— И последнее, о чем я хотел бы вас попросить. Не могли бы вы мне назвать самых близких друзей месье Арсизака?
— Ну, это не трудно. Нотариус Димешо, учитель Ренэ Лоби, аптекарь Андрэ Сонзай, адвокат Катенуа и врач Франсуа Музеролль. Если вы сочтете необходимым, я могу еще прислать записку с указанием адресов всех тех, кто тесно или косвенно связан с месье Арсизаком, а также резюме их, так сказать, curriculum vitae[4].
— Я буду вам очень признателен, вот только я еще не выбрал себе гостиницу.
Бесси посоветовал:
— Остановитесь в «Домино». Вам там будет неплохо, да и стол там приличный.
— Вот это как раз то, что мне надо, спасибо, месье следователь, я обязательно воспользуюсь вашим советом. В остальном я предпочел бы действовать по своей собственной методике. Я плохо знаю Перигё. Мне хотелось бы изучить ваш город, и если мне удастся его понять, это поможет мне, я надеюсь, выйти на убийцу.
Следователь поклонился, с трудом скрывая свое раздражение:
— Не судите меня строго, месье комиссар, но я отношу себя к другой школе, более научной, чем романтической… Единственно, о чем я вас прошу, так это о том, чтобы вы как можно скорее пришли ко мне за ордером на арест убийцы, поднимая при этом как можно меньше шума.
Как только дверь за гостем закрылась, Бесси не смог сдержать себя, чтобы не поделиться своими впечатлениями с комиссаром Сези:
— Не нравится мне этот полицейский. Начитался Сименона и строит из себя Мегрэ. Ладно, подождем.
* * *
Не успев еще как следует устроиться в гостинице, которую ему порекомендовали, Гремилли решил осмотреть Перигё. Еще не пробило четырех часов пополудни, а солнечные лучи, характерные лишь для начала октября, сказочно преображали все, к чему прикасались. Полицейский любил бродить по улицам незнакомого города. Каждый шаг представлял собой открытие, каждый новый поворот таил в себе загадку. Ему нравилось сбиваться с пути, чтобы вновь отыскать нужную дорогу, не прибегая к любезности прохожих. С первых же минут он оказался полностью во власти этого удивительного города. Пройдя по улице Тайфера, о чем он и не подозревал, он попал в старый город, осознав это лишь тогда, когда оказался на площади Клотр. Он полюбовался собором Святого Чела и с наслаждением углубился в лабиринты средневековых улочек. Он вернулся на площадь Кодерк, прошел по восхитительной улице Сажес, свернул на Ламмари, вышел на Нотр-Дам, спустился по Барбекан, чтобы снова повернуть и, пройдя по л’Абрёвуар, оказаться наконец на берегу Иль. Немного запыхавшийся, Гремилли подумал, что с удовольствием жил бы в этом древнем перигёзском уголке, где все, казалось, застыло на века. Ему стало ясно, что городок, с такой преданностью и гордостью относящийся к своему прошлому, к своим традициям, с трудом переживает преступление, попахивающее, к тому же, скандалом. Полицейский снова поднялся в старую часть города, исследовал основательно все ее кварталы и, разбитый, но счастливый, вернулся в гостиницу. Едва зайдя в свой номер, он позвонил Сези:
— Месье комиссар? Это Гремилли… Нет, ничего особенного я вам пока сообщить не могу, я только хотел поблагодарить вас за то, что так быстро подготовили для меня обещанные вами сведения, которые мне только что передали, и еще сказать, что я по-настоящему влюбился в ваш город. Чувствую, мы с ним поладим, что сильно облегчит мою задачу. Всего доброго, дорогой комиссар, и до скорой встречи.
Сези положил трубку, так и не поняв, то ли Гремилли захотелось покичиться своими способностями, то ли, скорее всего, просто посмеяться над ним.
Полицейский из Бордо прилег на кровать отдохнуть. Ему абсолютно не хотелось думать о том, что рассказали ему Сези и следователь. Он начисто отвергал любые готовые идеи. Он ждал случая, который направил бы его на нужный путь. Около семи вечера, сверившись со списком, который ему прислал его коллега, он позвонил Арсизаку.
— Месье прокурор республики?
— Он самый.
— С вами говорит комиссар Гремилли из регионального управления криминальной полиции Бордо. Мне поручено попытаться прояснить все те неясности, которые связаны со смертью мадам Арсизак.
