— Кое-кого придется перевести с вольной травы на казенную солому.
— Можно мне как-то взглянуть на твое стадо?
— Почему нет? Посмотри.
В обед они встретились. Саддам внимательно перебрал фотографии, привезенные Кольцовым. Одну карточку небрежно откинул:
— Это сявка. Отпусти его. Не надо задерживать.
— Твой человек? — Кольцов без особой спешки стал собирать фотографии в пачку.
— Нет. Он работает в техцентре у Парткома.
— Зачем тебе его нужно спасать? Саддам ухмыльнулся.
— Я человек справедливый. Говорю тебе — сявка. Зачем его держать?
— Понял.
Кольцов обстукал пачку, подравнивая листки, сунул в карман. Снимок, отобранный Саддамом, положил в кейс.
— Сявка так сявка. Сегодня же и дам ему коленом под зад. Вернувшись в управление, Кольцов бросил фотографии на стол. Вызвал заместителя.
— Вот это все, Олег Игнатьевич, — он подпихнул россыпь пальцем, — можете унести. А вот этого, — на стол лег снимок, отобранный Саддамом, — допрошу сам. Но вы сперва соберите все, что у вас на него имеется. Лады?
Вскоре к Кольцову привели чернобрового хитроглазого корейца. Он вошел в кабинет спокойный, уверенный в себе. Одет кореец был неряшливо: мятый серый костюм, коричневые ботинки, не знавшие после покупки ни крема, ни щетки. Черные, торчащие во все стороны волосы. Глаза глядели на мир из-под припухлых век с показным безразличием. Напряженная фигура показывала, что арестованный готов к сопротивлению. Он огляделся, повел носом, словно принюхивался. Показал руки, скованные наручниками.
— Снимите.
— Зачем? — Кольцов скривил губы в улыбке. — Привыкай. — Махнул рукой конвоиру. — Вы свободны, сержант. Когда дверь захлопнулась, кореец вдруг заявил:
— В наручниках показаний давать не буду.
— Как хочешь, — без сопротивления согласился Кольцов. — Присядь на минутку. Говорить буду я.
Кореец примостился на краешке стула, демонстрируя, что задерживаться не собирается. Правда, он уже обратил внимание на то, что Кольцов еще ни разу не назвал фамилии, под которой его задержали. Это слегка беспокоило.
Кольцов сдвинул в сторону бумаги, лежавшие перед ним, и посмотрел на корейца в упор. Взял в руки его паспорт. Раскрыл корочки. И назвал не то, что там было записано:
— Сергей Цой?
Кореец удивленно вскинул брови.
— Вы кого?
— Наверное, я ошибся. — Кольцов усмехнулся. — Ким Дык, верно?
— Не знаю, о чем вы. Я Нам Ир.
— Кличка Кореец?
— Кореец — моя национальность.
— Тоже верно, Ким Дык.
Кольцов нажал клавишу интерфона.
— Слушаю, товарищ майор. — Дежурный ответил без промедления голосом, полным служебного рвения.
— Ручьева ко мне.
Минуту спустя в кабинет без стука, громко топая коваными ботинками, вошел сержант — неуклюжий, с большой головой, вытянутой вверх как дыня, с большими желтыми зубами и сверкающей лысиной. Вирус дисциплины его, должно быть, не заразил.
— Пришел, — сказал он от двери, — меня звали?
— Ручьев, — Кольцов выглядел хмуро, — это правда, что корейца Ким Дыка в операции застрелили?
— Ну.
— Кто стрелял?
— Ну, я сам. Кто еще?
— Почему в рапорте не указано?
— Укажем, если надо.
— Ты что, Ручьев, с крыши съехал? Конечно, надо. Сколько убито — столько и покажи на бумаге. Нам укрывать жертвы ни к чему. Не то время. Мы даже стреляные патроны по акту списываем. А здесь человек был… Кореец.
— Понял. Акт сейчас дописать?
— Сейчас. Только пиши нежно. Мол, Ким Дык при задержании сопротивлялся, отстреливался. Там у тебя пушек много? Вот одну ему и припиши. Короче, подумай, как все сделать.
— Понял, подумаю.
Кореец слушал разговор, и пот холодной струйкой пополз по ложбинке вдоль его позвоночника. В безжалостном взгляде холодных глаз, в жесткой складке губ майора Кореец прочитал приговор и понял, насколько нешуточна угроза, только что высказанная вслух. И страшен не столько сам майор, сколько сержант Ручьев, один вид которого говорил о его готовности сделать все и даже больше, чем ему прикажут.
Кореец уже не раз слыхал от своих, что в милиции есть люди, предпочитающие без суда и следствия убирать тех, кто поднял руку на оперативных сотрудников. Леху Коновалова, который в парке культуры порезал патрульного, нашли с простреленной башкой в том же парке, в той же аллее, где он за два дня до того пролил кровь мента. Хасана Бродягу, лихого чеченца, застрелившего сотрудника железнодорожной милиции на станционных путях, через неделю обнаружили на товарной станции, разрезанного пополам тепловозом.
Следствие по этим случаям даже не назначали, уголовных дел не заводили. В первом случае убийство отнесли к разряду преступных разборок, во втором якобы имел место обычный несчастный случай. Сейчас, увидев Ручьева и услыхав его, Кореец понял, что и рядом с ним ходит несчастный случай и уйти от него позволит только согласие сотрудничать с майором. По всему было видно, что именно этого тот и желал добиться.
— Пусть уйдет, — попросил Кореец и кивнул на Ручьева.
— Хорошо, он уйдет, а ты опять начнешь финтить? Мне проще тебя списать в расход, чем возиться.
— Финтить не буду, гражданин майор. На мне ничего нет. В эту свалку я попал случайно. Шел, а там драка…
— Значит, ты чистый? Тогда я напомню.
— О чем?
— О «пальчиках», Кореец. Они у тебя почему-то не изменились с тех пор, как ты проходил по Актюбинскому делу. И на Весеннем бульваре были такие же найдены.
— А что там случилось? — Кореец заметно изменился в лице. — Я там не был.
Кольцов встал из-за стола и прошелся по кабинету. Придвинулся вплотную к арестованному со спины.
— Ничего особенного. Обычная невнимательность, господин Ким Дык. Ювелирку ты брал в перчаточках, а один пальчик порвался. И неплохо пропечатался на витрине. Стекло было чистое. Пальчик потный. — Кольцов блефовал смело. Со времени ограбления ювелирки прошел год, и Кореец мог не помнить, проверял он после дела перчатки или нет. Тем более что их сразу же нашли в мусорном ящике рядом с магазином. — Мы еще тогда заявили тебя в розыск. Куда уезжал? В Среднюю Азию?
Расчет оказался верным. Такого глупого прогара Кореец не ожидал. Он окаменел, не находя подходящих аргументов для отрицания. Но Кольцов будто и не обратил на это внимания.
— После ювелирки ты на кого работаешь? На Колыму или на Саддама?
— Я…
— Ручьев, забирай его к чертовой бабушке и исправляй рапорт.
— Начальник, что надо?!
— На кого ты работаешь?
— В автотехцентре я…
— Спрошено не где, а на кого. Есть разница?
Кореец тяжело вздохнул. Переступить через себя и сдаться ментам было не так-то просто. Признавшись, он, Ким Дык, ставил себя между двух огней. Вдруг кто-то из ментовкн стучит Саддаму? Тогда конец. Стукачей мочат без раздумий и сожалений. С другой стороны, и менты сегодня не те, что раньше. Понятие «социалистическая законность» им до фени. Попадись он в руки Ручьеву, тот шкуру будет спускать ремнями — это по его морде видно.
Выход был один, но и за него стоило поторговаться.
— Гражданин начальник, я могу все сказать. Могу, но боюсь. Меня мигом сдадут. У хозяина в ментухе свои люди. Блат у него здесь.
— Откуда знаешь?
— Слыхал.
— Фамилии известны?
— Кто же мне их скажет? Это хозяйские козыри. Разве он их раскроет.
— Давай так: кроме меня здесь с тобой общаться никто не будет. Пойдет?
— Куда мне деваться?
— Это ты правильно понял. Итак, на кого работаешь?
— На Саддама.
— Что делаешь в техцентре?
— Я слесарь.
— Попер по второму кругу? Не придуряйся.
— Слежу за Парткомом. В интересах Саддама.
