Он молчит, и она говорит чуть слышно.
- Ну, до свидания. Не буду вас задерживать.
- До свиданья, - спокойно отвечает он, внутренне усмехаясь.
Она вдруг резко поворачивается на каблучках, и неловко придерживая этюдник, быстрыми шагами, почти бегом, устремляется прочь от него, в глубину тускло освещенной аллеи.
Он догоняет ее.
- Подождите, куда же вы так скоро?!
Поворачивает девушку к себе и в качающемся свете фонаря видит глаза, полные слез.
- Ну что вы? Я ведь пошутил. Не обижайтесь.
- Извините, - отворачиваясь от него, сухо говорит она, - я понимаю вас, я слишком навязчива.
- Да нет, это я невежлив и нетактичен. Разрешите, в качестве извинения пригласить вас на ужин. Нет, конечно, не в этот ресторан, здесь полнейший разгром. Я знаю другой – вполне приличный. Думаю, вам там понравится. Соглашайтесь.
Макс замечает сомнение на ее лице. Ему очень не хочется заканчивать вечер, начавшийся так паршиво, в одиночестве. А девушка проста и наивна, и, пожалуй, сможет не испортить его окончательно.
Но к его удивлению, она не очень сговорчива.
- Уже очень поздно.
- Вы что на диете, после шести не ужинаете? – вежливым быть не
получается, сказывается трудный день.
- Не в этом дело, - пожимает она плечами.
Теперь она говорит как-то слишком холодно, отчуждено, а ведь минуту назад чуть не плакала от того, что он был с ней недостаточно вежлив.
- Я совершенно не одета для ресторана. Я ведь за городом была, а там дождь, грязь, как вы понимаете. И потом в электричке ехала… - голос ее потерял вдруг решительность, она замолчала и только взглянула на него так, словно сейчас опять заплачет.
Он осмотрел ее с ног до головы, словно оценивая, одета ли она для ресторана, остановился взглядом на светлых сапожках, на которых не было ни пятнышка грязи, пожал плечами.
- Ну что ж, значит, в следующий раз, когда вы будете более подходяще одеты. Спокойной ночи! – вежливо и уже по-прежнему равнодушно, внутренне скучая, сказал он. Теперь была его очередь, повернувшись, уйти прочь.
И теперь была ее очередь догонять его.
- Максим, подождите! - негромко и с отчаянием в голосе. Держит его за рукав куртки, смотрит своими большими глазами. – Может быть, у меня дома поужинаем? - говорит чуть слышно.
- А у вас дома есть ужин? – чуть насмешливо и очень строго. Макс не любит, когда ему отказывают.
- Кажется, есть что-то… в холодильнике, - смешалась она под его взглядом, - но мы можем что-нибудь сами приготовить.
- А вы умеете готовить? – еще насмешливее и строже.
- Я?.. Вообще-то совсем немного, но… - она смотрит растерянно.
- Ну, хорошо, пойдемте к вам, - сдается он. - Но только смотрите, потом не пожалейте. Я прожорлив, как сорок тысяч братьев.
4
В холодильнике он нашел все, что необходимо для хорошего ужина: мясо, бутылка неплохого красного вина, сыр, зелень, фрукты, мороженое.
Макс сам жарил мясо, нарезал овощи. Лера взялась ему помочь, но тут же поранила ножом палец, и Макс велел ей просто посидеть спокойно рядышком и поучиться настоящему мужскому искусству. Она с интересом наблюдала, как ловко он орудует ножом, под лезвием которого красиво рассыпались тонкие кольца лука, истекали соком помидоры, хрустели твердые брусочки огурцов. Она любовалась, как аккуратно он укладывает на сковороду бело-розовые ломтики свинины, покрывающиеся корочкой в аппетитно шкварчащем масле, как быстро и умело накрывает на стол, расставляет тарелки.
- И как это вы все умеете!? – с восхищением, совсем по-детски всплеснула она руками, когда он пригласил ее к столу. – Как все красиво и вкусно!
