— Все детали этой картины, — спросил он, — описаны точно?
— Абсолютно точно!
— Еще один маленький вопрос, — продолжал доктор Фелл. — Относительно палки со стилетом, В своем великолепном докладе вы говорите, что полиция взяла после убийства обе части палки — стилет и ножны — для экспертизы. Смею думать, что полиция не вставила стилет в ножны до передачи экспертам? Обе части были взяты порознь?
— Естественно!
Майлз не смог сдержаться:
— Ради всех святых, сэр, скажите ясно и понятно! Не ходите вокруг да около! — Он почти кричал. — Вы верите во все это?!
Доктор Фелл недоуменно заморгал:
— Верю — во что?
— В вампиров!
— Нет, — мягко сказал доктор Фелл. — Не верю.
(Майлз всегда так думал, он говорил себе об этом не раз, усмехаясь и пожимая плечами, и готов был громко посмеяться над примитивной мистикой, но на бурные эмоции уже не было сил, и только волна облегчения разлилась по всему телу: с этой ужасающей ерундой наконец покончено.)
— Прежде чем мы отсюда уйдем, я должен вам кое-что сказать, — серьезно продолжал доктор Фелл. — Два джентльмена преклонного возраста по возвращении в Лондон, безусловно, будут сожалеть о том беспокойстве, которое причинили вам своей экстравагантной ночной прогулкой в Нью-Форест, поддавшись — хм! — внезапному романтическому порыву Риго, которому, помимо всего прочего, хотелось взглянуть на библиотеку вашего дядюшки. Но прежде чем уехать…
— Клянусь всей и всяческой нечистой силой, — сказал, улыбаясь, Майлз, — я не позволю вам отсюда уехать этой ночью!
— Не позволите уехать?
— Вы переночуете в моем доме, хотя еще не все спальни приведены в надлежащий вид. Я буду рад увидеть вас обоих при свете дня и еще раз почувствовать себя в здравом уме. К тому же моей сестре Марион тоже будет интересно послушать ваши суждения…
— Ваша сестра в курсе дела?
— Немного. Размышляя об этой истории, я сегодня вечером спросил ее, что она сделала бы, если бы увидела… ну, скажем, летающее в воздухе чудище. Это было еще до нашего разговора о вампирах.
— Вот именно, — пробурчал доктор Фелл. — И что же она сделала бы?
Майлз рассмеялся.
— Она сказала, что, наверное, выстрелила бы в него из револьвера. Самое разумное — отнестись ко всему этому с юмором, как предлагает Марион. — Он обернулся к профессору Риго: — Я вам весьма благодарен, сэр, что вы проделали такой путь, чтобы предостеречь меня от вампира с зеленым лицом и острыми клыками, но мне кажется, что Фэй Сетон уже слишком натерпелась, чтобы ее снова…
Он вдруг умолк.
Звук, который они услышали в ночи, раздался на верхнем этаже, чуть ли не над их головами. Ошибки быть не могло. Профессор Риго судорожно выпрямился; огромное туловище доктора Фелла всколыхнулось, пенсне упало с носа, а обе части палки-стилета свалились с колен на пол. Трое мужчин застыли на месте.
Это был звук выстрела из револьвера.
Глава X
Профессор Риго первым застучал каблуками и заговорил. Он не мог сдержать сардонической ухмылки, обратившись к Майлзу.
— Ну, мой друг? — подчеркнуто вежливо начал он. — Пожалуйста, продолжайте ваши интересные рассуждения! Значит, ваша сестра предлагает отнестись с юмором к такому серьезному… — Но ему не удалось справиться с волнением, и его насмешливый голос дрогнул, когда он взглянул на доктора Фелла. — Неужели, дорогой доктор, вы все-таки не согласны со мной?
— Не согласен! — пробасил доктор Фелл, разрядив напряжение. — Нет, нет и нет!
Профессор Риго пожал плечами:
— Ну а я, сталкиваясь с реальным фактом, предпочитаю ему верить, а не отвергать с ходу. — Он взглянул на Майлза: — У вашей сестры есть револьвер?
— Да! Но…
Майлз встал. Не надо бежать, говорил он себе, нельзя превращаться в посмешище. Хотя лицо Риго покрылось лиловыми пятнами, а доктор Фелл вцепился в ручки кресла так, что побелели пальцы, Майлз размеренным шагом вышел из гостиной в темный холл и, дойдя до лестницы, ведущей на второй этаж, мигом взлетел наверх.
