Фон Гунтен выпил рюмку вишневки. Ему было страшно. Он забился в угол, оперся локтем на ручку своей корзины, сидел и ждал. Ему казалось, что он уже очень давно сидит так. В этой душной тишине чувствовалась угроза. За окнами посветлело, дождь перестал, и вдруг выглянуло солнце. Только ветер еще завывал, сотрясая стены. Фон Гунтен обрадовался, когда у крыльца наконец затормозили машины.
— Пойдемте, — поднявшись, сказал Ризен.
Оба вышли. Перед кабачком дожидались темный лимузин и автобус оперативной группы; санитарный автомобиль подошел вслед за ними. Яркое солнце заливало деревенскую площадь. У колодца стояли двое ребятишек лет пяти-шести — девочка и мальчик, у девочки под мышкой торчала кукла, у мальчика — хлыстик.
— Фон Гунтен, садитесь рядом с шофером! — крикнул Маттеи из окна лимузина, и, когда разносчик, словно почувствовав себя в безопасности, со вздохом облегчения уселся на место, а Ризен влез во вторую машину, полицейский комиссар приказал: — Так! А теперь покажите нам, что вы нашли в лесу.
Они пошли прямо по мокрой траве, потому что лесная просека превратилась в сплошное месиво. Среди кустов невдалеке от опушки они увидели детский трупик и окружили его кольцом. Все молчали, деревья шумели на ветру, с них все еще сыпались крупные серебряные капли и сверкали как алмазы. Прокурор бросил сигару «Бриссаго» и смущенно наступил на нее. Хенци смотрел в сторону.
— Сотрудник полиции не смеет отворачиваться, Хенци, — сказал Маттеи.
Полицейские расставляли осветительные приборы.
— После такого ливня нелегко будет отыскать следы, — заметил Маттеи.
Среди полицейских вдруг оказались те же ребятишки — мальчик и девочка; они стояли и глядели во все глаза, девочка все еще с куклой под мышкой, а мальчик — с хлыстиком.
— Уберите детей.
Один из полицейских взял их за руки и отвел на дорогу. Там они остановились как вкопанные.
Из деревни уже бежали люди, хозяин кабачка сразу был виден по белому фартуку.
— Оцепить! — распорядился полицейский комиссар.
Несколько агентов заняли посты. Другие принялись обыскивать окрестности. Засверкали блицы.
— Ризен, вы знаете, чья это девочка?
— Нет, господин комиссар.
— В деревне вы ее видели?
— Как будто видел, господин комиссар.
— Сфотографировали ее?
— Сейчас сделаем еще два снимка сверху.
Маттеи подождал.
— Следы есть?
— Никаких. Все затоплено.
— Пуговицы осмотрели? Есть отпечатки пальцев?
— Какое там! После такого ливня!
Маттеи осторожно склонился над трупиком.
— Бритвой! — установил он, собрал разбросанное кругом печенье и бережно сложил в корзиночку. — Крендельки.
Доложили, что кто-то из деревенских хочет поговорить. Маттеи поднялся. Прокурор посмотрел на опушку. Там стоял седой человек с зонтиком, висевшим на левой руке. Хенци оперся о ствол бука. Он был бледен. Разносчик сидел на своей корзине и шепотом твердил:
— Я проходил мимо, случайно, совсем случайно…
— Приведите старика!
Седой человек пробрался сквозь кусты и оцепенел.
— Господи, господи, — только и мог он пролепетать.
— Разрешите спросить вашу фамилию? — обратился к нему Маттеи.
— Я учитель Лугинбюль, — чуть слышно ответил старик и отвернулся.
— Вы знаете эту девочку?
— Это — Гритли Мозер.
— Где живут родители.
— «На болотцах».
— Это далеко от деревни?
— Четверть часа ходу.
Маттеи бросил взгляд на убитую, у него одного хватило на это духу. Никто не произнес ни слова.
— Как это случилось? — спросил учитель.
— Преступление на сексуальной почве, — объяснил Маттеи. — Она училась у вас?
— Нет, у фрейлейн Крум. В третьем классе.
— У Мозеров есть еще дети?
— Гритли была у них единственным ребенком.
— Кто-нибудь должен сообщить родителям.
Все опять промолчали.
— Может быть, вы, господин учитель? — спросил Маттеи.
Лугинбюль долго не отвечал.