— Да, и что вы хотите?
— Я хотел бы переговорить с вами, месье прокурор, если вы не возражаете.
— Совершенно не возражаю. Приходите, когда вам удобно. Хоть сегодня вечером.
— С удовольствием. Но я предпочел бы появиться у вас попозже, чтобы не привлекать чьего-либо внимания и, следовательно, не чувствовать себя впоследствии скованно в своих действиях.
— В таком случае, в десять вас устроит?
— Договорились, в десять, месье прокурор. Благодарю вас.
— Ну, что вы, не за что.
Голос был приятным, но не слишком ли раскованный? Притворяется этаким циником, желая показать свое полное безразличие к тому, что о нем могут подумать? Но такая манера поведения не очень-то вяжется с его профессиональным честолюбием. Магистратура скандалов не любит. Гремилли отложил на потом выяснение своего отношения к прокурору и велел принести ему ужин в виде лукового супа с яичным желтком и гуся в яблоках, после чего он погрузился в состояние, близкое к блаженству, особенно после того, как он, смакуя, осушил бутылку кагора.
Раскрыв план города, полицейский обнаружил, что гостиница находилась недалеко от дома Жана Арсизака. Без десяти десять он вышел и, обогнув площадь Франшвилль, тихим шагом добрался до бульвара Везон, на другом конце которого — там, где берет свое начало другой бульвар, носящий имя Бертрана де Борна, — стоит особняк прокурора.
Дверь открыл сам Арсизак.
— Домработницы ушли, а постоянную прислугу если и раньше трудно было найти, то уж теперь, как вы сами прекрасно понимаете, и подавно: кто захочет жить в доме, где произошло убийство, не считая уже того, что в самом хозяине можно видеть убийцу.
Гремилли промолчал. Почему этот человек заставляет себя играть эту роль? Пусть не испытывает никаких чувств, но почему он даже не притворяется скорбящим, что устраивало бы всех? Почему он старается вести себя так, чтобы окружающие испытывали неловкость и даже раздражение?
Пройдя в сопровождении хозяина дома в просторную гостиную, полицейский отметил ее чрезмерную роскошь. Однако из вежливости он счел необходимым сказать:
— А у вас тут уютно.
На что Арсизак, устроившись напротив, заметил:
— Я здесь редко нахожусь… У меня свой кабинет, он намного проще, и там я себя чувствую в своей тарелке… А от этой кричащей роскоши мне самому иногда не по себе. Но тут уж ничего не поделаешь, таков вкус моей жены. Что вам предложить? По-моему, в такое время капля виски нам будет в самый раз.
— Я полностью разделяю ваше мнение, месье прокурор.
— Позвольте мне надеяться, что вы будете разделять его и тогда, когда приступите к делу.
— Как бы вам ни показалось это странным, я желаю того же.
И это было действительно так. Гремилли испытал вдруг необъяснимую симпатию к этому южанину с манерами викинга. После того как мужчины выпили по глотку, прокурор сказал:
— Як вашим услугам, месье комиссар.
— Месье прокурор, я нахожусь здесь, поскольку наверху расценили данный случай как особый, считая, что местным силам он не по зубам, не хватает, так сказать, опыта, но еще и потому — и это является главным, — что расследование придется вести в закрытой среде. Поэтому решено было привлечь людей, которые бы ничего в данной ситуации не боялись и ничего от данной ситуации не ждали. Вот истинные причины моего присутствия в Перигё.
— Я о них догадывался.
— Мне хотелось бы, месье прокурор, заранее просить вас простить меня за прямолинейность моих вопросов, но не мне вам говорить, что преступление — это не салонные развлечения.
— Что ж, приступайте…
— У меня сложилось впечатление, что буквально все считали жертву если не самой красивой, то одной из самых красивых женщин Перигё.
— Верно.
— Ту же идентичность во мнениях я обнаружил и в отношении благотворительной деятельности мадам Арсизак.
— Точно.
— Месье прокурор, ваша жена… вас любила?
— Думаю, что да.
— А вы?
— Не знаю.
— Эта неуверенность — тоже, в общем-то, ответ.
— Если вам угодно.
— Я позволил себе подслушать шушуканье о том, что у вас есть… любовь на стороне?
— Это правда.
— Мне обязательно придется допросить эту женщину. Вам не трудно будет сказать мне ее имя и адрес?
