На Аризона-Террас подъехали два агента ФБР и остановились у тротуара.
– Вот дом сенатора.
– Хорошо. Не стоит его будить. Я засяду в том гараже на другой стороне улицы. А ты спрячься в машине. Если кто-нибудь появится, мы откроем перекрестную стрельбу.
– Ладно.
04.37, восточное стандартное время.
Рива остановил машину в начале Аризона-Террас, через минуту сзади притормозил «шевроле». За рулем сидел Каванах.
– Все нормально?
– Пока да, – ответил Рива.
– Ну что, бросим бомбу и уедем?
– Фасад дома сделан из зеркального стекла. Просто швырни в него заряд.
– Мне тут не нравится. Эта улица идеально подходит для ловушки.
– Я проверю, все ли чисто, – сказал Рива. – Дайте мне пару минут.
Он вырулил на дорогу и медленно поехал вверх по холму. Дом Форрестера стоял в самом конце узкой улочки, которая дальше расширялась для кругового разворота. Рива осторожно подъехал к кругу. Что это за тень мелькнула в том припаркованном автомобиле? Он пригляделся внимательней. Никого.
«Начинаешь нервничать», – подумал он с упреком. Они не могли так быстро прислать сюда новых людей. Форрестер был всего лишь незначительным сенатором от второстепенного штата.
Он сделал разворот и еще раз осмотрел всю территорию. Заглянул в открытую дверь темного гаража – ничего. Снегопад начал редеть, в воздухе кружились отдельные хлопья. Он вернулся в конец улицы и остановился у тротуара.
Все чисто.
04.41, восточное стандартное время.
Агент ФБР тихо говорил в микрофон автомобильной рации:
– Кто-то только что подъехал к дому Форрестера. Пришлите еще одну или две машины.
04.42, восточное стандартное время.
Пока автомобиль вползал на холм, Харрисон переложил заряд себе на колени. Он поставил таймер на две минуты.
Каванах проехал мимо стоявшего на обочине «плимута» и притормозил перед фасадом дома Форрестера.
– Давай.
Харрисон толкнул дверцу и вышел из машины. Он двинулся по дорожке, ведущей к главному подъезду дома.
– Не двигаться. ФБР.
Харрисон медленно повернулся на каблуках, одновременно поворачивая голову через плечо.
Агент ФБР стоял рядом с «плимутом», нацелив пистолет в середину пальто Харрисона с явным намерением вот-вот начать стрельбу.
Часовое устройство продолжало тикать. Харрисон бросил бомбу на землю и нырнул в сторону, но агент ФБР включил фонарь и ударил ему в глаза ослепляющим лучом.
От «шевроле» ему на помощь кинулся Каванах, но из темной двери гаража на другой стороне улицы полыхнула оранжевая вспышка и грохнул выстрел; Каванах споткнулся и упал лицом в землю.
Харрисон бросился бежать – оставаться было нельзя, вот-вот рванет бомба…
Он почувствовал, как в него ударили пули, но еще прежде, чем он упал, раздался оглушительный взрыв бомбы. Что-то с безжалостной силой ударило ему в затылок.
04.43, восточное стандартное время.
Выстрелы встревожили Риву, и он протянул руку к рации:
– Копасетик?
Когда ответа не последовало, он выключил огни и рванулся к выезду из улицы.
Навстречу ему летели две машины. Увидев его, они затормозили и боком развернулись посреди дороги, перегородив выезд. Рива крутанул руль и вдавил в пол педаль, направив «додж» в боковой переулок, за которым открывался выход на просторный бульвар. Но передние фары машин слепили ему глаза, он почти не видел, куда едет.
Он услышал, как рванула бомба. Что-то ударило в лобовое стекло возле его лица. Колеса подскочили на бордюре, машину занесло на мокром снегу, задние шины пронзительно взвизгнули. Он попытался выправить руль и врезался в один из автомобилей.
Он перекинулся через спинку сиденья и нырнул к задней двери, выхватывая пистолет с глушителем. Но его глаза были все еще ослеплены фарами, и он не видел целей; а потом из-за бьющего в лицо света в него полетели пули.
05.10, восточное стандартное время.
Четыре машины Секретной службы и несколько пар мотоциклистов образовали вокруг лимузина сопроводительный эскорт. Спикер нижней палаты Милтон Люк и его супруга, окруженные плотным кольцом охраны, прошли от двери своих апартаментов к лифту, спустились в холл, миновали входные двери и проследовали через тротуар к ждавшему их лимузину. Муж и жена, оба измученные, полусонные и кое-как одетые, влезли на заднее сиденье. Несколько человек вынесли из здания сумки с необходимой им одеждой; остальной багаж пришлют потом.
Сирены взвыли, и лимузин покатил по Висконсин-авеню.
Работающий двигатель послал в выхлопную трубу горячую струю отработанных газов, и ее тепло включило детонатор магнитной бомбы.
Взрыв пробил топливный бак.
Задняя часть лимузина разлетелась на куски вместе с сидевшими в ней пассажирами. Взрыв был слышен на расстоянии тридцати кварталов.
08.40, восточное стандартное время.
Из-за стоявшего в зале шума Саттертуэйт почти не слышал президента. Он вышел в коридор, уединился в конференц-зале и снял трубку:
– Да, господин президент.
Даже здесь голос президента был едва различим сквозь грохот гусениц, стрекот вертолетов и вой сирен, которые доносились из-за мерзлого окна. Армия прокладывала себе путь через Вашингтон.
– Билл, я хочу, чтобы вы как можно скорее явились ко мне.
– Слушаю, сэр.
– Уэнди Холландер создает нам проблемы.
– Жаль, что это не единственная наша проблема.
– Не разделяю вашего мнения, – ответил Брюстер голосом, в котором слышалась ярость. – Я предпочел бы любую другую, только не Уэнди Холландера.
– Поясните вашу мысль, сэр.
– Подумайте и поймете сами. Он разбил свой лагерь в гостиной Линкольна. Я хочу, чтобы вы пришли и убрали его отсюда хотя бы на несколько часов, пока я не смогу сосредоточиться.
– Каким образом?
– Мне на это наплевать. Поставьте его командовать батальоном десантников – ему это понравится. – Президент не пытался скрыть, что он не в духе.
Помолчав, Саттертуэйт сказал:
– Вы хотите ввести все эти войска в город, сэр?
– Да.
– Мне кажется, в этом нет необходимости.
– Значит, вы ошибаетесь, – отрезал Брюстер.
– ФБР взяла их всех. У них никого не осталось, и нам это известно.
– Я уже слышал это раньше. Но мы не можем знать наверняка. И мы должны показать свою силу.
– Да, сэр. Но мы должны держать эту силу под контролем.
– Лучше подумайте о том, как держать под контролем этих сумасшедших, Билл.
И президент повесил трубку.
Сеть еще не была наброшена, облава еще не началась, но на этот раз уже ничто не могло ее остановить. Милтон Люк, представители Джетро и Вуд и их жены были мертвы.
Саттертуэйт прислушался к вою сирен и лязгу гусениц танков, двигавшихся по улицам, потом подошел к окну и увидел, как по Пенсильвания-авеню ползет бронированный лимузин в окружении нескольких джипов, в которых стояли солдаты с винтовками и автоматами, направив их на тротуары и окна зданий. Вид у солдат был такой, словно они готовы были стрелять по любой движущейся цели.
Он не знал, кто сидит в салоне лимузина. Это мог быть кто угодно – любой из тех, кто въезжал сейчас в город, точно колониальный чиновник в охваченную восстанием провинцию.
Город не был осажден, но чувствовал себя так, словно его осадили, так что в конечном счете разница была невелика. Армия вела себя раздраженно, как лабораторная крыса, которую пустили в лабиринт без выхода. Глупое положение: вооружены до зубов, а стрелять не в кого.
Саттертуэйт почувствовал тоску. Он отвернулся от окна, и тут заревела новая сирена; звук был не громче остальных, но вызвал у него непроизвольную судорогу, как если бы кто-нибудь провел гвоздем по стеклу. Он вышел в коридор и вернулся в зал, где нашел Клайда Шэнкленда.
Саттертуэйт прокричал ему сквозь шум:
– Я должен ехать в Белый дом. У вас есть что-нибудь для меня?
Директор ФБР разговаривал по телефону:
– Скажи ему, чтобы подождал. Переложи это на Холда.
Он положил трубку на рычаг и взглянул на Саттертуэйта.
В левой руке Шэнкленд держал карандаш и постукивал им по столу с такой силой, как будто хотел пробить в нем дырку.
– Мы проследили Рауля Риву до гостиницы «Каир». Разумеется, он записался под другим именем. Но это наверняка был он. За последние дни у него было только двое посетителей – два парня приходили к нему несколько раз.
– Те самые, которые были с ним этой ночью?
– Да. Харрисон и тот, которого убили, Каванах.
– Так же говорит и Харрисон, верно?
– Я ни на йоту не верю этому сукиному сыну.
– Но все подтверждает его показания. Разве не так? – Он произнес это довольно резким тоном, однако Шэнкленд только пожал плечами. Саттертуэйт раздраженно продолжал: – Надеюсь, вы не собираетесь обращать внимание на слухи? Вы должны быть осведомлены лучше, чем другие.
– На какие слухи?
– О всемирном заговоре.
Шэнкленд возразил своим монотонным гнусавым голосом:
– Мистер Саттертуэйт, раньше мы уже думали, что захватили всех, и, как видите, ошиблись.
– Значит, вы тоже считаете, что мы со всех сторон окружены врагами?
– Я только повторяю то, что час назад сказал в Совете безопасности: пока у нас не будет твердой и надежной информации, подтверждающей слова Харрисона, мне придется настаивать на применении самых суровых мер.
Шэнкленд говорил в своей манере. Он был истинным питомцем Гувера.
Саттертуэйт спросил:
– Что еще вы хотите передать президенту?
– У них осталось еще три бомбы – не взорванных, на заднем сиденье «шевроле».
– Вам известно, для кого они предназначались?
– Харрисон говорит, что у них не было жесткого плана. Они собирались убить тех, кто окажется доступен, – восемь или девять высокопоставленных лиц на окраине Вашингтона.
– Харрисон выживет? – спросил Саттертуэйт.
– Не выжил бы, если бы это зависело от меня.
– Черт возьми, но он нужен нам живым. Если он умрет, нам не за что будет зацепиться.
– А кто станет его слушать? Если ему удастся выкарабкаться, нам придется позаботиться о том, чтобы его не линчевали. Лучше уж ему сдохнуть прямо сейчас.
– Но он хочет говорить.
– Говорить? Скорее, хвастаться. Он знает, что у него нет ни единого шанса выкрутиться; он покойник, это только вопрос времени. Наверно, он думает, что чем больше будет сотрудничать с нами, тем дольше проживет. Или хочет всем показать, какие они были молодцы и умницы. Может быть, он мечтает вписать свое имя в историю.
– Я хотел бы все-таки услышать, какие у него шансы.
– Думаю, в конце концов они его заштопают. У него в кишках застряла пара пуль 38-го калибра.
Пока Саттертуэйт шел к выходу, в нем нарастала тревога. Если слухи смогли пробраться в эту комнату, они проникнут всюду. Твердых фактов не хватало, происходившие события превосходили понимание среднего обывателя, и ничто не пугало людей больше, чем загадочная угроза, непосредственно касавшаяся их жизней.
Слухи утверждали, что существует целое международное движение, целью которого является свержение американского правительства. За ним видели руку Кубы, Пекина и Москвы; его создание приписывали злому гению – Кастро, Чжоу Эньлаю или Косыгину; его вдохновляли или возглавляли коммунисты. Короче говоря, объявлялось, что началась третья мировая война.
– Сколько времени он еще собирается мариновать меня здесь, словно какого-то рассыльного? – Уэнделл Холландер обрушил на Саттертуэйта все свое раздражение и гнев.
У Саттертуэйта непроизвольно раздулись ноздри.
– Президент занят важными проблемами, сенатор. Я думаю, вы сами должны это понимать.
– Его проблемы, – рявкнул Холландер, – продлятся, по моим подсчетам, еще семьдесят пять часов. Мне же придется заниматься ими четыре года. – Его брови хмуро сошлись на переносице. – Если, конечно, наша страна сможет столько протянуть.
