— О разных людях? В том смысле, что одних оценили, других нет?
— Не только. В самых древних сагах берсерки часто помощники и защитники, во всяком случае, ударная сила ярла. А в поздних — бандиты. В «Саге о Ватисдале» есть строчки о том, что в Исландии берсеркам объявили войну. Это начало XII века, а на сто лет раньше в Норвегии ярлом Эриком Хаконарсоном они были объявлены вне закона. Как думаешь, почему?
Некоторое время я пытаюсь понять логику событий, потом ахаю:
— Христианство?!
— Да, Скандинавия крестилась, и бешенство берсерков стали объяснять одержимостью дьяволом. Это их закат, а потому и сведения только как о бандитах.
— Они действительно ели мухоморы?
— Ну, думаю, не сами мухоморы, но их настойку пить вполне могли. Знаешь, чем отличались берсерки от многих других воинов?
— Силой, мощью, неустрашимостью…
— А еще неимоверным количеством шрамов. Не иметь шрамов от серьезных ран считалось для сильного мужчины неприличным, а для воина и вовсе невозможным. Умереть от старости в постели — позор. Сообщают, что берсерков не брали ни мечи, ни огонь. Думаю, не так, просто они понижали свой болевой порог сознательно, а еще применяли техники железных мускулов, как применяют в восточных единоборствах, когда человек способен превратить свои мускулы в подобие металла, который не всякий клинок пробьет. А кусание щита — это тоже сознательное приведение себя в состояние ярости. Помнишь, как ведут себя перед схваткой участники боев без правил?
Я смеюсь:
— Как дети — бьют себя в грудь пяткой, демонстрируя кукольную ярость.
— Не совсем кукольную. Да, они играют на публику, чтобы ее разогреть, и на противника, чтобы того запугать до начала боя. Но это помогает и им самим. Когда женщина крутится перед зеркалом, убеждая себя, что хороша, это сродни битью пяткой в грудь для огромных мужчин. Я сильный, о, какой я сильный! Все меня боятся, даже я сам себя боюсь! И тому подобное. Глядишь, и поверил. А если еще и победить удалось…
— Значит, мухоморы ни при чем?
— Мухоморы? В них есть мусцимол… Не думаю, что мусцимол может вызвать такую ярость, которая заставила бы грызть металлическую окантовку щита. Много надо съесть или выпить. Эйфорию он вызывает, и даже бешенство тоже. Хотя, кто знает, ведь они физически были много крепче и могли потребить столько этого мусцимола, сколько для нас смертельно. Мы же не знаем их реакцию на такой возбудитель. Говорят, ели число грибов, кратное семи — 7–14–21… Если сейчас съесть двадцать один гриб, пожалуй, и врачи доехать не успеют, если вообще сумеешь дожевать этот двадцать первый гриб. А настойку мухомора я тебе дам попробовать.
— Это же отрава?!
— Конечно. Хотя отрава все вокруг. Жизнь вообще тяжелая штука, никто не выдерживает — все рано или поздно умирают. Ты не знала? Доза должна быть совсем небольшой и под контролем. Это будет сродни наркозу, его же тоже нельзя бесконтрольно.
Наверное, на моей физиономии отразился весь испытываемый мной ужас, потому что Ларс смеется:
— Не бойся, перед тем как предложить настойку, я тебя предупрежу. Свен ее на кухне не использует, клянусь. Трусиха.
В библиотеку, предварительно постучав, заглядывает Свен. Кажется, он не сразу нашел нас взглядом.
— Ларс, звонил Мартин и подтвердил.
— Тьфу ты! Который час?
— Через полчаса обед, как ты просил.
— Хорошо, уже идем. Линн, берсерки подождут до следующего раза, сегодня нам еще нужно в Стокгольм.
Мне очень не хочется в Стокгольм, вообще не хочется уходить от тепла камина, мягкого ковра, интересной беседы, а, главное, от близости Ларса. Похоже, ему тоже.
Но Ларс встает и легко поднимает за руки меня.