— Марион! — Его крик заполнил тихий дом. Перед ним был длинный узкий коридор с несколькими запертыми дверями по обе стороны, освещенный одной неяркой лампой. — Марион! Где ты?!
Ответа не последовало.
Дверь спальни Марион была последней слева, в глубине коридора, напротив верхнего холла. Майлз бросился бегом и задержался лишь на миг возле масляной лампы, чтобы увеличить пламя. Подкручивая фитилек, он вдруг заметил, что его руки дрожат. Он нажал на дверную ручку, распахнул дверь настежь и поднял лампу над головой.
— Марион!
Пляшущий огонек лампы осветил постель и фигуру Марион, привалившуюся к спинке кровати. Больше в комнате никого не было.
В этой угловой спальне было два ряда небольших окон. Одни — напротив стоявшего в дверях Майлза — выходили на восток и были закрыты шторами; другие выходили на юг с торца дома, и через них в комнату проникал свет луны. Лицо полулежавшей или, точнее, полусидевшей Марион было обращено к южным окнам.
— Марион!
Она не двигалась.
Майлз медленно приближался к кровати. По мере того как неяркое пламя лампы вторгалось в темноту, предметы и детали вырисовывались все четче.
Марион, в голубой шелковой пижаме, прислонилась головой и плечами к спинке кровати среди беспорядочно разбросанных простыней и одеял. Ее лицо выглядело странным, будто неживым: полуоткрытые остекленевшие, не реагирующие на свет лампы глаза; белые как мел щеки; покрытый испариной лоб, крепко сжатые губы, словно сдерживавшие готовый вырваться крик ужаса. В правой руке она сжимала револьвер «ив-грант» 32-го калибра. Майлз заметил дырочку от пули в стекле справа, в окне напротив Марион.
Итак, Майлз стоял посреди комнаты, онемев от волнения, с бьющимся сердцем, когда сзади раздался хрипловатый голос:
— Вы позволите мне войти?
Жорж Антуан Риго, бледный, но невозмутимый, с лампой, захваченной из нижнего холла, уже добрался своими петушиными шажками до спальни.
Справа от кровати стоял ночной столик с приоткрытым средним ящиком, откуда, видимо, был выхвачен револьвер.
На столике (ошеломленный Майлз невольно отмечал эти детали) стояла давно погашенная лампа, а рядом со стаканом воды красовался маленький флакончик французских духов с золотисто-красной этикеткой. Майлз вдохнул еле уловимый аромат и почувствовал, что ему становится плохо.
Профессор Риго поставил свою лампу на ночной столик.
— Я кое-что смыслю в медицине, — сказал он. — Вы мне позволите?
— Да-да, конечно!
Профессор Риго стремительно, но ловко и мягко обогнул кровать и взял в руку левую кисть Марион, вялую и холодную; потом осторожно положил руку ей на сердце. Сардоническое самодовольство успело покинуть профессора, и теперь весь его вид выражал неподдельную тревогу.
— Мне кажется, — мрачно объявил он, — она мертва.
— Мертва!
В это невозможно было поверить.
Майлз с трудом держал лампу трясущимися руками, еще миг — и он уронит ее на пол. Шагнув одеревеневшими ногами к комоду, который находился справа от южных окон, он успел поставить на него лампу. И тотчас обернулся к профессору Риго, стоявшему у кровати.
— Что ее убило? — спросил он.
— Потрясение.
— Потрясение? Вы хотите сказать…
— Выражаясь точнее, ее смерть вызвана сильным потрясением. Ее сердце — вы меня слышите? — внезапно отказалось снабжать кровью мозг, кровь задержалась на уровне подвздошной вены. Вы видите, как она бледна? И пот на лбу! И обмякшие, вялые мускулы!
Майлз не слушал. Он любил Марион, он действительно ее любил той неосознанной любовью, какой любят человека, с которым бок о бок проживешь двадцать восемь лет из своих тридцати пяти. Он думал о ней и о Стиве Куртисе.
— И вот, — говорил профессор Риго, — наступает коллапс и смерть. В некоторых слу… — Он оторопело оборвал себя на полуслове, его усики зашевелились. — О Господи! — вырвалось у него, и он драматически воздел руки. — Как я мог забыть! Как я мог?! Как мог?!