— Совершенно не трудно. Мадемуазель Арлетта Тане, проживает в старом городе, улица Кляртэ, 163.
— Благодарю.
Пока Гремилли отмечал в записной книжке то, что ему сообщил его собеседник, последний спросил:
— Вы хотите проверить мое алиби?
— К большому для вас сожалению, месье прокурор, показания мадемуазель Тане, скорее всего, не будут приняты во внимание вследствие ваших близких с ней отношений, поэтому очень важно, чтобы вы смогли доказать, что вернулись домой после полпервого ночи, то есть после того момента, когда, по приблизительным расчетам судебно-медицинского эксперта, произошла смерть мадам Арсизак.
— Я понимаю… Боюсь, что мне трудно будет это доказать.
— Я тоже этого боюсь.
— Потому что вы не допускаете, что преступление мог совершить какой-нибудь бродяга?
— А вы?
— Ну…
— Послушайте, месье прокурор, давайте серьезно. Бродяга, у которого есть ключ от вашего дома, который знает шифр замка вашего сейфа и которому мадам Арсизак позволяет беспрепятственно проникнуть к себе в спальню?…
— Да… конечно.
— А потом эти деньги, отправленные из трех разных мест… Вы полагаете, что так мог действовать бродяга? Нет, месье прокурор, кто-то хотел убить мадам Арсизак, а все остальное — жалкий спектакль, поставленный любителем, которого чуешь за версту. Так вот, почему кому-то понадобилось убивать уважаемую всеми женщину? Вопрос именно в этом.
— Потому, вероятно, что был кто-то, кто Элен и не любил, и не уважал, и не восхищался ею.
— Причина, надо сказать, недостаточная, чтобы убить человека.
— Пожалуй.
— Мадам Арсизак вам изменяла?
— Не думаю. Почему вы это спрашиваете?
— Потому что я постоянно прихожу к этому очевидному выводу: убийца находится в спальне вашей раздетой супруги, а та, согласно данным экспертизы, не проявляет ни малейшего беспокойства. Однако, чтобы такая женщина, как мадам Арсизак, впускала мужчину к себе в спальню, необходимо, чтобы тот был либо любовником, либо…
— …Либо ее мужем.
— Меня больше устраивает, что это говорите вы, а не я.
— Заметьте, что таким мужчиной мог бы быть также ее врач.
— Не думаю, что ваш врач — будь он даже семейным врачом ;— имел ключ от вашего дома и знал код вашего сейфа.
— Разумеется, нет. Мое предположение было глупым. То есть, если я вас правильно понял, месье комиссар, в случае доказательства того, что моя жена мне была верна, я становлюсь подозреваемым номер один?
— Вы уже им являетесь, месье прокурор.
— Вот как!
— До настоящего времени вы единственный, кто мог желать смерти мадам Арсизак, стремясь обрести свободу. И потом, ваше вызывающее безразличие к тому, что о вас говорят, трудно объяснимо.
— Оно объяснимо приведенными вами доказательствами. Меня не любили по причине, обратной той, за что питали расположение к моей жене. Мне не прощали, что я не стремлюсь подтверждать ежечасно свою любовь к ней, а отсюда вывод простой: раз муж настолько испорчен, что готов променять такое рядом с ним живущее чудо на какую-то простушку, значит, он вполне способен стать и убийцей.
— А это не так?
— Нет, смею вас разочаровать.
После некоторого обоюдного молчания Гремилли спросил:
— Мадам Арсизак часто ездила в Бордо или ее отсутствие было исключением?
— Каждую первую неделю месяца она ездила в Бордо и проводила там два-три дня. Объяснением служила необходимость навестить свою мать, живущую в кодеранском приюте для престарелых.
— Она останавливалась в гостинице?
— Да, в «Терминюс», где накануне отъезда она по телефону заказывала себе номер.
— Во сколько она уехала?
— Как всегда, поездом, отходящим в семь сорок девять.
— И для того, чтобы оказаться здесь в полночь, ей необходимо было сесть на отбывающий из Бордо в двадцать два ноль шесть.
— Если только она не задумала устроить скандал, застав меня врасплох, и не приехала еще раньше.
— Думаю, что это мы сможем узнать через водителей такси. Я попрошу моего коллегу комиссара Сези взять на себя эти поиски. Кроме того, я попрошу его связаться с Бордо и выяснить, заказывала ли ваша жена себе номер в гостинице.