— Хорошо. Сейчас мы с тобой оформим наши отношения бумажкой, и я тебя отпущу. Все, что накнацаешь для Саддама, в тот же час должно идти ко мне.
— Начальник, — голос Корейца звучал униженно, — не продашь?
— Дурак! Ты теперь мой человек, а своих я не подставляю.
В тот же день, проверяя вдруг возникшую мысль, Кольцов заехал в автотехцентр. Выложил полный набор фотографий перед Колосниковым.
— Взгляни, Сергей Сергеевич. Нет среди этой публики тех, кто на тебя наезжал?
Колесников пригласил Шубодерова.
— Вот просят посмотреть.
— На предмет? — Шубодеров был краток.
— Может, кто-то попадался тебе на глаза?
Шубодеров надел очки и принялся рассматривать фотографии. Каждую брал в руки, отодвигал от глаз, поворачивал так и сяк. Одну карточку задержал в руке. Снял очки. Спросил Кольцова:
— Они все под статьей?
— А что?
— Хочузаступиться.
— За кого?
Шубодеров протянул Кольцову фотографию. С нее испуганными глазами глядел малолетка с худым узким лицом.
— Кто он?
— Соседский сын. Лешка. Щукин. Связался с блатой, катится под гору. Неплохой парень, но может пропасть.
— Он работает здесь, у вас?
— Нет. — Шубодеров говорил уверенно. — Шестерит в городе у какого-то бугра.
— Чего ж вам за него хлопотать?
— Жалко. — Шубодеров сделал скорбное лицо. — Все же сын соседа. Сядет — пропадет. Тюрьма никого не лечит. Вон их сколько через меня прошло. А стал кто человеком? Еще вопрос…
— А если его отпустить?
— Ваше дело, конечно. — Шубодеров пожал плечами, положил снимок на стол. — А вообще стоило бы. Надрать задницу и дать пинка.
— Так и сделаю.
Вечером Лешка Щукин по кличке Карась, щуплый малолетка с городской окраины, стоял в кабинете Кольцова низко опустив голову. Лишь изредка из-под бровей сверкал волчий ненавидящий взгляд. Маленький звереныш, впервые попавший в капкан закона, готов был огрызаться, повинуясь инстинкту самозащиты. Кольцов понял, что разговор надо начинать предельно круто. Чего-то можно добиться, если разом сломать, смять зверька, пока еще не знающего, что его ждет.
— Сними с него железки, — приказал Кольцов Ручьеву, который стоял за спиной паренька. — Пусть разомнет руки.
Ручьев щелкнул ключом, отпер наручники. Снял, сунул в карман кителя.
— Ручьев, осторожно! Он на тебя напасть хочет! — Кольцов произнес предупреждение с открытой насмешкой. — Тебе не кажется?
Предположение было абсурдным. Напасть на громадного Ручьева даже взрослый мужик счел бы глупым. Однако Ручьев понял шефа.
— Точно. — Ручьев без замаха, снизу вверх, вполсилы ударил мальчишку в челюсть. Тот взмахнул руками как крыльями и отлетел к противоположной стене. Сполз по ней на пол, улегся на правый бок. Нокаут был глубоким.
Кольцов налил стакан из сифона, подошел к пареньку и выплеснул воду ему в лицо. Обалделый Карась затряс головой, приходя в себя и явно не понимая, где он и почему лежит на полу.
— Встать! — зловещим голосом приказал Ручьев. — В камере належишься!
Карась, опираясь руками о пол, поднялся сперва на одно колено, покрутил головой, сгоняя одурь, и только потом встал на ноги.
Держа двумя пальцами нож за кончик лезвия, Кольцов показал его Карасю.
— Где ты его прятал?
— Это не мой. — Карась тяжело ворочал языком.
— А чей?
— Не знаю.
— Выходит, ты его нашел и хотел им пырнуть милиционера? Так?
— Я ничего не хотел. И ножа у меня не было…
— Ладно, оставим. Сперва врать научись. Вот твой нож. На рукоятке твои «пальчики». Экспертиза легко докажет, чьи они…
Расколоть малолетку столь же просто, сколь и пустой орех.