Майлз уставился на него.
— Ваша сестра, — сказал профессор Риго, — возможно, и не умерла.
— Как вы сказали?
— В некоторых случаях, — торопливо пояснил профессор, — ни пульс не прощупывается, ни сердце, казалось бы, не бьется… Надежды мало, но все возможно… Есть у вас тут поблизости доктор?
— Милях в шести.
— Вы можете ему позвонить? Телефон в доме есть?
— Да, но пока он…
— А пока, — наморщил лоб профессор Риго, — мы должны стимулировать работу сердца. Да! Искусственный массаж! — Он зажмурился в некотором раздумье. — Нет, лучше общую стимуляцию: поднимать руки, нажимать на солнечное сплетение и… У вас есть стрихнин?
— Боже мой, нет!
— Но соль у вас есть? Да? Обычная столовая соль. И медицинский шприц.
— Думаю, у Марион был шприц. Думаю…
Время как будто остановилось, и все происходило невыносимо медленно, хотя только что и время, и люди неслись во весь опор… Когда в самом деле надо спешить, люди теряются.
Майлз подошел к комоду, рывком открыл первый ящик и начал в нем копаться. На комоде из светлого клена, теперь ярко освещенном масляной лампой, стояла обтянутая кожей сдвоенная рамка с двумя крупными фотографиями: с одной стороны — Стив Куртис в шляпе, скрывающей его наметившуюся лысину; с другой — Марион, круглолицая, с улыбкой во весь рот, никак не ассоциирующаяся с неподвижным грузным телом, которое лежало на кровати, уставившись остекленевшим взором в пространство.
Майлзу казалось, что потеряно несколько минут, хотя уже через пятнадцать секунд он нашел в чистом кожаном футлярчике обе части шприца.
— Отнесите инструмент вниз, — полушепотом распорядился Риго, — и простерилизуйте в кипятке. Затем нагрейте чистую воду, бросьте в нее щепотку соли и все это принесите наверх. Но прежде позвоните доктору. Я займусь всем остальным. Быстрее, скорее, торопитесь!
Доктор Фелл успел тоже подняться в спальню, и Майлз, выходя из комнаты, невольно задержался в дверях и оглянулся на них обоих, на доктора Фелла и профессора Риго.
Риго снял пиджак и, засучивая рукава, проговорил вполголоса:
— Вот видите, дорогой доктор?
— Да, вижу.
— Угадываете, что она узрела в окне?
Майлз торопился, тихие голоса остались позади.
Нижний холл тонул во мраке, который был слегка разбавлен лунным светом. Майлз с помощью зажигалки нашел около телефонного аппарата записную книжку, которую Марион положила на справочную книгу «Весь Лондон», и набрал номер 43–21 в Каднэме. Он никогда не встречал тут доктора Гарвича, даже при жизни дядюшки, но, так или иначе, человек на другом конце провода задавал быстрые лаконичные вопросы и получал вполне толковые ответы.
Минуту спустя Майлз уже шел по такому же длинному, как наверху, коридору среди двух рядов нежилых комнат, направляясь к кухне, которая находилась в западной части дома. Там он зажег сразу несколько ламп и новую газовую плиту, сверкавшую белизной. Налил воду в кастрюльку, опустил туда обе части шприца и поставил на огонь. Взглянул на большие часы со светлым циферблатом.
Без двадцати минут два.
Без восемнадцати минут два…
Господи, да когда же эта вода закипит?
Он отгонял мысли о Фэй Сетон, которая спала в это время здесь же, на первом этаже, в каких-нибудь двадцати шагах от него.
Он отгонял всякие мысли о ней, это правда, до тех пор, пока, вдруг обернувшись, не увидел Фэй собственной персоной. Она стояла сзади него, посреди кухни, опираясь рукой на стол.
Дверь в темный коридор была полуоткрыта. Он не услышал ее шагов по деревянному полу, покрытому линолеумом. На ней был розовый стеганый халат поверх тонкой длинной сорочки, на ногах — светлые туфли; густые бронзовые волосы рассыпались по плечам. Она стояла и тихо, нежно, легко постукивала ногтями по столу.