Полицейский поднялся.
— Спасибо, месье прокурор за виски и за ваше желание помочь нам.
— Так вы что, не думаете надевать на меня наручники?
— Месье прокурор, в данном деле, как ни в каком другом, я не могу себе позволить совершить даже малейший промах. Если мне и придется вас арестовать, то я это сделаю лишь только тогда, когда буду абсолютно уверен в вашей виновности.
— Следует ли мне понимать, что такой уверенности у вас пока нет?
— Пока нет. До свидания, месье прокурор. И вот еще что. Постарайтесь к очередной нашей встрече найти ответ на следующие два вопроса: если мадам Арсизак вернулась неожиданно из Бордо с целью застать вас у любовницы, то почему она не направилась прямо к ней? Если вы не догадывались о преждевременном возвращении вашей супруги, то почему вы не захотели воспользоваться случаем, чтобы остаться у мадемуазель Такс на всю ночь? Два часа ночи, месье прокурор, это либо слишком рано, либо слишком поздно…
Арсизак ответил не сразу. Когда он заговорил, в его голосе почувствовалось некоторое даже уважение к собеседнику:
— А вы совсем не просты, месье комиссар. Хотите, верьте, хотите нет, но мне это нравится.
— Уж не о дуэли между нами вы говорите?
— Вовсе нет. Просто вы мне придаете уверенности. Ваш визит меня обнадежил.
— Почему?
— Потому, что я невиновен, месье комиссар.
Выйдя в прохладную и удивительно звездную ночь, Гремилли попытался подвести итог своей встречи с Арсизаком. Был ли он искренним? Не врал ли? Или кто-то без причины запутывает дело, а может, сам прокурор — тот еще ловкач? Полицейский испытывал неприятное чувство, что окунается в совершенно непонятный для него мир. Тем не менее, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что сделать из вдовца подозреваемого номер один — дело нехитрое, если не ошибочное. Все было против Арсизака, и все-таки, вдруг это не он?..
Гремилли абсолютно не хотелось спать. Его шаги звонким эхом разносились по безлюдным улицам уснувшего города. Он миновал свою гостиницу, даже не остановившись. Ему необходимо было пройтись и все обдумать. Он редко уже мог позволить себе подобную прогулку днем, когда улицы отданы во власть пешеходов. Поэтому он решил, воспользовавшись моментом, сделать это сейчас и вновь направился в сторону старого города, желая увидеть, как он выглядит в эти ночные часы. Стоя перед собором, он ясно осознал то, что больше всего затрудняло его поиски: он ровным счетом ничего не знал о самой жертве. Ему был известен лишь тот стереотипный образ Элен Арсизак, перед которым благоговели ее поклонники. Ну, а на самом деле — что из себя представляла эта красивая женщина? Знала ли она о неверности своего супруга? Пыталась ли она забыть свою боль, полностью отдавая себя несчастным? Ему крайне необходимо было встретить кого-то, кто бы смог рассказать ему о ней не как о святой, а просто как о человеке. Зачем ей понадобилось устраивать спектакль с этим отъездом в Бордо? Может быть, ее кто-то предупредил о предательстве мужа, о чем она, хотя в это и трудно поверить, не догадывалась? Или она нашла свою смерть в результате жестокой ссоры, происшедшей между ней и мужем, который вернулся домой гораздо раньше и который об этом умолчал? И кем была эта соперница, которой удалось, несмотря на свое скромное положение, взять верх над блистательной Элен Арсизак?
В этот момент Гремилли обнаружил, что, повторяя свой послеобеденный маршрут, он находился на улице Кляртэ. Он вспомнил, что здесь жила Арлетта Тане, «на первом этаже», как уточнил Сези. Ему не долго пришлось искать нужный дом, который оказался довольно старым строением, в котором солнечные лучи, вероятно, не были частыми гостями, но которое, вместе с тем, дышало благородством, особенно подчеркиваемым его окнами с импостом. Живущий в таком доме не может быть презираемым. Впрочем, полицейский трезво смотрел на вещи, чтобы серьезно относиться к подобной своей дедукции. Сквозь закрытые ставни окон просачивался свет. Набравшись храбрости, гуляющий постучал. Спустя несколько секунд он услышал стук открывающегося окна и мягкий голос: