убийства Кузьминского возле во­рот дачи заместителя председателя правления коммер­ческого банка «Диана» остановились вишневые «Жи­гули» четвертой модели. Из машины вышел высокий худощавый мужчина в темном костюме, защитных мод­ных очках и белоснежной водолазке. От ворот до особ­няка, возведенного из красного качественного кирпи­ча, каких огромное количество понастроено теперь во всех поселках и деревнях Подмосковья, вела песчаная дорожка, с обеих сторон усаженная вечнозеленым ку­старником. Обширная площадка возле особняка пус­товала. Мужчина подошел к воротам, увидел кнопку звонка и нажал.

Вас слушают, — раздался голос.

Мне необходимо видеть Альберта Георгиевича.

Альберт Георгиевич принимает лишь в рабочее время. В банке.

Динамик замолчал. Мужчина нажал кнопку вновь, теперь уже более требовательно.

В чем дело? — рявкнуло в динамике.

Передайте господину Попову-Городецкому, что его просит принять спецкор телевидения Роберт Вест.

Минутку, — там сбавили тон.

Ждать пришлось недолго, в металлической калитке щелкнуло.

Проходите, господин Вест.

/

У подъезда особняка мужчину встретили двое ох­ранников, один из которых быстренько прошелся ска­нером по одежде приехавшего.

Я не ношу оружия.

Охранник ничего не ответил, знаком пригласил сле­довать за собой. Миновав несколько комнат, обстав­ленных с хорошим вкусом, что для посетителя яви­лось некоторой неожиданностью, они поднялись в про­сторный кабинет с мебелью из карельской березы ручной работы. Из-за стола, сделанного в виде мор­ской ладьи, поднялся крупный мужчина лет сорока, хозяин, Альберт Георгиевич Попов-Городецкий.

Слушаю, — сказал он, глянул на пришедшего и добавил: — В вашем распоряжении не более десяти минут.

Я уложусь в пять, — протягивая удостоверение, ответил незнакомец.

«Васильев Андрей Андреевич. Специальный кор­респондент телевидения», — прочел Городецкий и воп­росительно посмотрел на мужчину. — А где же Ро­берт Вест?

Он перед вами.

Не понял, уважаемый...

В миру вы ведь тоже Попов-Городецкий, но в кру­гах, вам хорошо известных, называют вас просто Попом.

Вы, кажется, начинаете хамить?..

Я не укладываюсь в пять минут, — перебил Ан­дрей. — Играете в очко?

Закуривавший в этот момент Городецкий поперх­нулся от неожиданного вопроса, закашлялся

Я не ослышался, господин Вест? В очко?

Ставлю любую сумму.

Городецкому подумалось: уж не сумасшедший ли перед ним или, еще хлеще, не из «Детского мира» ли, как называют в определенных кругах комплекс зданий на Лубянке, и не предложить ли этому хвату живенько покинуть апартаменты, но посетитель сде­лал предупредительный ход:

Я не сумасшедший, не дурак и не агент ФСБ. Мне ничего не стоит очистить все казино столицы, к которым вы имеете некоторое отношение, но с вы­игрышем я не дошел бы и до ближайшего туалета. Начнем?

Он вытащил нераспечатанную колоду карт, разор­вал и показал несколько таких пассов, что поневоле вызвал уважение у Городецкого. Альберт Георгиевич был по натуре игрок и, внезапно почувствовав знако­мый азарт, решительно согласился:

Начнем. Что вы имели в виду под словами «лю­бая сумма»?

Именно любую сумму.

Играем на наличные. Ваша ставка?

Последние, — выкладывая на стол две стодолла­ровые бумажки, сказал Андрей Андреевич Васильев, он же — Роберт Вест.

Негусто, — усмехнулся Городецкий, выдвигая ящик и доставая такую же сумму.

Через несколько минут двести долларов, принадле­жавших Городецкому, перешли к Андрею.

Альберт Георгиевич выложил пачку «зеленых», от­делил четыре бумажки, внимательно следя за тонки­ми нервными пальцами Васильева, тасующего карты.

