– Нет, Василий Петрович, – Голиков встал, сделал несколько шагов по кухне, потом снова сел, – все, о чем вы рассказали, очень важно.
– Оля была добрая, чуткая, но и решительная девушка. Мы с Марьей Ивановной всей душой любили ее. Ну почему судьба так безжалостна к хорошим людям? – голос у старика совсем потух.
– Василий Петрович, Ольга не говорила вам, что ждет сегодня гостей? Голиков решил направить разговор в нужное для него русло. – И вообще, вы не замечали каких-либо изменений в ее поведении в последние несколько дней? Может, она нервничала или была чем-то расстроена?
– Нет. Хотя я могу и ошибиться. Чаще она была откровенна с Марьей Ивановной. Правда, и тут я не берусь утверждать, что Ольга поверяла ей все свои тайны. Но она давно жила одна, и мы, хоть и не в полной мере, но все-таки заменяли ей родителей. Во всяком случае, она сама так говорила.
– А с кем Ольга контактировала в последние дни? Может, у нее был близкий друг или подруга? В трудную минуту им иногда доверяют больше, чем родителям.
Василий Петрович отрицательно покачал головой.
– Вы знаете, Оля была не очень общительна. Я имею в виду последние годы. Раньше, помню, к ней часто забегали Наташа Цапко или Алла Говоруха. С Наташей они дружили с детства, а с Аллой учились в институте… Но вот уже несколько месяцев я никого из них не видел… Да, вот еще… про одного товарища… По словам Ольги – человек серьезный. Но мы с ним знакомы, так сказать, заочно. Только и знаем, что зовут его Валентином, а появился он у Ольги где-то год назад.
– Спасибо, Василий Петрович. Но прежде чем уточнять детали, я бы, если вас не затруднит, не отказался от чашки крепкого чая, даже без сахара, – смущенно улыбнулся Голиков.
– Это уж вы извините, что я такой недогадливый, – засуетился Василий Петрович.
Пока хозяин искал чайник, наливал в него воду, Голиков машинально осматривал кухню. Обстановка была простенькой, но приятной. Между раковиной для мытья посуды и газовой плитой стоял самодельный, но на совесть сработанный стол; в углу, напротив майора, шкаф для посуды и разной кухонной утвари и холодильник. Уют создавали абсолютная чистота и светлые, в цветочек, занавески на окне.
Сидящие в кухне не заметили, как Марья Ивановна подошла к кухонной двери и тихонько примостилась на табурете. Поверх ситцевого халатика на плечи она накинула серый теплый платок. Ее знобило: то ли от нервного перенапряжения, то ли действительно продуло коварным сентябрьским ветерком, когда она ходила на базар.
Марья Ивановна сидела тихо и внимательно слушала разговор мужа с майором, а когда ее заметили, объяснила свое появление просто:
– Не могу я больше сидеть в комнате одна, – она укоризненно посмотрела на Василия Петровича, потом, скользнув взглядом по чашкам, стоящим на столе, по закипающему чайнику, предложила: – Может, вам варенья клубничного?… Ольга очень любит… любила…
– Спасибо, не беспокойтесь…
Однако Марья Ивановна принесла банку с вареньем, расставила розетки. Майор пододвинул ей табурет.
– Присаживайтесь. Почаевничаем вместе… Мы уже почти обо всем переговорили с вашим мужем. Остальное, надеюсь, выясним с вашей помощью, он отхлебнул несколько глотков чая. – Поэтому я сразу перейду к делу. Знаете ли вы, Марья Ивановна, кого сегодня ждала Петрова в гости?…
– Нет. Правда, она иногда… хотя нет… не знаю.
– Ну ладно. Тогда расскажите подробно, как вы оказались в квартире Петровой?
Бледное морщинистое лицо старой женщины слегка порозовело, молочно-голубые глаза ее оживились. Скорбное выражение в них поочередно сменялось то страхом, то жалостью, то испугом, но победила злость. Отодвинув от себя чашку, она хрипло, почти надрывно выкрикнула, сжав худые кулачки:
– Вы обязаны их найти!.. Другого я себе не представляю! Как они посмели поднять руку на такое беззащитное дитя!
– Мария, успокойся. Сейчас уже ничего не изменишь, – Василий Петрович начал легонько поглаживать плечо жены дрожащей рукой.
– Как же так, Вася, как же так, – всхлипнула Марья Ивановна. Редкие слезинки, скатываясь по лицу, падали на ее колени. – Что она им плохого сделала?… Бедная моя девочка…
– Я думаю, что наш разговор лучше перенести на завтра, – Голиков встал, собираясь уходить, хотя прекрасно понимал, что показания ее нужны именно сегодня, время не терпит. Он нервно разминал в руках папиросу, не решаясь при Марье Ивановне закурить.
– Погодите! – вдруг встрепенулась старушка. – Я вспомнила мужчину, который чуть не сбил меня с ног, когда я входила в подъезд… Да, да… теперь мне даже кажется, что он был чем-то похож на Валентина. Правда, я ни разу его лица вблизи не видела. Только однажды из окна… Когда он уходил от Оли… Но этого не может быть!.. Они же друг друга любят!.. вернее… Ах… – она махнула рукой, все еще не веря, что Ольги нет в живых. – Оля ждала от него ребенка и они должны были вот-вот расписаться, как только Валентин получит развод.
Неожиданная информация заставила майора Голикова изменить свое намерение и он опять опустился на табурет, обдумывая как бы тактичней побудить Марью Ивановну продолжить начатый рассказ. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и чуть ослабил узел галстука. И тут неожиданно ему помог Василий Петрович.
– Мария, а почему ты так долго была на базаре?
– Да, я действительно немного задержалась. Там я случайно встретила старую знакомую… Зашли в пирожковую. Посидели, поболтали… Я и домой захватила несколько пирожков для тебя.
– Марья Ивановна, а как был одет тот мужчина? – Голиков решил вклиниться в их разговор.
– Я видела его только со спины, остался в памяти силуэт… а одет он был, по-моему, в серый костюм.
– До этого вы упомянули, что он похож на знакомого Петровой Валентина. В чем конкретно заключается сходство?
– Я не могу ничего определенного утверждать. Это мне после нашего разговора, сейчас пришло в голову… И еще, недалеко от нашего подъезда стоял какой-то парень в голубой курточке. Он даже хотел помочь мне поднести сумки… Но и его я плохо запомнила. Если бы знать…
– Марья Ивановна, у вас есть ключи от квартиры Петровой? – спросил Голиков и, видя что та отрицательно покачала головой, продолжил: – Значит, дверь была открыта?
– Да. Но не это самое главное. Меня насторожили странные звуки, которые, как потом оказалось, издавал попугайчик.
– Животные всегда первыми чуют беду, а иногда и плачут при гибели их хозяина, – начал было Василий Петрович, но, натолкнувшись на предостерегающий взгляд майора, замолчал.
– Василий Петрович, так кто же из вас перекрыл воду в ванной и почему вода залила всю квартиру? – Голиков умышленно обратился к хозяину, чтобы тот не чувствовал себя лишним в разговоре.
«Как тяжело лавировать, беседуя с людьми, особенно пожилыми, которых постигло непоправимое горе, – устало подумал Голиков и внутренне усмехнулся: – Значит, настала пора менять работу… Эмоции эмоциями, а дело – делом».
– Это я закрыла кран в ванной, – откликнулась Марья Ивановна. – В раковину каким-то образом попало полотенце и забило сток.
– А кто такой этот Валентин? Где он живет, где работает?
– Мы знаем лишь то, что он занимает какую-то ответственную должность, а вот где живет – понятия не имеем, – Марья Ивановна на мгновение задумалась, и вдруг с беспокойством в голосе спросила: – Неужели вы думаете, что можно убить любимого человека?… За что?… И к тому же, если вас это заинтересует, он помогал Оле раскрывать какие-то жульничества, которые происходили на фабрике, где она работала… Да, да… погодите. Как же я сразу не вспомнила!.. Ведь у Оленьки из-за этого появилась масса недоброжелателей!
Глава вторая
Вечером того же медленно тянувшегося дня Голиков стоял у окна своего кабинета и устало смотрел на безлюдную в это время улицу. Он ожидал прихода старшего лейтенанта Чижмина и позволил себе немного расслабиться. У начальника уголовного розыска редко выпадают счастливые минуты, когда не звонит телефон, не слышно оживленных споров сотрудников на коротких деловых совещаниях и непривычную тишину кабинета нарушает только глуховатое тиканье настольных часов.
