— Виктор Петрович? — Турецкий материализовался из темноты, прокурор попятился как от нечистой силы. Шумно вздохнул, опустил руки.
— Склероз не жена, Виктор Петрович, к другому не уйдет, — упрекнул Турецкий.
— Да нет, я помню про вас, Александр Борисович, еще как помню, — забормотал прокурор. — Закрутился, неприятность у нас на спасательной станции… Машину привезли? Вот и славно. — Замордованный делами прокурор стал усиленно растирать лоб. — Насчет гостиницы я уже договорился, администратор ждет…
— Вы страшно заняты, — подметил Турецкий. — Не терзайтесь, обойдусь без поводыря. Объясните, как проехать, а закончите с делами — милости просим.
— Да, правда? — обрадовался Сыроватов. — Простите, Александр Борисович, действительно закрутился…
Он долго и путано объяснял, как проехать к гостинице. Похвастался, что местный постоялый двор расположен почти на берегу Волги и с третьего этажа открывается чарующий вид на Мжельск и его окрестности. Потом, впрочем, поправился, что жить командированному придется на первом этаже, потому что в здании ремонт, и наслаждаться окрестностями Мжельска он будет в другой раз, если появится, конечно, желание приехать сюда вторично. Схватил зачем-то его руку, потряс и исчез в здании.
И откуда что берется? Опять ничем не обоснованное чувство, что из глубины кустарника за ним с интересом наблюдают. Он пересилил желание немедленно погрузиться в машину и врезать по газам. Закурил сигарету, наступил на бордюр, пристально уставился в темноту. Чепуха, не может быть. Это просто смена обстановки, удаление от дома, прочая паранойя, связанная с известными событиями… Он затаил дыхание, превратился в тонкий слух. И сразу услышал, как где-то далеко проехала машина, в дежурке надрывается телефон, ветер дует порывами, болтается раскрытая форточка. Шорох в кустах, зашуршали лапки, что-то пискнуло…
Продолжаем деградировать, Александр Борисович? Вам срочно нужно выпить. Вы уже со вчерашнего дня ничего не пили…
Из путаных объяснений прокурора явствовало, что главной улицей в городе является Большая Муромская. Она делит город на западную и восточную части. А Волга, протекающая примерно посередине, расчленяет его еше пополам — на север и юг. Северная часть так и называется Северной, а южная — Токаркой, благодаря наличию на ней скончавшегося в девяностые годы завода по производству токарных станков. На южной стороне городские прелести, включая магазины, парочку ресторанов и прочие более-менее пригодные для обитания кварталы, сосредоточены вокруг знаменитого памятника «катюше», который власти худо-бедно поддерживают в «товарном» виде. А на северной — вокруг Центрального рынка, местного форпоста цивилизованной жизни. Здесь же — парк культуры и отдыха, краеведческий музей, кинотеатр, который несколько лет назад пытались отправить на слом, но закончились деньги и весь этот хаос отдали коммерсантам, которые устроили в кинотеатре полигон для игры в пейнтбол. Здесь же находились городская администрация, прочие властные структуры, включая милицию. Гостиница же дислоцировалась в тех краях, где улица Большая Муромская встречалась с Волгой-матушкой (правда, здесь великая река больше напоминала детеныша). Турецкий сделал круг почета по главной городской площади, украшенной каменными мутантами в касках, особенно зловеще смотрящимися в лучах подсветки. Покатил на юг по Большой Муромской, свернул налево перед въездом на мост. Машин почти не было — после десяти вечера в этом городке просто некуда было ехать. Влево, вправо, плутал среди бесформенных строений, вырулил к безвкусной трехэтажной коробке, единственной гостинице в райцентре (не требующей, в этой связи, даже названия), которая и имела пристройку — так называемый «постоялый двор высшего разряда».
На электрическом освещении здесь решительно экономили. Дверную ручку в тамбуре пришлось искать, двигаться мелкими шажками, чтобы не стала сюрпризом крутая лестница в холл…
Он не стал высказывать свои недовольства и пожелания. Администратором была усталая полная женщина с хриплым голосом и расплывшейся по черепу завивкой. Она представилась Антониной Андреевной и в грубоватой форме приказала следовать за ней. Да, она в курсе, что должна предоставить постояльцу лучший из пустующих номеров (а пустуют, в принципе, все), она сделала все, что было в ее силах, и пусть уши от стыда горят не у нее, а у того, кто разворовывает деньги, выделяемые городским бюджетом на поддержание в норме этого несчастного заведения.
— Спасибо, любезная Антонина Андреевна, — проникновенно поблагодарил Турецкий. — Я не привередлив. Вода течет? Стены не рушатся? Ну и славно. Давайте ключи и можете заниматься своими делами.
Он мрачно смотрел, как женщина, тяжело переваливаясь из стороны в сторону, уходит на свое рабочее место. По ее словам, до приезда Турецкого был занят лишь один номер — важным чиновником из департамента строительства областной администрации. Но проживал тот в противоположном конце коридора. Он настороженно покосился по сторонам, вставил ключ в замочную скважину. Пистолет, наверное, можно было взять с собой, не оставлять на ночь в машине. Сомнительно, что он вторично подвергнется атаке правоохранительных органов…
Он чудовищно устал за этот день. Бросил сумку на кровать, сел в кресло, стал разглядывать свои апартаменты. Номер явно не президентский. Чисто, убрано, но без изысков — обстановка в духе неприхотливых семидесятых. Квадратная кровать (с намеком на «тайный» список дополнительных услуг), миниатюрная софа, два кресла, журнальный столик, телевизор, DVD-проигрыватель. Что еще нужно для отдыха одинокому мужчине? Он задернул шторы, побрел в ванную, где имелся белый «друг человека», кафель в тон унитазу, коврик, отделанная акрилом ванна, безразмерный банный халат. С опаской посмотрел на кран. Опасения не подтвердились — кран для виду поупрямился, порычал, полилась коричневая вода, за ней желтая, потом прозрачная. Если в кране нет воды — это, стало быть, подъемный кран…
Он как чувствовал, что его подкараулят именно в ванной — взял с собой телефон.
— Ты в сознании? — поинтересовался Меркулов.
— Моюсь я, Костя…
— О, я слышу рев водопада. Ты один?
— С телефоном.
— То есть все нормально. Ну что ж, не буду тебя сегодня отвлекать.
— Все, Костя, достаточно, больше не звони, — раздраженно бросил Турецкий. — Из камеры я благополучно убыл, начинаю работу на благо отчизны и лично господина Генерального прокурора. Позвони Ирине, скажи, что у меня все в порядке… надеюсь, ты ей ничего не говорил о моем насильственном задержании?
— Каюсь, вырвалось, — смущенно признался Меркулов. — Но Ирина Генриховна сильная женщина. Она мужественно выдержала эти страшные новости. Не трусь, Турецкий, я поставил ее в известность уже после того, как все разрешилось.
— Гад же ты, — сказал Турецкий, выключил телефон и бросил его на корзину для белья.
Момент появления районного прокурора чудесно совпал с моментом засыпания. Турецкий завернулся в халат и побрел открывать, протирая глаза.
— Извините, Александр Борисович, вы уже отдыхать легли… — Прокурор мялся под дверью, держа перед собой увесистые пакеты — выглядывал из них, как из амбразуры. — Просто я решил… но ведь вы сами просили зайти.
— Не просил, а требовал. — Турецкий распахнул дверь. — Милости просим, Виктор Петрович. Поспим в другой раз.
Развалившись в кресле, он смотрел из-под прищуренных век, как прокурор выгружает на журнальный столик содержимое пакетов. Стоило признать, что не все безнадежно в здешнем королевстве. Дорогой коньяк в праздничной упаковке, нарезки мяса, фасовка груш, какие-то сыры, куриные «карачки» в кляре, складные походные стаканы.
— Ешьте, Александр Борисович, ешьте, — бормотал прокурор. — Вы же голодный, я понимаю, не сочтите за подлизывание. Хотя… — Он самокритично махнул рукой. — Можете считать, чего уж там. Два года до пенсии, хотел спокойно дожить, на хрена мне эти неприятности? Прокуратура по уши в дерьме, а Быстров — руководитель комиссии из Москвы — вы уж простите, Александр Борисович, — полный сноб, бездарь и любитель перекладывать свои проблемы на плечи других. Группа следователей вчера уехала — нам только легче стало, все равно от них толку не было. Сплошные нервы. Ни улик, ни подозреваемых…
— Совсем ничего?
— Абсолютно, — удрученно заключил прокурор. — В обоих преступлениях — ни малейшего просвета. Четыре трупа — ни одной ниточки.
— Ну что ж, давайте разбираться. Куда вы столько еды набрали, Виктор Петрович? Тоже из зарплаты оперативников вычтите?