— Не сочтите меня трусом, — запинаясь, сказал он наконец, — я не хочу брать это на себя. Не могу, — шепотом добавил он.
— Понимаю, — согласился Маттеи. — А где господин пастор?
— В городе.
— Хорошо. Можете идти, господин Лугинбюль, — ровным голосом произнес Маттеи.
Учитель прошел обратно на дорогу. Там все прибывал народ из Мегендорфа.
Маттеи взглянул на Хенци. Тот по-прежнему стоял, опершись о ствол бука.
— Пожалуйста, только не меня, комиссар, — шепотом попросил Хенци.
Прокурор тоже отрицательно помотал головой. Маттеи еще раз посмотрел на трупик, потом на разорванное красное платьице, которое валялось в кустах, мокрое от крови и дождя.
— Что ж, тогда пойду я, — сказал он и поднял корзинку с крендельками.
Дом «На болотцах» был расположен в топкой ложбине близ Мегендорфа. Маттеи оставил служебную машину в деревне и пошел пешком. Ему хотелось выиграть время. Он издалека увидел дом. Но вдруг остановился и обернулся. Ему послышались шаги. Опять те же ребята — мальчик и девочка. Они раскраснелись — верно, бежали напрямик, иначе никак нельзя было объяснить их появление.
Маттеи пошел дальше. Дом был невысокий — белые стены и темные стропила, на них гонтовая крыша. За домом — плодовые деревья, в саду — вскопанные грядки. Перед домом мужчина колол дрова. Он поднял голову и увидел полицейского комиссара.
— Что вам угодно? — спросил он.
Маттеи мялся в растерянности, наконец назвал себя и спросил, лишь бы выиграть время:
— Господин Мозер?
— Это я и есть. Что вам нужно? — повторил он и остановился перед Маттеи, держа топор в руке.
Это был испитой человек лет сорока с изборожденным глубокими складками лицом и серыми глазами, пытливо смотревшими на комиссара полиции. В дверях показалась женщина, на ней было тоже красное платье. Маттеи обдумывал, что сказать. Он давно уже над этим думал и до сих пор ни до чего не додумался. Мозер сам пришел ему на помощь. Он увидел корзиночку в руках у Маттеи.
— С Гритли что-нибудь случилось? — спросил он и снова пытливо посмотрел на Маттеи.
— Вы куда-нибудь посылали Гритли? — в свою очередь спросил полицейский комиссар.
— К бабушке, в Ферен, — ответил крестьянин.
Маттеи прикинул: Ферен была соседняя деревня.
— Гритли часто ходила туда? — спросил он.
— Каждую среду и субботу после обеда, — ответил крестьянин и в приливе внезапного страха спросил: — Зачем вам это нужно знать? Отчего вы принесли назад корзиночку?
Маттеи поставил корзинку на пенек, на котором Мозер колол дрова.
— Гритли нашли мертвой в мегендорфском лесу, — сказал он.
Мозер не шелохнулся, не шелохнулась и жена, она все еще стояла на пороге. Тоже в красном платье. Маттеи увидел, как на побелевшем лице Мозера внезапно выступил и ручьями заструился пот. Ему хотелось отвернуться, но он был словно прикован к этому лицу, к этому струящемуся поту; так они и стояли оба, вперив друг в друга глаза.
— Гритли убили, — услышал Маттеи собственный голос; его раздосадовало, что голос звучит безучастно.
— Не может этого быть, не бывают на свете такие изверги, — прошептал Мозер, и рука с топором дрогнула.
— Бывают, господин Мозер, — сказал Маттеи.
Мозер тупо посмотрел на него.
— Я хочу пойти к дочке, — еле слышно выговорил он.
Полицейский комиссар покачал головой.
— Не стоит, господин Мозер. С моей стороны жестоко так говорить. Но послушайте меня; лучше не ходите к вашей Гритли.
Мозер вплотную подошел к комиссару полиции, остановился перед ним лицом к лицу.
— Почему это лучше? — выкрикнул он.
Полицейский комиссар промолчал.
Мозер еще мгновение раскачивал в руке топор, как будто собираясь замахнуться им, потом повернулся и пошел к жене, которая все еще стояла в дверях. Все еще без движения, без единого звука. А Матвеи ждал внизу. Он видел все до мельчайших подробностей и вдруг понял, что до конца жизни не забудет этой сцены.