Беру.

Пожалуйста.

Еще.

С удовольствием.

Хватит. Прошу.

Двадцать одно.

Городецкий молча отслюнявил восемь бумажек.

Быть может, вы? — протянул сопернику колоду Андрей Васильев.

Работай!

Андрею не понадобилось и получаса, чтобы вся пач­ка была передвинута на его сторону. Городецкий схва­тил телефон.

Фима? Не уехал? И не собирайся! Поднимись ко мне! Захвати пару колод карт и деньги! Сколько-сколь­ко?! Сколько есть! Вам ничего не говорит имя Ефима Ароновича Фишкина? — бросив трубку, обратился он к Андрею.

Ничего.

Странно. Весьма уважаемый человек на катра­нах. Может быть, самый уважаемый...

Я не бывал на этих ваших сборищах...

Ну почему же сборищах? — возразил Городец­кий. — Собираются вполне приличные люди, круп­ные суммы... Нет, вы не правы. Катраны — это впол­не солидно, пристойно...

Городецкий поднялся, открыл бар.

Что пьете, господин Вест?

Все. Но лучше водку.

На столе появилась водка, хрустальные рюмки, икра, бородинский хлеб в целлофане, балычок.

За знакомство.

Дай Бог, не последнюю, — улыбнулся Андрей.

Вошел Ефим Фишкин, невысокий, упитанный муж­чина с блестящими черными глазами, приветливо от­крыл полные губы в широкой улыбке:

Пьем-с?

Обмываю проигрыш, — кивнул на деньги Горо­децкий.

Любопытно, — потирая руки, сказал Фишкин. — И много проиграли, Альберт Георгиевич?

Сколько было.

Восемнадцать четыреста, — сказал Андрей.

Вы же не считали!

Зачем? И так вижу.

Пригласил тебя. Накажи господина Веста, Фима.

Как сказать, как сказать...— хмыкнул Фиш­кин. — Накажи! А если он меня накажет?

Вы пришли играть? — спросил Андрей.

Если друг просит...

Тогда я играю на все.

Может быть, начнем с полтинничка? С сотенки?

Нет времени. Я и так уже задержал господина Городецкого.

Играй, Фима, — строго сказал Альберт Георгиевич.

Фима с треском вскрыл колоду, шелестнул карта­ми, сделал несколько простеньких пассов, глядя на Андрея, который совершенно не обратил внимания на движения пухленьких рук Фишкина. Городецкий сел в широкое кресло так, чтобы хорошо видеть Андрея, не упустить мельчайших его действий, выражения глаз, лица, вообще всего его облика, но ничего особенного он так и не приметил, если не считать отрешенности и углубленного взгляда игрока. Но таких, отрешен­ных и углубленных, Городецкий на своем веку пови­дал немало.

Непостижимо, — проговорил Фима Фишкин, шаря в нагрудном кармане. — Такого не может быть, потому что не может быть никогда...

Что, Фима? — ласково спросил Городецкий. — Конец?

Пятьдесят кусков! Непостижимо... Он гений, Алик!

Городецкий пересел к столу, закурил, долго смот­рел на Андрея, потом коротко сказал:

Перейдем к делу.

Как я уже говорил, мне достаточно двух-трех ме­сяцев, чтобы обчистить все игорные дома и казино по всей России. Однако без вашего, скажем так, благо­словения это не только невозможно, но и опасно.

Верно, — согласился Городецкий.

Я прокатился в Петербург, Нижний Новгород, побывал в московских казино...

Играл?

Разве мы перешли на «ты»?

Можем перейти.

Играл два раза. По мелочи. Взял порядка пяти­сот долларов. В некоторых местах игра идет крупная...

Что предлагаешь?

Стричь как владельцев казино, так и игроков.

Но не до конца, — развел губы в улыбке Горо­децкий. — Чтобы обрастали... Что скажешь, Фима?

Гений, — ответил Фишкин. — Золотая жила.

Как я понимаю, тебе нужны крепкие крутые парни? — обратился Городецкий к Андрею.

