Фрося, и без того розовощекая, вспыхнула румянцем до кончиков ушей. Но не сдалась.
— Вы йожете выйти в коридор? А больной пусть потерпит.
— Выхожу, — сказал Катрич, — лечу.
— Убью! — бросил вслед брату Лекарев. — Ты меня знаешь! Когда Катрич вышел, Фрося плотно притворила дверь в палату. Они отошли к окну, выходившему во внутренний двор больницы. Девушка выглядела взволнованной.
— Не знаю, — начала фрося, — может, не стоит вам говорить, может, все чепуха, но меня это беспокоит…
Катрич насторожился, хотя старался не подать и виду.
— Что-то с Жорой? С ним не все ладно?
— Нет, здесь другое дело… Он выздоровеет. И рука заработает…
— Тогда не стесняйтесь. Постараемся разобраться вдвоем, что именно вас тревожит.
Фрося волновалась еще сильнее, и Катрич улыбнулся ей. Он видел, брат небезразличен этой милой и доброй девушке. Судя по всему, неравнодушен к ней и Жора. Все нормально, все хорошо.
— Так в чем дело?
— В кино я видела, как бандиты нападают на больницы, чтобы убить раненых. Скажите, Артем, это правда или выдумка? Катрич не стал отвечать на ее вопрос. Спросил сам:
— Все же что вас беспокоит, милая? Не стесняйтесь, рассказывайте. Сейчас любая мелочь может помочь мне отыскать подонков.
— Недавно в больницу пришел парень. Потолкался возле регистратуры. Говорил, что он брат Лекарева. Предложил деньги, чтобы ему сказали, в какой палате он лежит. Если бы не деньги, ему бы сказали сразу. А так позвонили мне. Я знаю, что его брат вы. О втором ничего не слыхала.
— Я тоже. — Катрич насторожился еще больше. — И каков этот брат из себя?
— Молодой. Лет двадцати. Курносый. В черной куртке. Да что я, он, должно быть, еще в больнице. Пойдемте посмотрим.
Поиски «брата» ничего не дали. Ни в регистратуре, ни в коридорах больницы, которые они обошли вдвоем, молодого человека в черной куртке не оказалось. Только дворник, возившийся у ворот, дал разъяснение:
— Так он укатил. На мотоцикле.
— Давно? — поинтересовался Катрич.
— Недавно, но очень быстро. Должно, далеко умотал. Логика дворника была своеобразной, однако Катрич согласился с его выводами. Он попросил Фросю:
— Пройдите в палату и встаньте у окна. Я выйду на улицу, осмотрюсь.
Через десять минут, найдя на втором этаже нужное ему окно, он вернулся в больницу. Вызвал Фросю в коридор.
— Спасибо, милая. Ни о чем не волнуйтесь. Я проведу с
Жорой эту ночь. Посмотрим, что будет.
— Только вы ему не говорите, не пугайте… Катрич засмеялся.
— Его испугаешь!
— Просто ему нельзя нервничать.
— Понял. Кстати, Фрося, он очень хороший парень. Учтите. Девушка вспыхнула. Катричу нравилось наблюдать ее смущение, и он улыбнулся.
Вернувшись в палату, Катрич сел рядом с братом.
— О чем секретничали? — спросил тот подозрительно.
— Не бойся, Жорик, — Катрич беспечно улыбался. — Если на то пошло, скажу прямо: ты ей нравишься.
— Пошел ты! — Лекарев обиженно закрыл глаза.
Катрич подошел к окну. Открыл створку, выглянул наружу. Смерил взглядом высоту. Подумал, что если придержаться рукой за подоконник, то спрыгнуть на землю будет нетрудно.
Около восьми вечера дородная и строгая сестра, сменившая Фросю, вкатила Лекареву укол снотворного, и тот быстро выключился. утонув в забытьи.
Катрич погасил в палате свет и устроился в шезлонге, который принесли с веранды Для выздоравливающих. Умение не заснуть на дежурстве или в засаде под силу далеко не каждому. Катрич этим качеством обладал в полной мере.
Изредка он вставал, прохаживался по палате, нагибался над постелью брата, ловя его дыхание. Потом подходил к окну и из-за простенка смотрел на улицу. Снова делал несколько шагов по палате. Останавливался у двери, слушал, стараясь уловить какое-нибудь движение в коридоре. Все было тихо, и он возвращался в шезлонг.