Улица постепенно наполнялась сумерками. На нижних этажах домов кое-где начали вспыхивать цветные квадраты окон. Небо заволокла сплошная грязно-серая пелена облаков.
«А дни становятся короче и короче, – с легкой горечью подумал майор. – Еще только начало седьмого, а в кабинете почти темно. В домашних хлопотах, в служебной суете незаметно пролетело еще одно лето… Ничего, в следующем году обязательно возьму Марину с Мишей и закатимся к морю. Да и складывается, вроде, все хорошо. На работу Марина вышла в этом месяце значит, отпуск ей положен в августе. К тому времени и Миша уже будет достаточно взрослым для таких путешествий, – он улыбнулся, вспомнив о сыне. – Как-никак, а три года!.. И все же – убийство или самоубийство?… Предположим, недопитая бутылка шампанского могла остаться с вечера, так как старики-соседи Березины в один голос утверждают, что свет в квартире Петровой они видели даже после двенадцати, что случалось очень редко… Но что заставило Петрову уйти с фабрики среди рабочего дня?… Или кто?…»
За спиной Голикова послышался легкий шорох, а затем раздался короткий возглас Чижмина:
– Это ж надо!..
Майор обернулся к сослуживцу, который с независимым видом, удобно расположившись в кресле, читал, поправляя очки, заключение экспертизы.
– Лева, зачем глаза портить? – Голиков щелкнул выключателем. – При свете лучше… Насколько я помню, ты позволяешь себе входить ко мне без стука только в том случае, когда у тебя есть что-то новенькое. При всех других обстоятельствах твое негласное проникновение в мой кабинет носит характер грубого нарушения служебной дисциплины, – майор старался говорить серьезно, но в его тоне звучала едва прикрытая ирония. – Так что выкладывай добытые факты, а с выводами торопиться не будем.
– Между прочим, Александр Яковлевич, сыщики прошлого посредством одной лупы и точных умозаключений раскрывали самые сложные и запутанные преступления. А в наш век прогресса науки и техники, – Чижмин снял и сложил очки, – благодаря возможности получать обширную информацию, раскрываемость преступлений, как ни парадоксально, ухудшилась. И основная причина, по-моему, состоит в том, что мы разучились мыслить.
– Да, им бы наши заботы, – туманно ответил Голиков и улыбнулся, потом подошел к столу и достал из приоткрытого ящика пачку «Беломора», в которой сиротливо перекатывалась одна папироса.
– Лева, ты случайно не в курсе, почему папиросы кончаются у меня в самый неподходящий момент?
– Это весьма хитрое, не поддающееся научному обоснованию, явление, изрек тот и с многозначительным видом поднял глаза к потолку.
– Понятно… Тогда верни, пожалуйста, ко мне в стол похищенное. Долго я тебя задерживать не собираюсь, так что не обкурю, – наблюдая, как старший лейтенант вытаскивает из кармана мятые папиросы, Голиков назидательно добавил: – Ведь тебе, холостяку, спешить некуда, а меня дома ждут… Рассказывай.
– Самое существенное, что мне удалось узнать о Петровой на фабрике, это то, что сегодня утром, как и обычно, на потерпевшей видели цепочку с кулоном, перстень, сережки, – Чижмин открыл папку и достал несколько исписанных разными почерками листочков. – Вот показания технолога Седых, уборщицы Клюевой и других работников пищевкусовой фабрики… В квартире Петровой эти украшения не обнаружены, – сказал он и снова уселся в кресло.
Голиков, не читая, накрыл положенные на стол бумаги ладонью и поморщился.
– Нет, Лева, – вздохнул он, покачав головой, – здесь что-то не так. Я не встречал за свою практику, чтобы преступник в подобной ситуации после убийства инсценировал самоубийство… Ведь и время у него, как правило, ограничено, – майор, размышляя, защемил пальцами подбородок. – Здесь некто все спокойно и хладнокровно рассчитал, а золото прихватил, чтобы нас попытаться запутать… Но тем не менее поручи лейтенанту Громову поработать в этом направлении. Вдруг да и всплывут изделия из драгметаллов… И старшего лейтенанта Нефедова можешь подключить. Пусть пройдется по линии аналогичных преступлений. Не исключено, что произошла накладка. Я имею в виду, что после убийства Петровой в квартиру проник случайный человек и совершил кражу, а затем уничтожил следы своего пребывания.
