Глава шестая
ВОР ДОЛЖЕН СИДЕТЬ В ТЮРЬМЕ
Вид у Дмитрия Борисыча был самый что ни на есть… хм… геройский. Левая сторона лица опухла и почернела, и из этой черноты смотрел на меня Митькин глаз. Я вообще-то хотел с Димкой строго поговорить, но тут какое «строго»?… Смех один… Хотя, конечно, какой, к черту, смех?… Но все-таки и смешно… немножко.
— Это, — спрашиваю, — что это у вас такое, Дмитрий Борисыч?
— А это, — говорит, — спецэффекты… Это я, Леонид Николаич, пробовался на роль в блок-бастере «Летающий кулак».
— А-а… А я-то думал — «Летающий сапог».
— Не… Это ты ошибся, — говорит мой напарничек и пытается улыбнуться. Но улыбка у него — это… это я не знаю, как и назвать-то.
— Ты, — говорю, — Дима, лучше не улыбайся… не надо.
— Страшно?
— Не без того… Жутковато…
— Понял, не дурак.
Я хотел ему сказать, что как раз наоборот — дурак первостатейный. Но не сказал, оставил на десерт. Я вообще давно хочу с ним по-серьезному поговорить, сказать все, что я думаю о нем и о его методах… Но как гляну на эту физиономию со «спецэффектом» — руки опускаются. Одно слово: опер. Они — опера — все, в общем-то, слегка… как бы помягче сказать… слегка безбашенные. Оно и понятно: какой же «нормальный» будет за сто долларов в месяц гоняться по городу за человеческими отбросами? Пахать по шестнадцать часов? Сидеть в засадах на чердаках и в подвалах?… «Нормальный» не будет. «Нормальный» про это по телевизору посмотрит, попьет чайку и, как говорит Брюнет, в тряпки… По телевизору все, конечно, красивше и романтичней.
В общем, и в этот раз не стал я с Димкой «серьезно говорить», хотя и было о чем. Когда, я понял, что «срочная командировка в Петрозаводск» не более чем предлог, чтобы отстранить меня от участия в деле, я рассвирепел. И если бы Митька в тот момент мне под руку подвернулся… Но он — хитрый змей — уже усвистал в Тверь и трубу выключил. Потом я немножко успокоился и понял, что Петруха хотел как лучше. А получилось в полном соответствии с бессмертной фразой Степаныча — «как всегда». Но это Димку не оправдывает… Я ведь тоже не институтка. Я мент и профессионального цинизма во мне — о-хо-хо! В нашем деле как? Очень просто: назвался груздем — полезай в кузов. Поднимать дела «по Холмсу», покуривая трубочку и попиливая скрипочку, — нереально… Да и сам-то Холмс, помнится, тоже не все в кабинете сидел, случалось ему и по притонам шастать, и «наружкой» заниматься, и задержания проводить лично. Впрочем, что там Холмс? Литературный персонаж, от наших отечественных реалий страшно далекий… А я тогда на Димку оскорбился всерьез. Это что он себе вообразил? Я ведь не мальчик и решения сам принимаю. Надо ехать в Тверь, значит, поехали в Тверь… Пять штук баков никто за «спасибо» в карман не опустит. Существует, конечно, еще и «нравственная» сторона вопроса, то бишь: раз уж вы, господа частные сыщики, вычислили убивца, то отдайте его в руки правосудия… Но в таком случае ваши работодатели не выплатят вам вашего гонорара. Или выплатят его частично… И вот тут-то желание заработать бабки вступает в противоречие с вашими устоявшимися ментовскими представлениями, из коих одно широко известно, ибо озвучено в культовом фильме и звучит так: «Вор должен сидеть в тюрьме». Кто против? Воздержался? Большинство — за… Вор должен сидеть в тюрьме, а уж убийца — тем более. Жизни лишать человека (даже если он носит прозвище Людоед) никому не дадено права… И коли ты сумел убийцу вычислить, то просто обязан связно изложить все свои соображения на бумаге и положить на стол прокуратурского следака, ведущего это дело… Пять лет назад я бы так и поступил. Я бы даже не смог представить себе другой схемы действий… С тех пор утекло много воды… Очень много. Невероятно, фантастически много. И я уже другой. Мы все уже другие.
И я готов был поехать в Тверь и привезти оттуда убийцу, а позже выпустить его… Я был к этому готов. Да, я испытывал страшное раздражение оттого, что вынужден поступать вразрез со своими «ментовскими инстинктами». Но все-таки я был готов.