Майлз каким-то седьмым чувством ощутил ее присутствие, ее физическую близость, которая его всегда волновала. Он так стремительно обернулся, что задел за ручку кастрюльки, которая дважды перекрутилась на газовой конфорке, разбрызгав горячую воду. Его поразило выражение лица Фэй Сетон. Нет, это была не озлобленность, а скорее, глубокая ненависть: голубые глаза сверкали холодным огнем, щеки пылали, нижняя губа прикушена зубами. Но если это и была ненависть, то смешанная… да, с сильной тревогой. Даже когда он к ней обернулся, она не смогла скрыть своих чувств, подавить волнение, заставлявшее ее тяжело дышать и нервно постукивать пальцами по столу. Но голос был спокоен и мягок.
— Что… случилось?
Тик-так, отбивали большие часы на стене, тик-так; четыре удара прозвенели в тишине, прежде чем Майлз ей ответил. Он слышал, как начинала булькать закипевшая в кастрюльке вода.
— Моя сестра… либо уже умерла, либо умирает.
— Да, я знаю.
— Знаете?
— Я услышала что-то вроде выстрела. Я еще не спала. Побежала наверх и заглянула в спальню. — Фэй очень быстро произнесла эти слова и остановилась, чтобы перевести дух и справиться с комком в горле; было заметно, что она изо всех сил старается взять себя в руки. — Вы должны извинить меня, — сказала она. — Я только что увидела такое, чего раньше никогда не видела.
— Увидели?
— Да, но… что случилось?
— Марион смертельно испугалась. И выстрелила. В окно.
— Но кто там был? Вор?
— Ни один вор на свете не испугает Марион. Она не из слабонервных. Кроме того…
— Говорите, говорите, пожалуйста!
— Окна ее комнаты… — Майлз снова видел их перед собой, задрапированные голубыми гардинами с золотистой бахромой; видел желто-коричневый ковер, большой шкаф, туалетный столик, удобное кресло перед камином и комод напротив входной двери. — Окна ее комнаты находятся на высоте пятнадцати футов над землей, карниза нет, подними — глухая задняя стена библиотеки. Не допускаю мысли, чтобы туда мог влезть вор.
Вода закипела. Слово «соль» промелькнуло в сознании Майлза, где она, эта «обыкновенная соль»? Он бросился к кухонному шкафу и отыскал ее там в картонной коробке. Профессор Риго просил бросить щепотку в теплую, но не в кипящую воду. Майлз снял с плиты первую кастрюльку и поставил на огонь вторую.
Казалось, у Фэй Сетон подгибаются ноги. Она придвинула стоявший рядом стул и не глядя, чуть выставив вперед коленку, опустилась на него, держась все так же прямо и напряженно.
«Следы острых зубов на разодранной до крови ше…»
Майлз повернул кран и выключил газ. Фэй Сетон порывисто встала.
— Я… вам очень сочувствую! Могу я вам помочь?
— Нет! Посторонитесь, пожалуйста!
Вопрос и ответ, прозвучавшие в кухне под тиканье часов, были не чем иным, как своеобразным выяснением отношений. Майлз подумал, что не сможет донести кастрюльки в трясущихся руках, но рискнул и взял обе посудины.
Фэй заговорила, глухо и тихо:
— Профессор Риго находится здесь, не так ли?
— Да. Будьте добры, посторонитесь.
— Вы ведь поверили мне… тому, что я сказала сегодня вечером? Вы ведь поверили?
— Да, да, да! — закричал он. — Но ради Бога, прошу вас, уйдите с дороги! Моя сестра…
Вскипевшая вода еще продолжала бурлить в кастрюльке. Фэй сделала шаг назад и прислонилась к столу. Ее застенчивость и боязливость улетучились в мгновение ока. Голова гордо откинулась, грудь взволнованно вздымалась — она была просто великолепна.
— Так дальше продолжаться не может, — сказала она.
Майлз быстро отвел от нее глаза, ибо его охватило почти неодолимое желание бросить кастрюльки и схватить ее в свои объятия.
Гарри Брук тоже обнимал ее, юный Гарри, а ныне скелет, обглоданный червями. Сколько же было еще других жертв в тех мирных семьях, где она жила?
А теперь вот…
Майлз вышел из кухни не обернувшись.
Пройдя коридор, он стал подниматься по черной лестнице, которая вела на второй этаж, в верхний холл, откуда до комнаты Марион было рукой подать. Кастрюльки, которые он бережно нес, в лунном свете казались голубыми. Дверь спальни была чуть приоткрыта, и, толкнув ее ногой, он едва не задел профессора Риго.