— Пойдем переодеваться. Я назначил Петеру отплытие через полтора часа.
На несколько мгновений мы оказываемся вплотную друг к другу, руки Ларса немедленно проникают под мою рубашку и прижимают к себе за спину. Но целует он лишь мой висок, шепча при этом на ухо:
— Ты умница. И не противься, все равно я сильней и ты моя. Напою мухоморами и сделаю все, что захочу. Да, я вот такой: коварный обольститель.
Я не успеваю даже глубоко вдохнуть от такого заявления, потому что в следующее мгновение уже перебираю ногами, стараясь успеть за своим хозяином (а как иначе?), который тянет меня за руку наверх.
— Свен, пусть книги останутся лежать, как есть. Они нам понадобятся завтра.
В полуобморочном состоянии взбегаю за Ларсом по лестнице, но у своей двери он подталкивает меня дальше:
— Иди, переодевайся для обеда и поездки сразу.
* * *
Вангер привык отрабатывать каждого подозреваемого или свидетеля так, чтобы потом к этому не возвращаться. Конечно, не всегда удавалось, потому что всплывали новые факты, но он старался.
Из этого следовало, что о Ларсе Юханссоне нужно выяснить все, что можно. Скорее автоматически, чем ожидая что-то получить, Даг запросил данные на Юханссона и получил сообщение, что… тот уже бывал в полиции, правда, в юности и как свидетель, но его пальчики нашлись, как и записи допросов.
Да здравствует век технических достижений, в архиве сохранились кассеты с материалами того дела. Юханссон проходил свидетелем, от показаний которого зависело, посадят ли его подружку. Подруга заметно старше самого Ларса, годилась ему если ни в матери, то в тетки точно. Ее обвиняли в торговле наркотиками. Пробежав глазами материалы дела, Вангер быстро понял, что все направлено не столько против обвиняемой (которую, кстати, признали виновной), сколько против ее мужа. Супруга усадить надолго не удалось, отыгрались на второй половине. Но деньги способны на многое, хорошие адвокаты быстро вытащили красавицу из тюрьмы.
Вангера меньше всего интересовали страсти по наркоте и куда больше взаимоотношения этих двоих: молодого красавца и его опытной наставницы. Уже прозвучало, что именно она познакомила Ларса с БДСМ, а потом Юханссон научил своих более молодых подружек вязать хитроумные узлы. В том числе и Кайсу.
Еще раз мысленно поблагодарив технический прогресс и компьютерщиков Управления, переведших все в цифру, Вангер скачал нужные материалы себе на компьютер и уселся перед экраном в кабинете. Раньше пришлось бы глазеть на большой экран и то и дело просить аппаратную остановить, вернуться на несколько кадров и пустить снова…
Уже час Даг Вангер внимательно смотрел на экран, на котором совсем молодой Ларс Юханссон давал показания по делу о наркоторговле в Стокгольме. Банду взяли с поличным, но некоторым удалось уйти или отделаться легким испугом. Одна из таких — Паула Якобс.
Нашлась и запись перекрестного допроса Юханссона, как свидетеля, и запись совместного допроса Паулы, обвиненной в содействии распространению наркотиков, и Юханссона. Именно его показания стали логической точкой обвинений и приговора Пауле.
Если честно, Вангеру нравился этот парень, было в нем что-то такое, что выделяло среди остальных. Но интуитивно Даг чувствовал какую-то заковыку. В жизни взгляд прямой и открытый, а вот на записи допросов что-то настораживало.
— Эй, хватит уже любоваться на своего красавчика! Кофе будешь? Фика… — в комнату заглянула Фрида.
Даг кивнул:
— Да. Только автомат не работает, я уже ходил к нему.
— Починили… — улыбнулась Фрида.
Даг только хмыкнул в ответ. Вот всегда так — стоит ему отправиться за кофе, в автомат перестанет поступать вода, в нем закончится сам кофе или что-то заест. У Фриды такого никогда не случается. Везучая…
Однажды он выложил приятельнице свои соображения, Фрида рассмеялась:
— Мне всегда везет. Знаешь, почему? Я в детстве в зоопарке подкову слона нашла.