— Из семейного бюджета, не волнуйтесь. За кого вы меня принимаете? — Сыроватое разлил по стаканам, поднял свой. — Давайте выпьем, Александр Борисович, прошу вас, не отказывайтесь.
— Чего же не выпить с хорошим человеком. Всенепременнейше выпьем, Виктор Петрович. — Он взял стакан. — И споем не без азарта, спасибо, как говорится, за доставку. За успех?
Коньяк не только снаружи оказался неплохим. Вспыхнул в организме адским пламенем, блаженство потекло по сосудам.
— Излагайте, Виктор Петрович, — благосклонно разрешил Турецкий, откидывая голову на спинку. — Расскажите мне такое, чего я не знаю.
— Я знаю, чего вы не знаете, — радостно объявил прокурор и вновь схватился за бутылку, покосился на собеседника, взгляд которого сделался предельно ироничным. — Нет, вы не думайте, я не алкоголик, работаю из последних сил… опять же семья, взрослая дочь, строгая супруга, сплошной бабовладельческий строй… С супругой моей, знаете, шампанским по-домашнему сильно не разгуляешься.
— Шампанским по-домашнему? — переспросил Турецкий.
— Это шутка такая, — хмыкнул Сыроватов. — Водка под шипение жены. Вот и нынче, буквально перед вашим… гм, приездом — несчастный случай на воде. Погибли двое спасателей — на катере искали пропавшего рыбака. Уплыли на моторной лодке в верховья… и сами пропали. Что характерно, рыбак нашелся — он, как выяснилось, никуда не пропадал, а вот ребятам из МЧС не повезло. Нашли на берегу, уже мертвых, эксперты говорят, что умерли от переохлаждения. Как их угораздило? Лодку не нашли, выдвинули версию, что напоролись на топляк, перевернулись, в воде потеряли сознание. Семьи в трансе, в МЧС истерика, прокуратура возбудила уголовное дело…
— Сочувствую, но давайте к нашим баранам, — предложил Турецкий. — Вы хотели рассказать то, чего я не знаю.
— Установили личность убитого в прокуратуре.
— Браво, — похвалил Турецкий. — Почти победа. Долго вы шли к этому событию.
— Так уж случилось, — развел руками Сыроватов. — Опер Татарцев вышел на него случайно, опрашивая жителей деревни Корольково. Да какая там деревня, хутор, четыре двора, наши там вообще никогда не бывают. Это севернее Горелок, севернее Лебяжьего озера. Соседка опознала. Убитому пятьдесят восемь лет, зовут Регерт Федор Алексеевич. Жил бирюком, с соседями практически не общался, угрюмый молчаливый тип. До выхода на пенсию по инвалидности работал лесником в Шаховском районе — вот и все, что удалось о нем собрать. На люди из своего Королькова практически не выезжал, постреливал втихую белок, зайчат, рыбачил, питался, так сказать, подножным кормом. Странный человек, если верить соседке. Затворник. Когда ей показали фото, она страшно разволновалась, она и не знала, что ее сосед уже четыре дня лежит в районном морге, считала, что он дома, просто не выходит — а с ним такое частенько случалось…
— Ага, — намотал на ус Турецкий. — В морге, стало быть, проводит время.
— Да ему без разницы, где его проводить, — пожал плечами Сыроватое. — Друзей нет, из всей родни — выжившая из ума мать, обитающая в Спиринской богадельне. Теперь установили личность, можно хоронить. Взять с него все равно нечего, умного он ничего не скажет…
Сыроватое осекся на полуслове. За дверью послышалось поскрипывание. Кто-то медленно прошел мимо номера — остановился, послушал, что творится за закрытой дверью, пошел дальше. Бусинка пота заискрилась на лбу прокурора, движения стали судорожными, нелогичными.
— Это женщина, работающая администратором, — успокоил Турецкий. — Милейшая Антонина Андреевна. Обходит дозором свои владения.
— Это не женщина, — раздраженно скрипнул Сыроватов, — это старая дизельная баржа… Прошу прошения, Александр Борисович, нервы истощены, вздрагиваю от каждого шороха. Если есть желание полюбоваться на убиенного, милости просим в морг. Доктор Евсеев даст вам всю необходимую информацию. Теперь по убийству в прокуратуре. Подозреваются пять человек…
— А вы не причастны к убийству, Виктор Петрович?
— Что, простите… — Вздрогнула рука, сжимающая стакан. Прокурор сглотнул, часто заморгал.