Во втором часу ночи он сидел и следил за тем, как покачивался на полу квадрат желтого света, падавшего от уличного фонаря. Внезапно тишину нарушил оглушающий хруст разлетевшегося вдребезги оконного стекла. Вместе со звенящими осколками, падавшими на пол, в палату влетел и закружился на полу черный увесистый шар. Сказать, что Катрич сразу понял, что это такое, было бы неправдой. Тем не менее он стремительно бросился к шару…
В другом месте и при других условиях Катрич не сумел бы повторить то, что сделал тогда, в одно мгновение, еще не успев понять: в палату бросили не камень, а гранату.
Катрич резко оттолкнулся ногой от пола, в падении схватил тяжелый катыш, перевернулся на спину и через себя швырнул снаряд туда, откуда тот прилетел.
Утром, когда в следственном эксперименте макет гранаты бросали в окно, у всех, кто пытался отправить его назад, это занимало не менее десяти секунд. Катрич, по самым строгим подсчетам, уложил свои действия в две секунды.
Он не успел вскочить на ноги, как на улице ухнул взрыв. Взрыватель сработал в воздухе. Оранжевая вспышка отразилась на потолке рваными полосами света. Лекарев даже не шевельнулся в постели.
Катрич распахнул створку окна, положил руку на подоконник, оттолкнулся и выбросил тело наружу. Сдержав падение рукой, он повис на стене и только потом спрыгнул на землю.
Происшедшее не требовало догадок. Распростертое тело человека в черной куртке лежало на дороге. Осколки взорвавшейся гранаты догнали его, когда он бежал к мотоциклу. Катрич нагнулся над телом, ощупал карманы. Вытащил пистолет и только после этого стал искать пульс.
Гранатометчик был мертв. Один из самых крупных осколков попал ему в затылок у основания черепа. Попал и мгновенно выбил террориста из крута жизни.
Во внутреннем кармане кожаной куртки Катрич обнаружил водительские права на имя Матвея Демидовича Осыкн, 1975 года рождения. С фотографии смотрело симпатичное лицо чернявого парня с удивленными глазами.
Мотоцикл марки «Ява» стоял неподалеку, прислоненный к забору, огораживавшему территорию больницы…
Сорвав на всякий случай со свечи провод зажигания, Катрич вернулся в здание — звонить в милицию…
САЗОНОВ
— Иван Васильевич? — Голос, прозвучавший в телефоне, показался Рыжову страшно знакомым, но кому он принадлежал, вспомнить не удавалось.
— Да, я.
— Это Сазонов, узнаешь?
— Василь Василич! Вот не ожидал.
— Что поделаешь, это гора с горой не сходятся… Ты можешь сегодня заехать ко мне? Не знаешь куда? Приезжай в «Ком-банк».
— Ты разве там?! — Открытие было столь неожиданным, что ничего другого Рыжов сказать не мог. — Какими судьбами?
— Я думал, в прокуратуре известно все. Разговор не телефонный. Жду в одиннадцать. Тебя проведут.
Генерал-майор Василий Васильевич Сазонов долгое время возглавлял Придонское управление внутренних дел. Это был высоко классный специалист с академическим образованием, прошедший все ступени службы — от простого сыщика до генеральских погон.
Впрочем, ни ум, ни высшее образование не помогли Сазонову удержаться на высоком месте. Выдвиженец новых демократических властей, он погорел на своей уверенности в праве принимать решения самому, нс ориентироваться на телефонные советы с начальством, не заставлять других думать за себя.
Обрушилась карьера до смешного просто, как рушилось все, к чему прикасалась рука ублюдочной российской демократии девяностых годов двадцатого века.
В станице Рогозинской обокрали храм Всех Святых.
Церковь, построенная в конце прошлого века, без малого семьдесят лет провела в положении страстотерпца: революция низвела чертоги Господни до уровня богадельни. Сперва здесь располагалась трудовая колония для малолетних преступников, позже — зернохранилище колхоза «Красный прогресс». Стены, возведенные на яичной кладке, устояли под натиском погодных невзгод, но изрядно облупились: штукатурка отслоилась, осыпалась, обнажив красную твердь кирпича, спрессованного и обожженного на совесть. Купола давно проржавели, покрытие их обвалилось, и над храмом живым укором нынешней цивилизации чернели мертвые ребра маковок.