Мордоворотов я мог бы купить и сам. Мне необ­ходимо, чтобы в каждом городе, куда я приеду, чуя­ли, откуда дует ветер.

А ветерок, небольшой такой баргузинчик, дол­жен веять от меня? Понятно. Мне имя стоит дорого, Андрей Андреевич.

За это и плачу тридцать процентов.

Работаем вполовину. Пятьдесят на пятьдесят.

Сорок.

Городецкий посмотрел на Фиму, который согласно кивнул.

Только ради Ефима Ароновича, — улыбнулся Го­родецкий, протягивая руку Андрею. — Договорились.

Что-то я не пойму... Как теперь к вам обращать­ся? То ли господин Вест, то ли Андрей Андреевич? — спросил Фишкин.

Как старший по возрасту, называйте просто Ан­дреем.

Не будет ли прокола, Андрей? Суммы-то могут быть с шестью ноликами...

Исключено. Особенно если суммы с шестью но­ликами.

Феноменально, — прошептал Фишкин. —Ты, ве­роятно, понял, Андрей, что и мне приходилось дер­жать в руках картишки. Но подобного я не то что не видел, но даже не мог представить.

Подобного в мире карт еще не было.

Что? Как? Каким образом? Хотя бы в двух словах!

Вы уже сказали одно, достаточно емкое слово, — чуть усмехнулся Васильев.

Гений, — проговорил Фишкин.

Ну что же, господа, — поднялся Городецкий. — Сейчас мы попаримся, искупаемся и двинем. Прове­рим гениальность на деле.

Андрей взял две стодолларовые купюры, сунул в на­грудный карман, остальные деньги отодвинул в сторону.

Будущих друзей или, если желаете, хозяев я не граблю, — сказал он.

Будем ли мы тебе друзьями или хозяевами — по­кажет время, — помедлив, ответил Городецкий. — Пока же скажу так: мы люди чести, особенно если это каса­ется карточной игры. Возьми. Ты их заработал. Вижу, хочешь стать богатым. Но знай: у богатых есть свои неудобства. Жареный петух тебя еще не клевал? Вот и не дай Бог... А теперь идем париться и купаться.

Проходя цветочной галереей, ведущей к сауне, Го­родецкий внезапно спросил:

А что ты там вякал о моем отношении к казино?

Тебе лучше знать.

Ты, Андрюша, отвечай, когда тебя спрашивают очень даже дружелюбно...

Любая шлюха скажет, не говоря уже о пьяных козлах.

Начитался ты, Андрюша, плохих детективов, — усмехнулся Городецкий. — Значит, интересовался?

А как, по-твоему, я вышел на тебя?

И о чем же тебе поведали пьяные козлы?

Найди, говорят, Алика Попа, и будет все о’кей. Я и нашел.

Ладно, — сказал Городецкий. — Замнем.

Сауна была шикарная, из чистой розовой осины, жар стоял такой, что потрескивали волосы. Бассейн, отделан­ный снизу зеркалами, голубел водой, пахнущей морем.

К полуночи они все трое, в сопровождении двух ма­шин, в которых расположились телохранители, при­ехали в Москву и остановились возле ближайшего ка­зино. Пробыли там около часа, потом побывали во вто­ром, в третьем. К утру Андрей отсчитал Городецкому положенные сорок процентов.

Будем работать, — сказал Городецкий. — Но ак­куратно. Мы несколько перегнули. Поедешь в Ниж­ний. Там есть где разгуляться. Лады?

Лучше бы в Монте-Карло.

А что? — вскинулся Фима Фишкин. — Идея!

Обмозгуем, — не сразу ответил Городецкий. — Ты чего сник, Андрюша? Устал?

Машина моя...

В два часа подгонят к дому. Или ты на «мерседе­се» хочешь?

Отвези меня домой.

Отвезут. Садись во-он в ту тачку, — указал на коричневый «БМВ» Городецкий. — Отвезут, а если пожелаешь, то разуют, разденут и спать уложат.

Я уж как-нибудь сам, — хмыкнул Андрей.