Однако мой напарничек все решил за меня. И у меня было страстное желание кое-что ему сказать. Но пока я был вынужден воздержаться.
Я попросил напарника рассказать, как прошла командировка, и он рассказал. И даже включил кассету с записью «интервью» господина Крушинникова. Ничего неожиданного «интервью», разумеется, не содержало. За исключением концовки. Оч-чень была увлекательная концовка, я ее трижды посмотрел. А потом и четвертый раз, в замедленном воспроизведении. Не потому, что режиссура или, например, операторская работа хороши… Отнюдь. Я посмотрел эти исторические кадры потому, что они давали наглядное представление о технологии изготовления Митькиного «спецэффекта».
…В кадре была задняя часть салона нашего «фердинанда» и незнакомый мне мужик — Александр Крушинников. Он был без рубашки — крепкий, широкоплечий, с серебряным крестиком на цепочке. Мой горячо любимый напарник в кадре присутствовал в виде темного пятна в правой части экрана, — это, как я позже понял, было Митькино плечо.
— Ну что, Саша, — спросил петрухинский голос, — глупостей делать не будешь?
— Да уж теперь-то что? — ответил убийца и пожал мощными плечами.
— Это правильно, — сказал петрухинский голос, потом в кадре появилась Димкина рука с ключиком от «браслетов»… Крушинников протянул свои скованные руки. Потом Димок дал убийце прикурить, и тот с видимым удовольствием затянулся.
— Продолжим? — спросил Митька.
— Продолжим, — ответил убийца… Огромный кулак вдруг резко надвинулся, занял весь экран, и в кадре мелькнула Митькина голова… Кто-то выкрикнул: «Сука!» — и картинка погасла.
— Да, — сказал я, — хорошее кинцо, Митя. Перепиши для меня последние кадры… секунд тридцать, больше не нужно. Я каждый день буду смотреть перед сном. Чтобы засыпать в хорошем настроении… Сделаешь, Митя?
Митька поморщился и сказал обиженно:
— Инвалида может обидеть каждый. Плохой ты человек, инспектор Купцов. Черствый ты, бездушный… Я вот сейчас из-за травмы свистеть не могу… художественно. Но уж потом…
Потом, подумал я, он на мне отыграется. Впрочем, тому, кто не слышал Митькиного «художественного свиста», этого не понять.
Крушинникова привезли в офис «Феникса». Туда, где он совершил свое преступление. В этом не было никакой символики… Просто больше оказалось некуда. Соучредители покойного Людоеда как узнали, замахали ручонками: «Вы что — с ума сошли? Увозите немедленно».
Но здесь уж возмутился Зеленцов.
— Куда? — спросил Зеленцов. — Куда прикажете?
Ответить на это господам соучредителям было нечего. Крушинникова ночь продержали в каморке, в "недрах «Феникса». К утру Саша пришел в себя, но впал в глубочайшую депрессию. Видимо, он был уверен, что его убьют. Когда утром к нему пришли Зеленцов и Петрухин, он так и спросил:
— Вы меня убьете?
— Зачем? — пожал плечами Петрухин.
— Как «зачем»? — не понял убийца.
— Зачем нам тебя убивать? — спросил Петрухин. — Ну объясни мне, Саша, зачем? Зачем мне вешать на себя мокруху с перспективой, пусть и слабой, получить срок? На х… мне такие подвиги?
— Ну, не знаю… я же вашего Людоеда завалил.
— А-а, — сказал Петрухин. — Тогда конечно… Тогда другое дело. Людоед мне лучший друг. А тебе, Костя?
— А мне он ва-аще брат родной, — сказал Зеленцов. — Я просто рвусь в Нижний Тагил.
Петрухин и Зеленцов сидели напротив пленника. Убийца был за одну руку прикован к батарее… Классическая картинка, иллюстрация на тему «Заложник в руках бандитов»: запущенная комнатенка без окна, почти без мебели. Человек на полу, прикованный наручником к батарее. Лицо у пленника тоже было со «спецэффектом». Боксер Саша, прозевавший атаку Крушинникова, тут же компенсировал свой промах мощным ударом левой. Правая сторона лица у тверского киллера заплыла и сделалась черно-синей. В этом отношении они с Петрухиным были здорово похожи…
— Если б ты, дурак, вчера глупость не сделал, — сказал Петрухин и машинально потрогал свой «спецэффект». Сморщился. — Если б ты, дурень, вчера не отмочил номер, сидел бы сейчас дома, пил тверское пиво. И морда лица была бы, между прочим, очень даже на уровне. А вместо этого мы с тобой сейчас как партия и Ленин — близнецы-братья.