Одним из первых шагов демократических властей в Придон-ске стало возвращение бывшей церковной собственности ее нынешним правонаследникам. Церковь, отбросив христианское смирение, взялась за восстановление своих богатств. Из дома бывшего митрополита по настоянию владыки выселили городскую публичную библиотеку. Книги, бережно собиравшиеся ревнителями руйской словесности, перетащили в подвалы кинотеатра «Заря», где их намеревались хранить до момента, когда новая власть повернется лицом к культуре. Однако светлое время не настало, и достояние библиотеки выкинули на улицу новые арендаторы подвала — фирма «Стильная мебель».
Церковь Всех Святых восстанавливали ударными темпами. Бригады штукатуров и медников, гранитчиков и иконописцев, за большие деньги работая день и ночь, уложились в установленный епархиальным начальством срок. Храм воссиял на Крестовом холме золотом пяти куполов и девственной белизной стен.
Новую утварь и иконы привезли из патриарших мастерских, но и прихожане сделали церкви несколько ценных подарков. Профессор Придонского университета Иван Петрович Мирликийский преподнес архиерею старинное евангелие, оправленное в пудовый серебряный оклад. Художник Храпов отказал храму икону шестнадцатого века, до революции считавшуюся чудотворной, а после революции отнесенную к пропавшим без вести. Именно эти ценности и исчезли из храма.
Ограбление произошло за два дня до освящения церкви. Пикантность происшествия была в том, что на торжества собирались приехать представитель патриархата митрополит Валентин, губернатор области Куперман, мэр Придонска демократ Ильченко.
Получив сообщение о краже, Сазонов сам немедленно выехал в Рогозинскую и появился в церкви задолго до того, как туда прибыли сотрудники райотдела. По заведенному для себя правилу Сазонов начал с осмотра места происшествия. Для этого ему пришлось подождать, пока освободится священник отец Никодим, статный красивый мужчина с аккуратной черной бородкой и блестящими карими глазами.
В момент, когда приехал Сазонов, отец Никодим отпевал покойного в небольшой деревянной часовне, временно сооруженной рядом с храмом. В часовне теснились родные и близкие покойника. Гроб с телом стоял перед аналоем на специальном постаменте. Священник читал заупокойную молитву. Несколько старушек неверными жидкими голосами тянули: «Аллилуйя». Жарко горели свечи. Отец Никодим, должно быть, сладко позавтракал, и его клонило в сон. Иногда, выгадав момент, он томно зевал, прикрывая рот ладонью.
— Прогулял ночку попик, — негромко сказал Сазонову приехавший с ним лейтенант Пинаев.
— Циц, охальник! — шикнула на него старуха, стоявшая рядом. — Батюшке судия только Господь Бог!
— Понял, бабуся, — прошептал Пинаев, — и каюсь.
Отслужив заупокойную, отец Никодим подошел к Сазонову.
— Как я понял, вы ко мне, господа?
— Да, мы из милиции.
Священник рассказал все, что знал о хищении. Ночью несколько вооруженных бандитов напали на сторожа, унесли ценности и скрылись, бросив связанного стража на пороге храма. Утром его обнаружил пришедший на службу дьякон.
— Фамилия сторожа? — поинтересовался Сазонов.
— Не знаю, -признался священник. — Зовут Аркадий Иванович.
— Где он сейчас?
— Отпущен домой. Такое потрясение…
— Адрес!
— Простите, не интересовался. Знаю, снимает угол.
— У кого?
Священник пожал плечами.
— У кого-то из прихожан.
Чтобы найти сторожа, Сазонову потребовалось десять минут. Первая попавшаяся ему женщина сразу сказала:
— Церковный сторож? Он квартирует у Чечулиных. Грузный мужчина с круглой лысой головой стоял спиной к двери, согнувшись над чемоданом, который лежал на кровати. Сазонов стукнул согнутым пальцем о косяк открытой двери.
— Можно?
Мужчина порывисто обернулся и быстро захлопнул крышку чемодана. Их глаза встретились.