Мозер обеими руками обхватил жену и весь затрясся от беззвучных рыданий. Он спрятал лицо на ее плече, а она все стояла и смотрела в пустоту.
— Завтра вечером вам покажут вашу Гритли. У нее будет такой вид, словно она уснула, — беспомощно прошептал Маттеи.
Тут вдруг заговорила женщина.
— Кто ее убил? — спросила она таким сухим деловым тоном, что полицейскому комиссару стало страшно.
— Я найду убийцу, фрау Мозер.
Женщина в первый раз, повелительно, с угрозой посмотрела на него.
— Обещаете найти?
— Обещаю, фрау Мозер, — подтвердил Маттеи. Им сейчас руководило одно желание — поскорее уйти отсюда.
— Поклянитесь спасением своей души.
Маттеи замялся.
— Клянусь спасением своей души, — выговорил он наконец. Больше ему ничего не оставалось.
— Ну так ступайте, — приказала женщина. — Помните, вы поклялись спасением своей души.
Маттеи хотел сказать что-то утешительное, но не знал, чем тут можно утешить.
— Я очень вам сочувствую, — пробормотал он. Повернулся и медленно пошел назад той же дорогой. Впереди виднелся Мегендорф, а дальше лес. Над ними небо, теперь уже совсем безоблачное. У обочины топтались те же ребятишки, и, когда он, едва передвигая ноги, прошел мимо них, они засеменили за ним следом. Вдруг сзади, из того дома, раздался звериный вопль. Комиссар не понял, кто это так рыдает — отец или мать. И лишь прибавил шагу.
Не успел Маттеи вернуться в Мегендорф, как сразу же возникли первые трудности. Автобус оперативной группы дожидался полицейского комиссара в деревне. Место преступления и ближайшие окрестности были тщательно обысканы, а затем огорожены. Трое полицейских в штатском остались в лесу. Они получили задание скрытно следить за прохожими. Может быть, таким путем удастся напасть на след убийцы. Остальному отряду надлежало вернуться в город. Небо полностью очистилось, но после дождя в воздухе ничуть не посвежело. Фен все еще бушевал над лесами и селениями, налетая мощными теплыми порывами. От необычной удушливой жары люди становились злыми, раздражительными, нетерпеливыми. Хотя до вечера было еще далеко, на улицах горели фонари.
Крестьяне сбежались толпой. Они увидели фон Гунтена. В их глазах убийцей был именно он — разносчики всегда подозрительны. Мегендорфцы думали, что он уже арестован, и окружили автобус оперативной группы. Разносчик не шевелился, скорчившись от страха, сидел он между прямыми, как палки, полицейскими. Крестьяне подступали все ближе, пытались заглянуть внутрь. Полицейские не знали, что делать. Рядом в служебном лимузине находился прокурор, его тоже не пропускали. В окружение попала и машина представителя судебной медицины, прибывшего из Цюриха, и белый с красным крестом санитарный автомобиль, куда положили маленький трупик. Мужчины напирали молча, но с явной угрозой; женщины жались к домам и тоже молчали. Дети громоздились на закраине деревенского колодца. Ни у кого из крестьян не было определенных намерений, их согнала сюда глухая злоба. Жажда мести и справедливости. Маттеи попытался пробраться к оперативной группе, но это оказалось невозможным. Тогда он решил обратиться к председателю общины и стал расспрашивать, где его найти. Вместо ответа послышались приглушенные угрозы. Маттеи подумал и пошел в трактир. Он не ошибся — председатель сидел в «Олене». Это был приземистый, оплывший нездоровым жиром толстяк. Он пил вальтеллинское стакан за стаканом и в низенькое окошко наблюдал за происходящим.
— Я ничего не могу поделать, комиссар, — заявил он. — Видите, какой своевольный народ. Не верят в расторопность полиции. Сами желают творить правосудие. А какая была хорошая девочка Гритли! Все мы ее любили, — со вздохом добавил он.
На глазах у него навернулись слезы.
— Разносчик не виновен, — сказал Маттеи.
— Тогда незачем было его арестовывать.
— Он и не арестован. Мы его взяли как свидетеля.
Председатель общины хмуро оглядел Маттеи.
— Вы только рады отвертеться. А мы что знаем, то знаем, — произнес он.
— Вам, как председателю общины, прежде всего надлежит обеспечить нам свободный выезд.
Не ответив ни слова, тот осушил еще стакан разливного красного.
— Что вы молчите? — раздраженно спросил Маттеи.
Председатель гнул свою линию.
— Разносчику несдобровать, — пробурчал он.
Комиссар заговорил без обиняков:
— Так легко это дело не пройдет. И отвечать будете вы, как председатель Мегендорфской общины.
— А вы кого отстаиваете? Убийцу из похоти?
— Прежде всего мы отстаиваем законность, а виновен он или нет — это вопрос иной.
Председатель сердито шагал взад-вперед по низенькому помещению кабачка. Поскольку за стойкой никого не оказалось, он сам налил себе вина. И выпил так торопливо, что темные струйки побежали у него по рубашке. Толпа на площади все еще вела себя спокойно. Лишь когда шофер попытался запустить мотор полицейской машины, ряды сомкнулись теснее.
Теперь в кабачок пришел и прокурор. Он с трудом протиснулся сквозь толпу мегендорфцев. Вид у него был довольно помятый. Председатель общины струсил. Появление прокурора не сулило ничего приятного. Для него, как и для любого нормального человека, люди этой профессии были чем-то вроде пугал.
— Господин председатель, — начал прокурор, — ваши мегендорфцы, по-видимому, намерены прибегнуть к суду Линча. Я вижу только один выход — вызвать подкрепление. Это всех сразу образумит.
— Давайте попробуем еще раз поговорить с людьми, — предложил Маттеи.
Ткнув председателя указательным пальцем в грудь, прокурор пригрозил:
— Если вы немедленно не заставите их выслушать нас, тогда пеняйте на себя.
А церковные колокола уже били в набат. К мегендофцам со всей округи сбегались на подмогу. Явилась даже пожарная команда и заняла позицию против полицейских. Из толпы раздавались злобные выкрики: «Пакостник! Гад!»
Полицейские приготовились встретить нападение толпы, которая волновалась все сильнее, но сами были растеряны не меньше, чем мегендорфцы. Они привыкли наводить порядок, имея дело с заурядными происшествиями, здесь же они столкнулись с чем-то необычным. Но крестьяне разом утихли и замерли. Из дверей «Оленя», к которым вела каменная лестница с железными перилами, вышли прокурор с председателем общины и комиссаром полиции.
— Мегендорфцы, — воззвал председатель, — прошу вас, выслушайте господина прокурора Буркхарда.
Толпа никак не отозвалась на это заявление. Местные жители, крестьяне и рабочие, хранили прежнее грозное молчание. Небо над ними тем временем подернулось отблесками заката; уличные фонари раскачивались вокруг площади, точно бледные диски луны. Мегендорфцы твердо решили заполучить в свои руки того, кто, по их убеждению, был убийцей. Полицейские машины, как громадные темные звери, возвышались над людским приливом, все вновь и вновь пытались высвободиться, но моторы, едва взревев, сейчас же глохли. Все ни к чему. Страшное событие этого дня нависло надо всем гнетущей безысходностью — над темными деревенскими кровлями, над площадью, над скопищем людей, как будто убийство отравило своим ядом весь мир.
— Граждане Мегендорфа, — тихо и нерешительно начал прокурор, но каждое его слово было слышно на всей площади. — Мы...
Замелькали поднятые кулаки, раздался пронзительный свист.
Маттеи как прикованный смотрел на толпу.
— Скорей звоните по телефону, Маттеи, — приказал прокурор. — Вызывайте подкрепление.
— Убийца — фон Гунтен! — закричал тощий долговязый крестьянин с обветренным, давно не бритым лицом. — Я сам его видел! Никто больше в ложбинку не ходил.
Это был тот крестьянин, который работал в поле.
Маттеи выступил вперед.
— Мегендорфцы, — крикнул он, — я — комиссар полиции Маттеи. Мы согласны выдать вам разносчика!
От неожиданности все замерли.
— Вы спятили, что ли? — не помня себя от волнения, прошипел прокурор.
— В нашей стране издавна повелось так, что приговор преступникам выносит суд. Он осуждает их, когда они виновны, и оправдывает, когда они невиновны, — продолжал Маттеи. — Вы же намерены подменить собою суд. Не станем доискиваться, есть ли у вас такое право, поскольку вы сами присвоили себе это право.