Фэрли понимал, как ведет программу английский диктор: он заполнял время второстепенной информацией, пока не было ничего более существенного, затем давал несколько свежих сообщений, полученных по каналам международных новостей, и снова возвращался к повторению рассказа, который уже не раз слышал весь мир.
«Мистер Хэрн, пресс-секретарь Белого дома, официально объявил, что благодаря оперативным действиям Секретной службы Соединенных Штатов шестеро человек, подозреваемых в проведении террористического акта, были задержаны практически сразу после взрывов в Капитолии. По словам мистера Хэрна, пятеро из них непосредственно участвовали в закладке взрывных устройств, а шестой являлся шофером автомобиля, на котором собирались скрыться террористы. Фамилии и описания этих шестерых не приводятся, но мистер Хэрн сообщил, что это были три женщины и трое мужчин. Правительство предполагает, что, кроме задержанных, в подготовке теракта участвовали другие…
Простите, мы только что получили новое сообщение. Директор ФБР, на которого возложено расследование взрывов в Вашингтоне, предоставил журналистам предварительный список пострадавших. Мы предполагаем, что список будет зачитан пресс-секретарем президента, мистером Хэрном, в ближайшие несколько минут. Би-би-си будет вести прямую трансляцию брифинга мистера Хэрна из Вашингтона».
В дверь негромко постучали. Макнили встревоженно встал с места и в сопровождении двух агентов пошел открывать. Это оказался управляющий отелем, который притащил большущий телевизор. Фэрли с раздражением подумал, что отелю понадобилось три четверти часа, чтобы наладить в его номере телевизионную связь, причем аппаратура, похоже, была та же самая, которую он приказал вынести отсюда в день своего приезда: он вообще не любил телевизор, а французские программы считал просто отвратительными.
Управляющий отелем вышел из комнаты, прошептав что-то на ухо Макнили. Агенты уставились на экран телевизора, а Макнили сказал Фэрли:
– Он говорит, что гостиницу осаждают репортеры и ходят слухи, что вы сделаете заявление.
– Не сейчас.
– Надеюсь, они не станут использовать таран. – Макнили сказал это без улыбки; затем он вернулся в свое кресло и сосредоточился на экране телевизора.
Телефон.
Макнили подскочил на месте, и Фэрли озабоченно взглянул на него. Он дал инструкции не соединять его ни с кем, кроме президента Брюстера, который позвонил ему около часа назад и попросил оставаться на связи.
Макнили прикрыл ладонью телефонную трубку и бросил на Фэрли вопросительный взгляд.
– Это телефонистка. Она говорит, что кто-то пытается дозвониться к вам из Харрисберга.
– Джанет?
– Да. Она старается пробиться к вам уже больше часа. Похоже, телефонистке пришлось туго.
В это нетрудно было поверить. Фэрли направился к телефону, не отводя глаз от телевизора. Программа была, конечно, французская, поэтому они приглушили звук; он слышал голос диктора из Би-би-си и в то же время видел на экране картинку со спутникового телевидения: лужайка перед Белым домом, сероватый и несколько туманный холодный полдень, застывшая в ожидании большая толпа, густое дыхание, клубами вырывающееся у людей изо рта.
– Джанет?
– Одну минуточку. – Голос оператора в Америке.
– Клифф, дорогой?
– Здравствуй, милая.
– Господи, как к тебе трудно дозвониться. Мне пришлось использовать свое звание – звонит жена президента, я им так и сказала. А я этого терпеть не могу.
– Как там дела?
– Тут все просто обезумели, Клифф. Ты себе не представляешь. Весь город прилип к телевизорам, словно всех поголовно сразила смертельная болезнь, а в экране – их единственное спасение.
– Как обстановка, есть какие-нибудь проблемы?
– Ты имеешь в виду – за пределами Холма? Нет. Не думаю, что кому-нибудь может прийти в голову создавать какие-то проблемы. Мы все здесь просто оцепенели.
Связь была отличная, но она все-таки напрягала голос, как будто пыталась докричаться через океан.
В телевизоре крупным планом показали мягкое и доброжелательное лицо Перри Хэрна, и из радиоприемника донесся его голос. С синхронностью изображения и звука было что-то не в порядке, поэтому голос Хэрна на полсекунды опережал движения его губ.
«К этому времени судьба тринадцати сенаторов и двадцати восьми конгрессменов все еще неизвестна…»
– Как ты себя чувствуешь, милая?
Он заслонил плечом телефон и понизил голос, чтобы не мешать людям в комнате.
– Со мной все хорошо. Только немного перевозбудилась. Маленький бьет внутри ножкой – наверно, чувствует мое волнение.
– Но с тобой все нормально?
– Да, я прекрасно себя чувствую. Правда, милый.
– Тогда все в порядке.
«…Список жертв включает в себя десять сенаторов Соединенных Штатов и двадцать семь членов палаты представителей, чьи тела были опознаны…»
– Я пыталась тебе дозвониться, потому что просто не знала, что еще делать. Мне хотелось услышать твой голос, Клифф.
– С тобой кто-нибудь есть?
– Да, конечно, тут целая толпа. Мэри пришла, как только услышала новости, и дети тоже здесь. Все обо мне замечательно заботятся.
«…Спикер палаты представителей Милтон Люк не получил серьезных повреждений и в настоящий момент находится вместе с президентом. Лидер сенатского большинства Уинстон Дьеркс получил травму ноги, но в Центральном госпитале федерального округа Колумбия заявляют, что его состояние вполне удовлетворительно. Лидер сенатского меньшинства Фицрой Грант, судя по всему, в течение ближайшего времени покинет военный госпиталь в Уолтер-Рид…»
– Если бы не беременность, Клифф, я была бы сейчас рядом с тобой.
Два года назад она потеряла ребенка, и они решили, что на этот раз она останется дома, а он отправится в поездку один.
– Хотела бы увидеть меня дома? – спросил Фэрли и тут же выругал себя за этот вопрос, потому что отлично знал, что его действия никак не зависят от ее желаний.
– Конечно, Клифф, – ответила она с нежностью, смягчившей неловкость его вопроса: ей не хуже его было известно, что он не может бросить все дела и примчаться домой только из-за ее прихоти.
«…кстер Этридж все еще остается в госпитале в Уолтер-Рид, но, по словам врачей, он получил только небольшую контузию и в остальном находится в добром здравии. Его преподобие Джон Мосли, капеллан палаты представителей, в критическом состоянии…»
– …Но я даже не просила ее об этом.
– Что?
– Милый, ты меня совсем не слушаешь. Ну ладно. Я только хотела сказать, что Мэри предложила перебраться ко мне на несколько дней, чтобы помочь присматривать за детьми.
– Неплохая идея, по-моему.
– Мне сейчас лучше бы побыть одной, Клифф. Знаешь, мы потеряли сегодня стольких друзей…
– Да, – сказал он.
– Да.
«…приносит свои соболезнования семьям погибших журналистов. В настоящее время этот список насчитывает семьдесят два человека, которые в момент трагедии находились…»
Он спросил:
– У тебя работает телевизор?
– Да, я смотрю на него время от времени.
– Не правда ли, Перри Хэрн выглядит ужасно?
– Верно. Мидж Люк звонила мне недавно и сообщила, что Милт не пострадал и она очень рада, что там не было тебя. Милт ей сказал, что у президента такой вид, словно он последний оставшийся в живых солдат, засевший где-нибудь в окопе. Господи, Клифф, как такое могло случиться?
«…здание Капитолия. Спасательные команды под руководством архитектора Джеймса Делэйни начинают восстанавливать разрушенные помещения, однако до тех пор, пока не будет проведен более тщательный осмотр, все здание считается опасным, поэтому его обитатели временно эвакуированы…»
Голос Джанет продолжал звучать в трубке, и, хотя он почти не вслушивался в слова, он продолжал слушать ее голос, ее интонации, ее теплую успокоительную речь, которой она так легко умела обволакивать собеседника. Ему пришло в голову, что истинной причиной ее звонка было не желание успокоить саму себя, а, наоборот, стремление помочь ему, дать ему на что-то опереться, и он почувствовал, как ему вдруг перехватило горло от прилива благодарности и любви.
«…Президент выступит с обращением к нации в семь часов вечера по восточному стандартному времени…»
– Пожалуй, нам пора заканчивать, милая. Президент Брюстер может позвонить в любую минуту.
«…приспущены флаги до следующего…»
– Ты думаешь, он попросит тебя вернуться домой?
– Не знаю. Мы уже говорили об этом, и он сказал, что перезвонит.
– А как ты сам считаешь, что тебе надо делать, Клифф?
– Если бы Декстер Этридж пострадал, то, конечно, мне пришлось бы срочно возвращаться. Но, похоже, с ним все в порядке, и, поскольку они поймали злоумышленников, я сомневаюсь, что в моем присутствии есть какая-то необходимость. Ты слушаешь?
– Я тебя потеряла на минутку. Кажется, связь прервалась. Наверно, нам действительно пора заканчивать. Позвони, когда станет ясно, что ты будешь делать дальше. Ты меня любишь?
– Я люблю тебя, – сказал он тихо, прикрывая трубку плечом. Он услышал щелчок и шумовые помехи трансатлантического кабеля.
«…Список погибших включает сенаторов Адамсона, Гейсса, Хантера, Марча, Наджента…»
Он продолжал стоять, не отнимая руки от трубки, как будто еще удерживая последнюю ниточку связи с Джанет. Потом поднял голову.
«…Ордвэя, Оксфорда, Скоби, Тачмэна…»
Рот Перри Хэрна, шевелившийся на экране не синхронно с доносившимся из радиоприемника голосом, казался каким-то самостоятельным злобным существом, и Фэрли, отведя глаза от телевизора, понес свой бокал к бутылке виски.
Джанет: мягкие губы и зачесанные кверху волосы. Такой она была много лет назад, когда он начинал за ней ухаживать, потому что в те незапамятные времена было еще принято ухаживать за девушками. Она училась в колледже Вассара, носила юбку в складку и двухцветные кожаные туфли. В течение шести месяцев она возвращала нераспечатанными его еженедельные приглашения на уик-энд, потому что, когда девушка из Вассара получала конверт с почтовой маркой Уорсестера, она была уверена, что его прислали из колледжа Святого Креста, а девушки из Вассара не ходили на свидания с парнями из Святого Креста. И тут кто-то из одноклассников рассказал об этом Фэрли; у него хватило ума отправиться в Кембридж и послать очередное приглашение оттуда. Вероятно, она его прочла – по крайней мере, на этот раз оно не было отослано обратно. Но ответа по-прежнему не последовало. Летом он отправил еще два приглашения из своего дома в Чейни, штат Пенсильвания. В ответ получил маленькую записку с вежливым отказом. В конце концов, уже осенью, он подключил к делу профессора ботаники, который собирался ехать в экспедицию. Профессор принял от него запечатанный конверт и согласился его отослать. Через неделю Фэрли победил – раздался телефонный звонок из Вассара: «Объясните, ради Бога, что вы делали на Аляске?»
После первого курса в Йеле она согласилась выйти за него замуж. После второго курса они поженились. Сдав выпускные экзамены, он отвез ее в Чейни, и она сразу влюбилась в это место с огромными деревьями, крутыми холмами, негритянским колледжем с его трудновоспитуемыми, вечно бунтующими студентами.
Молодая и еще бездетная, она была помешана на аккуратности и пунктуальности. Она составляла подробные перечни того, что ей нужно сделать, и того, что должен сделать Фэрли, и наклеивала их на дверцу холодильника – длинные листы, сверху донизу исчерканные ее размашистым почерком. В конце концов он излечил ее от этого, как-то раз добавив к ее перечню новый пункт: «9) Изучить вероятность возникновения маниакальной склонности к составлению распорядка дня у второй жены».
Они были идиллически и неправдоподобно счастливы. Потом пошли дети – Лиз теперь было четырнадцать, Клею шел десятый год, на деле это означало, что ему было больше, чем девять с половиной, – и давление двадцатичетырехчасового рабочего дня политика начало сказываться на их отношениях, но неизменное уважение к индивидуальности друг друга и особенно чувство юмора уберегли их от охлаждения. Прошлой осенью он как-то поднялся пораньше, чтобы ехать на завтрак, связанный с предвыборной кампанией, и был уже готов уйти из номера, но вместо этого осторожно пробрался назад в спальню к полудремавшей жене, нежно покусал ее за мочку уха, поласкал ей грудь, и, когда она стала издавать сквозь сон довольное урчание, прошептал ей на ухо: «А где Клифф?»; она подскочила на месте с диким визгом. Она упрекала его за это в течение нескольких недель, но при этом всегда смеялась.
– Президент Брюстер.
Он поднял голову. Это был Макнили, протягивавший ему телефон. Фэрли не слышал, как он звонил. Хоть на этот раз Макнили не назвал президента «ублюдочным Наполеоном».
Он взял у Макнили телефон и сказал в трубку:
– Фэрли слушает.
– Оставайтесь на связи, мистер Фэрли. – Это был голос секретарши Брюстера.
Потом он услышал самого президента.
– Клифф.
– Здравствуйте, господин президент.
– Спасибо, что подождали.
Формальная любезность – куда Фэрли мог бы деться? Голос Говарда Брюстера, говорившего с характерным орегонским акцентом, был очень усталым.
– Билл Саттертуэйт только что говорил с ребятами из Уолтер-Рид. Старина Декс Этридж в порядке, он жив и здоров.
– Значит, они его выпишут?
– Нет, они хотят продержать его еще день или два, какие-то там обследования. – Фэрли почти видел, как Брюстер пожимает плечами на другом конце линии в шести тысячах миль от него. – Но с Дексом все в порядке, он в хорошей форме. Я всегда говорил, что нужно нечто большее, чем удар по кумполу, чтобы вывести из строя республиканца.
Фэрли сказал:
– Это благодаря слоновьей коже, которую мы носим на себе.
В трубке послышался энергичный лающий смешок Брюстера, потом ритуальное прочищение горла, после чего он продолжал уже деловым тоном:
– Клифф, сегодня вечером я собираюсь выступить перед народом. Я знаю, у вас в это время уже будет очень поздно, но я был бы вам очень признателен, если бы вы не делали никаких заявлений раньше, чем я сделаю свое.
– Разумеется, господин президент.
– Я был бы также очень признателен, если бы вы на какое-то время забыли наши разногласия и оказали мне поддержку. Сейчас нам надо продемонстрировать нашу солидарность.
– Понимаю, – осторожно ответил Фэрли, не желая давать необдуманных обещаний. – Не могли бы вы сказать, о чем собираетесь говорить в вашем выступлении?
– Конечно, могу. – В голосе Брюстера появились доверительные нотки. – Я собираюсь говорить жестко, Клифф. Очень жестко. Вокруг полно всяких полоумных горлопанов, и мы не можем позволить им бить в колокола и выливать на нас ушаты грязи, как это было после убийства Кеннеди. Есть риск, что может начаться паника, и я собираюсь это предотвратить.
– Но каким образом, господин президент? – спросил Фэрли, чувствуя, что у него начинают шевелиться волосы на голове.
– Только что закончилось внеочередное заседание Совета государственной безопасности, которое мы провели совместно с некоторыми важными представителями партии – спикером и кое с кем еще. Я объявлю в стране чрезвычайное положение, Клифф.
После некоторого молчания Фэрли сказал:
– Я думал, вы поймали террористов.
– Да, у нас есть несколько быстрых и сообразительных агентов, за которых мы можем возблагодарить Господа. Они схватили этих дикарей меньше чем в двух кварталах от Холма.
– Тогда о каком чрезвычайном положении мы говорим?
– Есть другие люди, замешанные в этом деле, еще человек пять или шесть, которых мы пока не нашли.
– Вы это точно знаете?
– Да. Точно. У нас есть информация, что в подготовке взрывов участвовало больше людей, чем появилось на сцене.
– И вы собираетесь объявить чрезвычайное положение, чтобы поймать кучку их подельников?
– Во-первых, мы не знаем, сколько их на самом деле, да и потом, не это главное, Клифф. Суть в том, что нас атаковали. В Вашингтоне все перевернуто вверх дном. Один Бог знает, сколько еще таких группировок расплодилось у нас в стране: представьте себе, что будет, если они решат, что настало время поднять ту самую большую революцию, о которой они так много говорили? Что, если они примутся поднимать волну насилия, пока в каждом городе и штате не начнут гореть дома, взрываться бомбы и стрелять снайперы? Мы должны это предупредить, Клифф, мы должны продемонстрировать, что правительство все еще достаточно сильно, чтобы действовать быстро и решительно. Мы должны обезвредить этих дикарей, надо показать им нашу силу.