Фика для шведов дело святое, не прерываться на кофе минимум дважды в день, значит, не быть шведом.
Инспектор подала пластиковый стаканчик с кофе из автомата и в пакете семлу, присела рядом со своим стаканчиком.
* * *
Через полтора часа Петер действительно отчаливает, чтобы доставить нас в Стокгольм. У меня в голове творится черт-те что. То есть я двигаюсь, что-то делаю, даже говорю и, кажется, вполне разумно, но это моя оболочка, потому что все мысли там, в библиотеке, а в ушах стоит обещание: «…и ты моя». Что за заявление? «Не противься»… словно я способна сопротивляться. Вьет из меня веревки, закручивает узлами, морскими, шибари, собственными…
Все, чего удалось добиться ночными размышлениями и утренней пробежкой, давным-давно выветрилось из головы. И никакие советы бывалой стервы мне не помогут, потому что я б руках этого красавца, в плену его серых глаз. Сердце сладко замирает при воспоминании о его руках, а в голове полнейший сумбур.
— Если я правильно понял, ты предпочитаешь СоФо?
— Да.
— Там есть магазины стильных вещей? Я плохо знаю этот район.
— А какой знаешь хорошо, Эстермальм?
— Почему насмешка, чем Эстермальм хуже твоего СоФо?
— Не хуже, просто стиль другой.
— Да, я знаю Эстермальм и учился в Университете, у меня есть квартира в Норрмальме. Это плохо?
— Нет, конечно.
Я не говорю, что тоже учусь в Университете, моя мама тоже живет в Эстермальме, а бабушка в Норрмальме, и моего предпочтения Седра и СоФо они не понимают.
— Какие именно магазины тебе нужны?
— Не тебе, а нам. Там должны быть стильные, я знаю.
— Есть, например, «Силветто» — стиль середины двадцатого века.
— Замечательно, значит, в «Силветто».
Неужели мы вместе отправимся в «Силветто», где меня из-за Бритт знает половина продавцов? Может, лучше не надо?
Но мы едем именно туда, и Ларс демонстрирует потрясающий вкус, лично выбрав мне пяток платьев для примерки. Они в стиле Грейс Келли — с широкими юбками, поясами на талии, облегающим верхом. Мне нравится и идет, потому что под такой юбкой-колоколом не видна ширина бедер, а талия у меня приличная.
Отобрав платья, Ларс командует:
— Вот это. Иди, надевай и показывай.
Появление такого обаятельного красавца в магазине не могло остаться незамеченным, на нас не просто глазеют, продавцами забыты покупатели, а самими покупателями (это же женщины!) — то, за чем пришли в магазин. В «Силветто» царит Ларс, Ларс и только Ларс. На нас украдкой поглядывают, исподтишка подглядывают, откровенно таращатся со всех сторон, из всех углов. Моя внешность разобрана «по косточкам», естественно, вынесен смертный приговор, привести который в исполнение у судей нет никакой возможности. Я понимаю, что в лучшем случае они вышвырнули бы меня вон, потому что божеству не соответствую.
Ларса вся эта суета ничуть не смущает. Неудивительно, небось привык. Он словно не замечает ни восхищенных и призывных взглядов на себя, ни завистливых и презрительных на меня.
Я меряю одно платье за другим и жалею, что не ношу платья, потому что это красиво, очень красиво. Но платья требуют определенного стиля жизни, мне ближе джинсы и рубашка.
Каждый раз, когда я открываю занавес примерочной кабины и выхожу наружу, лицо Ларса озаряет улыбка, он чуть наклоняет голову к плечу, делая знак мне, чтобы повернулась, довольно кивает и просит показать следующее. Когда я выхожу в последнем — бело-бирюзовом, которое придало моим глазам такой же морской оттенок, Ларс подходит совсем близко, крепко берет меня за талию, затянутую широким поясом, и шепчет, уткнувшись в волосы: