– Только учтите, я уже с вами не шучу.
Выбью дверь и сразу в полицию. Пусть их всех посадят. Буду настаивать на похищении, даже если это розыгрыш.
– Это не розыгрыш, понятно вам? Это похищение.
Разбежался и попытался выбить дверь…
Больно, зачем же так сильно? Сначала надо было потихоньку. Наверное, я очень злой, плохо себя контролирую. Надо собраться, успокоиться. Как выбить дверь? Не знаю, никогда не выбивал. Плечо теперь ноет. Жесткая дверь, из чего она вообще? Постучал, вроде обычная обшивка, не разбираюсь в этом. Может, внутри что-то.
Еще раз разбежался, нет, не то. Не выбью я ее, только покалечусь. Они мне еще за плечо ответят, надеюсь, там не вывих. Потолкал еще чуть-чуть. Кого я обманываю, через эту дверь мне не выйти.
– Откройте!
Закричал.
– Откройте, слышите! Я не шучу. Откройте!
Кричал, вышел из себя. Потом подождал, отдышался, никакой реакции. Хорошо, давай искать другой выход.
Через потолок? Это невозможно, просто бетонная плита. А как она двигается, как опускается? Осмотрел, непонятно. Есть пара маленьких щелей, но мне до них не добраться. Хотя почему, вот же стол. Убрал печатную машинку, передвинул. Взглянул на часы, 32 минуты 46 секунд. Сколько там потолок сейчас? Достану, он низкий. Мой рост метр семьдесят пять, где-то так, хотя не измерял со школы. Лет с тех пор прошло немало, может, я вырос. Хорошо, стол придвинул, ну и что? Щель и щель, ничего не видно.
– Слышите меня? Эй? Вы слышите? Там есть кто?
Наивно ждать ответа. Если бы хотели, уже бы ответили. Передвинул в другое место, еще одна щель, точно такая же.
– Есть кто? Слышите? Откройте, я не шучу! Откройте!
Ударил кулаком туда, где щель. Опять больно. Еще раз ударил, на, получи. Еще получи.
– Это не игра, слышите!
Спрыгнул со стола, подошел к вентиляционной трубе, пнул ее несколько раз, попытался трясти, ударил кулаком. Крепкая, намертво закреплена.
– А если так, а?
Разбежался, прыгнул и повис на ней в надежде, что отвалится. Там ведь дыра в потолке, так? Если труба отвалится, я смогу вылезти через эту дыру или хотя бы попытаться.
– Ну же, давай! Давай!
Нет, ни в какую. Упал, лег на пол. Она закреплена намертво.
– Хорошо, я понял, вы меня отсюда не выпустите, так? Сам я тоже не выберусь.
Еще одна мысль. Вскочил, подбежал к ружью, снял со стены.
– Оно заряжено?
Вопрос в потолок. Так просто оно бы не висело. Значит, заряжено. Не умею стрелять, но другого выхода нет, надо пробовать. Как целиться? Вот здесь как-то к плечу, так или по-другому?
– Да не умею я.
Плевать. Приставил к дверной ручке и нажал на курок.
4
Ружье не помогло. Не знаю, что именно произошло, но я упал и еще сильнее ушиб плечо. Нет, вывиха нет, проверил. Все нормально, терпимо. И зачем оно висело на стене? Посмотрел на дверь, никакого эффекта. Что стрелял, что не стрелял. Ружье теперь на полу, пусть лежит, в нем нет смысла.
Снова этот треск. Опять? Звук не самый приятный. И как эта плита перемещается? Это вообще возможно? Значит, потолок опустился еще на пять сантиметров, правильно? И сколько он теперь? Какая высота? Встал, головой пока не бьюсь.
– Мне не страшно.
Зачем-то сказал. Обычно так говорят, когда страшно.
Думай. Что там было в записке? Где она? Вот. 2 метра 45 сантиметров. Хорошо, после этого потолок опустился еще дважды. Получается, сейчас высота 2 метра 35 сантиметров. Я не баскетболист, так что нормально.
Выпускать меня они не собираются, но делать то, что они хотят, тоже нельзя. Это же полный бред, ну какой миллион знаков? Они хоть понимают, сколько это?
– Толстой столько не писал, а я не Толстой.
Или писал? В «Войне и мир» явно больше миллиона знаков. Может, миллионов пять. Но это же «Война и мир». Я-то здесь при чем? Я не писатель, а всего лишь журналист.
Думай, думай. Надо понять, кто меня похитил, если это все-таки похищение. Где я был? Так, надо вспомнить, где был… Что последнее я помню? Какой был день недели? Нет, это слишком сложно, день недели не помню. Число? Нет. Был рабочий день. Да, точно, рабочий день, потому что я поехал в редакцию и зашел к Кудрявцеву. Рассказывал ему, что есть идея поехать в Финляндию на какой-то фестиваль Red Bull. Можно завязать партнерские отношения. На самом деле я просто хотел съездить в Хельсинки за чужой счет, но Кудрявцеву внушал, как это полезно. Он сказал, что подумает и выпроводил меня из кабинета.
Дальше, что было дальше? Дальше я делал вид, что работаю. На самом деле в тот день я ничего не писал, да я вообще редко что-то писал, поскольку тексты о спорте в «Вечерке» были нежелательным элементом. Кудрявцев ненавидел спорт, а я ненавидел Кудрявцева с того момента, как он выключил редакционный телевизор, когда я смотрел финал чемпионата мира по хоккею. Наши играли с канадцами, а этот придурок… Ладно, проехали.
Я ушел раньше. Вспомнил! Думал о том, что надо заглянуть к отцу. Я всегда заходил к нему в день рождения. Сколько ему уже? Не помню, наверное, 65. Исполнилось уже или нет? Был день рождения?
– Какой сегодня день? Дата?
Это важно. Никогда не забуду, что однажды сказал отец. Года три назад, наверное.
– Это очень важно. Какой день?
Никто не отвечал.
– Вы не понимаете, это очень важно. Очень! Дату! Сколько я здесь на самом деле?
Что был за день тогда? Вторник, среда? Не помню. А число? Тоже не помню.
– Это вопрос жизни и смерти. Выпустите!
Снова занервничал и начал долбиться в дверь.
– Да пустите же!
Обмяк и оказался на полу. В глазах слезы. За что мне это? Что за нелепая игра?
– Хорошо, плевать. Я буду писать. Только скажите, какая сегодня дата.
Сказал тихо. Никто не ответил. На часах было 42 минуты 16 секунд.
Кажется, в тот день я не дошел до дома. Тогда меня и похитили. Только где? Точно помню, что зашел в овощную лавку и купил грецких орехов. Что было потом, не знаю.
5
Будем считать, меня похитили. Что делать? Как не хочется выполнять их условия. Что за бред? Они всерьез хотят, чтобы я написал миллион знаков? Но о чем?
Еще раз посмотрел в записку. Первая тема – «Вселенная». Улыбнулся.
– Какая еще Вселенная?
Не хочу я выполнять их условия. Не хочу и все. Если начну делать это, они меня не отпустят.
А в ином случае они меня, конечно, отпустят, как же. Тупик какой-то, как поступать в таких ситуациях, меня не учили. А кого учили? Да никого. Вспомни еще уроки ОБЖ в школе. Смешно. Только улыбаться уже не хочется.
– Ладно, давайте так: я начну писать, только дайте мне сходить в туалет.
Хочется очень.
– Или вы мне тут горшок поставили?
Пошутил, заставил себя улыбнуться. Осмотрел комнату, туалета нет, горшка тоже.
– Я же говорю, напишу я про вашу Вселенную, хорошо, вы победили. Только в туалет дайте сходить нормально.
Молчание. Никакой обратной связи, это очень раздражает. Абсолютная неопределенность.
– Вы понимаете, что я не могу писать текст в таких условиях?
Опять занервничал, повысил голос.
– Вы меня похитили, я не знаю, где я, какой сейчас день и вообще ничего не знаю. Я хочу в туалет, понимаете?
Закричал.
– Да откройте же! Выполню я вашу условия, понятно? Мне что, прямо здесь в туалет ходить?
Опять стал долбиться в дверь.
– Хотите, да? Хорошо, вот вам, пожалуйста.
Достал то, чем был снаряжен для жизни, руки дрожали, трясло, нервы.
– Вот вам, пожалуйста, вот вам текст, все миллион знаков прямо на дверь.
Обильно на дверь.
– Довольны? Я спрашиваю, довольны?
Не поднимая штанов, опять долбился в дверь. Стоял в луже, кажется, плакал.
– Выпустите, слышите. Выпустите.
Тихо повторял «выпустите» много раз. После от изнеможения скатился по двери прямо в лужу.
В этом момент я осознал, что это не игра. Меня действительно похитили и, судя по всему, мне отсюда не выбраться. Не знаю, какие у них цели на самом деле, чего они хотят. Скорее всего, просто убьют меня. Зачем им мои тексты? Это просто смешно.
– Хорошо, я же сказал, что напишу про Вселенную.
Сказал это скорее для себя. Но зачем идти у них на поводу? Ты об этом подумал? Что тебе дадут эти тексты? Оттянут твою смерть? Или что?
Нет, они не будут убивать меня. Хотят, чтобы меня раздавил этот потолок, так? И если я буду выполнять их условия, он меня не раздавит. Но что дальше?
– Если я все-таки напишу миллион знаков, вы меня отпустите, да?
Они не ответят. Где эта записка, черт, прямо в луже. За что мне это, а?
Громко закричал, повторяя про себя «за что, за что, за что».
– Да за что мне это, а?
Встать! Соберись! Поднялся, еще раз перечитал записку. «Дверь откроется, когда вы напишете миллион знаков высококачественного текста». Значит, это их условие.
– И вы правда откроете дверь?
Ответа нет и не будет, смирись с этим. У меня нет другого выбора. Надо писать тексты, иначе не выбраться. Не знаю, откроют или нет, но какая разница? Мне остается только два варианта – или похоронить себя здесь, утонув в собственной продукции, или согласиться играть по их правилам и надеяться, что они выполнят то, что обещают. Напишу, и дверь откроется.
– Хорошо, я согласен, слышите. Согласен.
6
Нет даже стула. Как писать?
– Мне на корточках, что ли, сидеть?
Стул бы хоть дали, им жалко, что ли? Ладно, я и на корточках могу, да и печатную машинку можно на пол поставить, если что. Хорошо, вот стол, вот машинка, вот листы бумаги. Как печатать-то? Помню, когда был молодой, только начинал карьеру, несколько раз писал от руки и приносил машинисткам. Но это когда было? Приходил в редакцию лет в шестнадцать, у меня там дядя работал, давал задания, принес пару статей, написанных от руки. Дядя познакомил меня с машинистками. Помню только, что в их комнате было сильно накурено. Но даже в ту бедную редакцию в том же году завезли компьютеры, потому что без них работать было уже невозможно. К тому же, содержать машинисток дороже, чем один раз закупить компьютеры и пользоваться ими много лет. Это была не «Вечерка», а другая газета, районная, там эти компьютеры потом стояли много лет. Как-то пришел навестить дядю и увидел пузатые древние мониторы, хотя во всех нормальных редакциях уже стояли тоненькие экраны.