— Дяденька начальник! — Карась неожиданно заплакал и смотрел уже не волчонком, а малолеткой, попавшим в страшную черную яму. — Не мой нож. — Он понимал, что все так и будет, как обещает майор. Пока он лежал в отключке, менты верняком сунули ему в кулак нож и срисовали на рукоятку отпечатки пальцев. Такой жестокой несправедливости по отношению к себе Карась не ожидал. Ему было обидно до слез. — Дяденька начальник, я не виноват!
Майор на его слезы не обратил внимания.
— А тебе, Ручьев, я влеплю выговорешник! Ты не обыскал пацана как следует и сам же чуть не заработал дыру в брюхе. Пырнул бы он тебя. Обыщи его хотя бы сейчас. И как надо!
— Руки! — приказал Ручьев Карасю и стал охлопывать ладонями его бока. Сунул пальцы в нагрудный карман. Извлек оттуда два прозрачных полиэтиленовых пакетика. Передал майору.
Тот понюхал, небрежно швырнул на стол.
— Наркота!
— Гражданин начальник! Не мое это! Богом клянусь! Не мое!
— Ты еще и в Бога веришь, поганец?! — Ручьев взмахнул рукой. Карась отшатнулся. Было видно, что он смертельно боится сержантского кулака, смахивавшего на гирю.
— Ладно, Ручьев. — Кольцов остановил сержанта. — Первый раз ты ему врезал для самообороны. Иначе бы он тебя пырнул пером в пузо. Теперь все кончено. У нас в милиции никто задержанных не бьет. Верно, Щукин?
— Верно, — прошептал Карась, с испугом глядя на Ручьева — не ахнет ли тот ему в лоб сразу после этих слов.
— Можешь идти, сержант. Мы тут сами теперь во всем разберемся. Щукин мальчик серьезный. В школе учился. Ты сколько классов окончил? Четыре?
— Восемь…
— Видишь, как хорошо. Грамота нужна. Протоколы подписывать.
Когда Ручьев вышел, Кольцов сел на свое место и показал Карасю на стул.
— Садись, террорист.
— Я постою, — произнес Карась дрожащими губами. Вежливость майора показалась ему очередным подвохом.
— Задержанных здесь не просят, — сурово пояснил Кольцов. — Если я сказал: садись, это приказ. Понял?
Карась молча кивнул и, шмыгая носом, сел.
— Слушай, Леша, — Кольцов говорил мягко и доверительно, — ты с отцом живешь?
— Была у собаки хата. — Щукин тиранул рукой под носом.
— Что, отца нет?
— Были. И даже много. Штук десять. Как нового хахаля мать домой приводила, так он и становился отцом.
Кольцов не придал значения грусти, прозвучавшей в словах Карася. Его в тот момент интересовало другое.
— Шубодерова знаешь?
— Это который Шкаф?
— Он ваш сосед?
— Да кто такое насвистел!
— Тогда откуда его знаешь?
— Одно время работал в автотехцентре. Учеником слесаря.
— И что, сразу свел дружбу со Шкафом?
Карась поначалу растерялся, потом быстро нашелся:
— Мне его мужики со стороны показывали. Говорили, он в городе тюрьмой командовал.
— Значит, его ты не знаешь?
— Нет, гражданин начальник.
— А он мне сказал, что ты его человек. Просил тебя выпустить…
Вызывать Ручьева для убеждения Карася больше не потребовалось. Он раскололся, и Кольцов выяснил, что в окружение Саддама парня внедрил Шубодеров. Карась, информируя шефа охраны, помогал тому постоянно быть в курсе дел опасного конкурента.
Медленно, шаг за шагом, Кольцов создавал собственную сеть информаторов в криминальных кругах и вскоре узнал многое из того, что готовили и делали в городе воровские авторитеты. Возросла раскрываемость преступлений, была почти пресечена деятельность залетных искателей уголовного счастья: их сдавали милиции свои же коллеги.
Вне досягаемости закона оставались лишь группы Саддама и Колесникова. Правда, порой, чтобы не дать той или иной стороне усилиться, Кольцов сталкивал их в крутых разборках, которые сам же и пресекал силами отряда быстрого реагирования.
После ухода в отставку генерала Сазонова единственным претендентом на место начальника Управления внутренних дел области оказался Кольцов.
И он это место получил.
Включая в свой тайный список фамилию Кольцова, Лайонелла вовсе не имела в виду полковника. Ей была нужна его жена — Каля. Именно с ней она связывала свои интересы.