— Дайте закурить, — попросил Крушинников.
— Да я тебе уже один раз дал, — ответил Петрухин и скривился.
Зеленцов хохотнул и протянул пленнику сигарету. Щелкнул зажигалкой. Закурили. Дым поплыл по крошечной, около шести квадратных метров, «камере».
— В туалет хочу, — сказал Крушинников.
— Сейчас могу тебя сводить, — сказал Зеленцов. — А минут через сорок уже начнет персонал подходить. Тогда уж извини — в таком виде тебя по коридорам водить совсем не с руки. Всех наших референтов-менеджеров распугаешь до обмороков. Они у нас нежные.
Зеленцов достал ключик от наручников.
— Сейчас, — сказал он, — я тебя отстегну, но делать то, что ты сделал в машине, не советую. Отсюда просто так не выйдешь. А даже если и выйдешь — куда ты денешься? Центр города, полно милиции. А у тебя ни одежды, ни денег, ни документов… А морда — так ва-аще! Ну, ты меня понял?
— Понял, — ответил Крушинников угрюмо. Зеленцов отстегнул его от батареи так, чтобы наручники остались на запястье, и повел в туалет. Петрухин остался… Он сидел, курил и думал, что ситуация сложилась, мягко говоря, своеобразная. Крушинников — убийца… Это, как говорится, и козе ясно. Де-факто. Но де-юре он, гражданин РФ, незаконно лишен свободы частными лицами, избит и силой увезен за полтыщи километров от дома. Ежели просто-напросто сдать гражданина Крушинникова властям, то никто и не вспомнит потом об истории его задержания. Напротив, выяснится, что киллер был задержан в результате целенаправленной работы правоохранительных органов Санкт-Петербурга… Но ежели вдруг какой-нибудь козел стуканет по «02», что в «Фениксе» держат заложника, то уже через час-другой в офисе появятся ребята в масках. И тогда объяснить, что здесь делает избитый человек в наручниках, будет затруднительно. Вот такие пироги. Вернулись Зеленцов с Крушинниковым.
— С облегчением, Александр Палыч, — сказал Петрухин.
— Спасибо, — буркнул тот и сел на пол возле трубы.
Зеленцов замкнул наручники, сел и закурил.
— Пожрать хочешь? — спросил Зеленцов. — Сейчас организую. Разносолов, извини, не будет… Пиццей и кофе обойдешься. Но в ИВС, поверь мне, брателло, кормят маленько по-другому. Жратву из «Пицца-хат» точно не носят. Там другая диета.
— Мне, может, в ИВС было бы спокойней, — тихо сказал убийца.
— Ну, это никогда не поздно, — отозвался Петрухин. — Я же не могу тебе запретить написать явку с повинной и сдаться ближайшему менту… после того, как от нас выйдешь.
Крушинников глянул на него исподлобья, промолчал. Характер, подумал Петрухин, у этого парня определенно есть. Чем-то он даже напомнил хладнокровного и волевого убийцу Сашу Т. Они оба, в принципе, были скроены по одной мерке. Получили схожее воспитание в схожих условиях, оба успели повоевать. Не понимая при этом, ради чего они, собственно, рискуют… А на гражданке столкнулись с невероятным социальным неравенством и осознали, что честно заработать на достойную жизнь — нельзя. Разумеется, у них не было никаких моральных преград против убийства… Если можно убить в Чечне без всякой идеи, то почему же нельзя сделать этого в России? Тем более что теперь-то идея есть. И неплохая идея: заложить финансовый фундамент своей дальнейшей жизни. Почему нет? Что здесь худого? Тем более что завалить-то нужно всего лишь насосавшегося бабками клопа. Почти наверняка, думал Петрухин, этот Крушинников никогда не отнимет у слабого. Не бросит в беде товарища, подаст нищему. Но точно так же легко, как дал рубль бомжу, он нажал на спуск конверсионного «Вепря». Он не испытывал сомнений тогда, как не испытывает раскаяния сейчас. Он свободен от этой «ерунды». И как только подвернется возможность снова заработать, взяв в руки оружие, он…
— Ну так что вы от меня хотите? — спросил Крушинников.
Задумавшийся Петрухин вскинул на него глаза, помолчал, вглядываясь в лицо.
— Да мы же с тобой говорили, Саша… Полноценное интервью. А теперь — коли уж мы оказались в Питере…