— Я обязан задать этот вопрос, — вкрадчиво вымолвил Турецкий. — По моей информации, в здании прокуратуры на момент убийства находились шестеро. По вашей информации — пятеро. Себя вы, надо полагать, по скромности исключили из списка. Без обид, Виктор Петрович. Вы не убивали господина Регерта?
— Я его даже не знал…
— А дело не в том, знали вы его или нет. У Регерта была информация, а если информация была стоящая…
— Послушайте, Александр Борисович. — Прокурор вспотел от волнения. — Меня даже не было в кабинете. Когда я вошел, он уже сидел…
— Прекрасно, — улыбнулся Турецкий. — Вы не убивали. Я очень рад.
— Ну и методы у вас… — помотал головой Сыроватов. — Впрочем, я понимаю, мы с вами только сегодня познакомились, вы новый человек…
— Именно. Предлагаю обсудить все вопросы согласно хронологии. Тройное убийство на Лебяжьем озере произошло в субботу двадцать третьего апреля. Генерал Бекасов изволили рыбачить. На месте преступления остались два трупа — охранники Гриша и Максим. Пару дней спустя из воды выловили тело генерала. Не буду высказывать претензии — почему не проверили озеро сразу, — что было, то было. В пятницу шестого мая случилось убийство в прокуратуре. Сегодня у нас среда, одиннадцатое… — Турецкий посмотрел на часы. — Практически четверг, двенадцатое.
— Весь день супруга генерала Анастасия Олеговна провела как на иголках. Телефоны молчали. Номер генерала был заблокирован — не удивительно, телефон в воде сразу вышел из строя, у обоих охранников были длинные гудки, никто не снимал трубку. Примерно в шесть вечера Анастасия взвинтилась до крайности и отправила за генералом домработницу Ольгу. По словам Ольги, уже через пятнадцать минут она была на озере, увидела трупы охранников, пустой джип, сразу позвонила в милицию, стала ждать их прибытия.
— В какое приблизительно время убили охранников?
— Примерно в полдень. Погрешность, допускаемая экспертом, — плюс-минус час. Считается, что в районе десяти утра генерал со своими ребятами прибыли на озеро, успели поймать пару карасей… Там повсюду кусты, к озеру от проселочной дороги ведет разбитая колея. Убийца выбрался, скорее всего, из кустов, начал палить, охранники не успели ничего предпринять. Ни следов, ни гильз. В тот же день, примерно в пять вечера, то есть перед появлением домработницы Ольги, прошел сильный дождь, он все и смыл. До ближайшего населенного пункта от Лебяжьего озера — а это Горелки — три километра. На другой стороне — Корольково, тоже версты три-четыре. Никаких очевидцев. Не сезон, знаете ли. Опросили деревенских в Горелках — не встречали ли незнакомую машину или что-то в этом роде. Все недоуменно пожимают плечами.
— Типичный глухарь, — кивнул Турецкий — Стало быть, домработница Ольга совершить убийства не могла. А в принципе удобно — примчалась на озеро в шесть вечера, всех перестреляла.
— Мы отрабатывали эту версию, — прокурор скептически покачал головой. — Не самая удачная, надо признаться. Но за неимением прочих… Нет, Ольга не убивала. По времени не сходится. В районе полудня она была в поместье в Горелках, там же находились все домашние. Люди хором твердят, что они вообще никуда в течение дня не отлучались. Либо все врут, либо это правда.
— Перечислите проживающих в поместье.
— Их немного. После отъезда Павла Аркадьевича с охранниками в доме оставались четверо. Домработница Ольга — тридцать три года, производит неплохое впечатление, умна, начитана, да и внешностью Господь не обидел. Работает у Бекасовых не меньше года, имеет сносные рекомендации с прежнего места работы — а трудилась Ольга у известного коммерсанта Лазарева, президента финансовой группы «Север». Уволилась в связи с семейными обстоятельствами, пару месяцев нигде не работала… Анастасия Олеговна — спокойная уравновешенная женщина, возраст примерно тридцать семь, жила с генералом душа в душу, совместных детей не нажили. Восемь лет в браке. Если не ошибаюсь, у нее что-то не в порядке со здоровьем. Плюс больная нога — Анастасия Олеговна заметно прихрамывает. Врожденный вывих бедра, одна нога короче другой. Много лет лечилась, но толку никакого. Знаете, Александр Борисович, я кое-что повидал в этой жизни, могу заявить с уверенностью: супруга генерала была потрясена известием о смерти мужа…