— Фролов! — Сазонов не скрыл удивления. — Чебухло! — И тут же предупредил: — Только без глупостей!
Рослый Пинаев, поняв, что генерал назвал сторожа по блатной кличке и знает его давно, сразу вошел в комнату, готовый к любой неожиданности.
— Сазонов! — растерянно произнес Фролов и опустился на кровать, безвольно положил руки на колени. — Вяжи, начальник! Вот уж правда: не повезет, так на родной теще триппер поймаешь!
— Кто ж тебя, такого волка, в сторожа взял, Фролов?
— Мало ли дураков, господин генерал. Не все ж такие бдительные, как вы…
— Что ж тогда так дешево лажанулся, Фролов?
— Василий Васильевич! Видит Бог, не думал, что вы сами лично сюда явитесь. А все остальные ваши пинкертоны — дешевка. Они бы здесь воду век переливали. Я им столько хороших улик оставил — ой, ой! Они бы уже в Москву меня искать рванули. Любят ваши легавые улики…
Сазонов забрал Фролова, его трофеи и, не заезжая в храм, вернулся в управление. Не перепоручая никому, сам позвонил в епархиальное управление. Вежливый баритон в лучших канцелярских традициях ответил:
— Приемная архиерея Антонина.
— Я хотел бы побеседовать с вашим шефом. Не те слова, не то почтение к высокому сану духовника, должно быть, сразу подсказали секретарю ответ:
— Его преосвященство занят и телефонных переговоров вести не может. Обратитесь к своему духовнику.
— Вы очень любезны, — язвительно заметил Сазонов. — Если архиерей не может со мной поговорить, передайте ему на словах, что звонил генерал Сазонов по поводу похищенных в храме Всех Святых ценностей.
— Господин генерал, — благочестивый баритон сломался и звучал фальшиво, с дребезжанием, — я соединю вас с отцом Серафимом. Он заведует канцелярией его преосвященства.
— Молодой человек. Я не проситель. Извините меня за вторжение в тихую обитель.
Сазонов положил трубку. Впервые столкнувшись с церковным управлением, он понял — это такая же бюрократическая структура, как и его собственное ведомство. Но милиция не претендует на посредничество между гражданами и Богом. Ее функции в том, чтобы ограждать мирян от преступного мира, и решать эту задачу можно только при условии строгой дисциплины, централизации управления и обеспечении секретности.
Ровно через полчаса Сазонову доложили, что с ним просит встречи священник Павлов Серафим Евгеньевич.
— Пусть пройдет, — разрешил генерал и собрал со стола лишние бумаги.
Осторожно открыв дверь кабинета, тихим крадущимся шагом вошел довольно молодой священник в рясе с серебряным наперсным крестом на груди. Не доходя до стола генерала, остановился, держась ровно, как офицер перед строем. Левая его рука легла на крест.
— Проходите, садитесь, гражданин Павлов.
— Отец Серафим, — ненавязчиво подсказал священник и ласково провел ладонью по бороде.
«Бабник, и удачливый», — подумал Сазонов, хотя вслух сказал:
— Очень приятно, но здесь, как говорят в миру, вы для меня гражданин Павлов. Верно?
— Разве вы не православный?
— Я атеист.
— Прискорбно. — Священник сокрушенно вздохнул. — Русский человек просто обязан быть православным.
— Оставим этот разговор. Русский человек в первую очередь должен научиться быть свободным. Во всем — в выборе, в делах, поступках. Вы верите, я — нет. Я не пытаюсь стыдить вас и не советую этого делать в отношении меня.
— У каждого неверующего есть возможность пересмотреть свое отношение к религии. — Отец Серафим не мог отказаться от своих миссионерских устремлений. — Сейчас православие переживает возрождение. Церковь обретает новые силы…
— Простите, это внутренние темы, которые целесообразно обсуждать в кругу служителей культа. Меня куда больше волнует, что рост православия ни в коей мере не сдерживает роста преступности. Вы должны видеть, что вместе с религией набирает силу уголовная стихия. Я не связываю одно с другим, потому и говорю, что первое меня не волнует, а второе мучает постоянно.
— Нас, поверьте, преступность беспокоит не меньше. Мы связываем ее с падением общественной нравственности, к которому привел общество коммунизм. Разве вы можете это отрицать?