Даже когда Холландер пытался говорить приглушенным голосом, он жутко орал – у него было плохо со слухом.
«И если ты сам сможешь столько протянуть». В последние десять лет у Холландера был согбенный и слезящийся вид постоянного пациента клиники. Но, как и большинство больных людей, он уделял своему здоровью огромное внимание, поэтому не было ничего необыкновенного в том, если бы он протянул лет до девяноста. В таком случае в запасе у него оставалось еще тринадцать лет.
– При всем моем уважении, – громыхал Холландер, – я настаиваю на том, чтобы вы отправились к этому трусливому сукиному сыну и напомнили ему, что я жду его в этой комнате!
От ярости его лицо налилось кровью.
– Сенатор, президент встретится с вами, как только сможет.
Негодование Холландера достигло пика. Несколько мгновений он собирался с силами, с трудом переводя дыхание. Саттертуэйт воспользовался моментом, чтобы быстро вставить успокаивающую фразу:
– Нам всем сегодня приходится нелегко.
Он никогда не был силен в личной дипломатии; президенту следовало поручить это кому-нибудь другому. Однако протокол требовал, чтобы это был, по меньшей мере, член кабинета.
– Сукин сын, – прорычал Холландер и вдруг, уставившисьна потолок, окинул взглядом все четыре угла. – Надеюсь, он меня сейчас слышит. Вы думаете, я не знаю, что вы напичкали эти комнаты подслушивающими устройствами?
Он выжил из ума, с тоской подумал Саттертуэйт. Дряхлый параноик, который, возможно, станет следующим президентом Соединенных Штатов.
Саттертуэйт нервно провел рукой по своей густой шевелюре.
– Сенатор, вы знаете, что я не могу заставить президента встретиться с вами немедленно. Вам это известно так же хорошо, как мне. Но если я могу еще что-нибудь для вас сделать…
– Вот-вот. Расскажите мне, что вы сделали, когда они начали против нас эту войну. Что вы сделали, парни? Или вы, как паршивые хлюпики-интеллектуалы, по-прежнему сидите в своих прокуренных комнатах и болтаете о том о сем?
Бледные глаза Холландера уставились на лицо Саттертуэйта. Его искривленные пальцы извлекли из кармана отполированную курительную трубку. Аккуратно набив ее табаком, он поднес к морщинистым губам чубук. Для того, чтобы раскурить трубку, ему потребовались три затяжки. Он все время оставался на ногах, слишком взбудораженный, чтобы садиться. Пряди седых волос были тщательно зачесаны на макушку; одежда выглядела старомодной и висела на нем, как на манекене.
Брюстер допустил грубую ошибку, послав с этой миссией Саттертуэйта. В глазах старика такой поступок выглядел явным издевательством. Холландер, сам не будучи ни деликатным, ни склонным к размышлению, в других считал эти качества фальшивыми и никчемными. Никто не думает про себя, что плохо разбирается в человеческой натуре; видя перед собой надменного и близорукого задиру и помня Саттертуэйта еще молодым, когда тот не находил ничего лучше, как набрасываться на него с прямыми оскорблениями, Холландер мог сделать только один вывод – Брюстер нарочно подослал к нему Саттертуэйта, швырнув его ему в лицо, как перчатку вызова.
Наверно, у президента не было времени все это обдумать, полагал Саттертуэйт. Но ему самому следовало быть предусмотрительней и отказаться от встречи с Холландером.
Холландер сосредоточенно раскуривал трубку:
– Армию вы послали, это я видел собственными глазами. Но я хочу знать, какой вы отдали приказ.
– Защищать население и официальных лиц.
– Никто не выигрывает войну, ограничившись одной защитой.
– Сенатор, если вы предпочитаете называть нынешнюю ситуацию войной, то первое правило военной стратегии – никогда не делать того, чего хочет от вас ваш противник. – Саттертуэйт наклонился вперед. – Коммунисты тут не замешаны, сенатор. По крайней мере, организованные коммунистические партии. В каком-то смысле можно смотреть на эти катастрофы, как на цепь несчастных случаев или стихийное бедствие, вроде урагана. Это не…