Тогда будь здоров.

До скорого.

Зайдя в квартиру, Андрей вывалил на диван груду долларов, долго смотрел на них, потом подошел к две­ри и впервые за много лет подумал о том, что просто- таки необходимо сменить старенькие замки на новые, более совершенные.

С этой ночи круто изменилась жизнь Андрея Анд­реевича Васильева.

Андрей был единственным ребенком в семье полков­ника госбезопасности, работавшего, кстати, под нача­лом генерала Стрельникова, отца будущего вице-пре­мьера Ларисы Ивановны. И генеральская и полковни­чья квартиры находились в одном доме, на Кутузовс­ком, и даже в одном подъезде. В этом же элитном зда­нии проживал и ответственный сотрудник китайского консульства Степан Захарович Саргачев, естественно, также имевший отношение к органам, отец Валерия Саргачева. Правда, квартира Саргачевых частенько пу­стовала из-за частых длительных командировок отца, но никто никогда в нее не вселялся. Мир детей, роди­тели которых или стоят у власти, или находятся близко к ней, очень узок. Они, как правило, дружат между собой, выходят замуж или женятся друг на друге, бра­ки их, за редким исключением, бывают несчастливы­ми, и это неудивительно, потому что с детских лет ви­тает над ними дух какой-то недосказанности, зависти и недоброжелательства. Дружили с первого класса и Лариса Стрельникова, и Валерий Саргачев, и Андрей Васильев. У Андрея обнаружились прекрасные мате­матические способности, и никто не сомневался, что после окончания школы он пойдет в Бауманский или в МАИ, но он поступил на юридический в МГУ, куда пошли Лариса и Валерий, так, по привычке, чтобы быть вместе. Учился Андрей в отличие от друзей ни шатко ни валко, без желания, а потому после защиты дипло­ма ему было все равно где работать, в НИИ ли, на теле­видении или в любой юридической консультации. А тут еще эта несчастная любовь. Нужно ли говорить о том, в кого влюбился Андрей, как, впрочем, и Вале­рий? Но если Валерий скрывал свое чувство, то Андрей ходил по пятам за Ларисой, ныл, унижался. «Да что вы, мальчики, спятили, в самом деле?! — смеялась Ла­риса. — Я за академика собралась!» Она и впрямь вышла замуж за академика, головастого такого малого, кото­рый, кроме своих формул и какой-то хитрой машины, смонтированной им в Дубне, совершенно ни в чем не разбирался, если за шесть лет совместной жизни не мог сделать ребенка. Впрочем, дело могло быть и не в муже-академике: до Андрея начали доходить слухи о связях Ларисы с другими мужчинами и о том, что она, якобы еще задолго до замужества, сделала неудачный аборт. Если Валерий, как истинный мужчина, искал забвения в афганской, войне, то Андрей, как говорит­ся, загудел, тем более что следить за ним стало некому: отец после чистки в органах уехал на Владимирщину, в родимый деревенский дом, мать, разумеется, после­довала за ним, и теперь они, получая приличные пен­сии, живут припеваючи, ухаживая за годовалым быч­ком Еремкой, вишневым садом и многочисленными ку­рами. Квартиру на Кутузовском пришлось сдать — слишком велик был метраж для одного Андрея. Посе­лили там какого-то новоявленного генерала из моло­дых, сам же Андрей, не без помощи поселенца, пере­ехал в однокомнатную, в дом рангом пониже, правда, в центр, на Остоженку. Загудел Андрей капитально. Из НИИ, где был юрисконсультом, ушел, распродал кое- какой китайский фарфор, картины, но обширную, бо­гатую библиотеку хватило ума не тронуть. Алкаши, с утра до вечера сидящие во дворе за домино и картами, при виде Андрея уже приветственно помахивали рука­ми, а иные и вовсе запанибратствовали, лезли обни­маться, справедливо ожидая появления из кармана юри­ста очередной бутылки, но в один прекрасный вечер Андрей полностью прекратил с ними всяческие отно­шения. А случилось так.