Чижмин внимательно слушал майора, покусывая кончик дужки очков. Он был назначен старшим по этому делу и со своей ответственной ролью еще не вполне освоился.
– Александр Яковлевич, эксперты, как я понял, не дают пока стопроцентной гарантии, что Петрова была сначала задушена, а потом подвешена на крюк для люстры, потому что узел петли разрезан. В этом смысле старик Березин сослужил нам плохую службу.
Чижмин поморщился и пошевелил плечами. По дороге в управление он основательно промок под мелким, сеющим как через решето, дождем. Понадеявшись на оптимистический прогноз, он не захватил из дому ни плаща, ни зонта, и сейчас ощущал, как отсыревшая рубашка неприятно прилипает к телу.
«Пожалуй, Лева прав, – подумал Голиков. – Василий Петрович, сам того не подозревая, оказал нам медвежью услугу. Но откуда он мог знать, что, разрезав узел, он поставил в тупик экспертизу. А если бы и знал, то размышлять ему было просто некогда. Ведь он надеялся спасти Ольгу!.. Но теперь это все – полемика, а вывод: затянула ли Петрова сама на себе петлю, или кто-то, мягко говоря, помог ей, придется делать нам. Ну, что ж…»
– Ладно, Лева. Будем исходить из того, чем мы располагаем… Некто, скажем, Икс, открыл кран умывальника в ванной, и при этом позаботился заткнуть сток полотенцем. Случайность этих действий практически исключается. Этот факт можно отнести к версии – кража… Но в комнате обнаружены следы борьбы: перевернутый фужер на столе, второй – разбитый на полу. И тут показания Березина для нас очень ценны, так как экспертиза твердо установила, что синяки и царапины на руках и теле Петровой – следы насилия. Значит, Петрова пыталась оказать кому-то, назовем его Игрек, сопротивление. И главное, дверь в квартиру потерпевшей была открыта. Нехарактерно для самоубийц.
– Разрешите, товарищ майор! – Чижмин энергично вскинул руки вверх, как это происходит с людьми, которых вдруг осеняет великолепная мысль. Икс и Игрек – одно лицо!.. Вспомните, ведь мокрых следов на лестничной площадке не обнаружено. Следовательно, воду мог открыть только Икс, но тогда получается просто белиберда. И притом учтите, что подруга Петровой, Елена Седых, рассказала мне, что Ольга почти никогда не снимала перстень. Однажды она попросила у Петровой примерить его, но та отказала, сославшись на то, что перстень очень тугой… А в нашем случае!.. Ведь конечности отекают и костенеют. Я уже не говорю, что цепочка на шее могла попасть под петлю. И вообще, грабить мертвого человека не каждый решится. В бога я не верю, но воровать у покойника – страшный грех, чуть ли не патология.
Увлекшись разговором, они и не заметили, как стекла в кабинете потемнели и приобрели способность отражать предметы – снаружи хозяйничали плотные сумерки. Голиков, пройдясь туда и обратно, задернул шторы. Вопреки недавнему обещанию, он-таки ощутимо накурил.
– Итак, твое мнение, Лева? – спросил он, опускаясь на стул.
Чижмин вскользь взглянул на настенные часы и не спеша ответил:
– Петрова вела довольно замкнутый образ жизни. В гости ни к кому не ходила, за исключением соседей – стариков Березиных. К себе тоже приглашала не часто. Трудно даже предположить, что в рабочее время – а ушла она с фабрики, жалуясь на острую головную боль – Петрова специально встретилась с малознакомым человеком, да еще и пила с ним шампанское. Отсюда вытекает единственно правильный вывод – преступника она хорошо знала. Из показаний той же Елены Седых можно сделать вывод, что искомым человеком мог быть какой-то Валентин, который часто звонил Петровой на работу. И только найдя этого Валентина, мы получим ответы на кое-какие вопросы.