- Ну, сначала нужно попробовать, а потом решать: вкусно или нет! - засмеялся он. С этой девушкой он становился другим, и сам не узнавал себя. Ее простодушие обезоруживало его. И как он внутренне не сопротивлялся, его все больше тянуло к ней. Помимо своей воли он любовался ею. Ему нравилось, как она говорит с ним, прямо, не отводя глаз, смотрит ему в глаза, а то вдруг опускает ресницы, словно прячется за ними, нравилось, как она улыбается, как иногда задумывается, и глаза ее становятся темнее. Ему все в ней нравилось.
Она еще раз спросила, где он научился так хорошо готовить. Он начал рассказывать об экспедиции, в которой был в юности, о том, что в тайге ему иногда приходилось готовить для товарищей, но потом вдруг неожиданно умолк, нахмурился…
Лера, словно поняла что-то, принялась рассказывать о себе, о том, какая она неумеха, как ругали ее в детстве за то, что у нее все валится из рук.
Макс смотрел на ее тонкие пальцы, так красиво держащие высокий бокал, наблюдал, как она пьет вино, не торопясь, маленькими глотками, смотрел, как аккуратно и изящно она отрезает кусочками мясо, и столько изящной простоты было в ее движениях, что ему трудно было представить ее некрасивой, угловатой.
- Да, да, я не обманываю, это так! - весело говорила Лера. – У меня есть фотографии. Но я их спрятала далеко-далеко. Не могу их видеть. Я там такая, просто уродина…
Она встретилась с ним взглядом и замолчала.
- Вы очень красивая, Лера, - Макс улыбнулся. – Не поверю, что вы
когда-нибудь были уродиной.
- Нет, правда, - она раскраснелась от смущения или вина, они вдвоем выпили почти всю бутылку, - но лучше не вспоминать… Хотите музыку послушать? У меня очень хорошая есть. - Она быстро встала, но вдруг покачнулась и опустилась в кресло.
- Ой, вы знаете, я совсем опьянела, подняться не могу!.. - она засмеялась, и откинулась в кресле, запрокинув голову. Ему вдруг захотелось почувствовать губами нежность ее шеи.
Он встал, подошел к ней, взял ее на руки, понес в спальню. Она перестала смеяться, прижалась к нему. Он осторожно опустил ее на постель, наклонился над ней. Она посмотрела испуганными глазами и вдруг обняла его, прижалась, зашептала горячо.
- Я так рада, что вы здесь - со мной, мне не верится, что вы так близко, что я могу говорить с вами. Если бы вы знали… если бы вы знали, как я люблю вас… как я люблю вас…
Он улыбнулся, его тронуло это горячее признание, и как-то неловко ему стало, он не мог воспользоваться ее беззащитностью, ее доверчивостью, он не хотел обманывать ее, не хотел давать надежду на то, чего в принципе не могло быть. То, к чему он относился как к малозначительному эпизоду своей жизни, по крайней мере, он старался убедить себя в этом, ей, по-видимому, казалось очень важным. Она не играла, и не знала еще правил той игры, в которую играют мужчина и женщина, игры, ни к чему не обязывающей и ничего не обещающей. И поэтому, несмотря на сильное желание, подогретое вином, он должен был сейчас встать и уйти. Это трудно - он взглянул на нее - очень трудно. Это серьезное испытание, даже для него с его волей и характером.
Она взяла его ладонь, прижала к своим губам.
- Вам нужно отдохнуть, - он осторожно отнял свою руку. - Вам нужно успокоиться и поспать, а мне пора идти.
- Пожалуйста, не уходите, останьтесь, - прошептала она.
- Нет, мне нужно идти. Я позвоню… завтра…
- Вы опять обещаете… вы только обещаете… а потом просто забываете обо мне…
- На этот раз я не забуду… Я приду обязательно… - ему очень хотелось поцеловать ее, но он сдержался. - Спокойной ночи, Лера, спокойной ночи… И… до завтра.
Он еще не знал, что ждет его завтра.
Глава шестая
1
Выходной день. Воскресенье. Не нужно вскакивать чуть свет, спешить на работу. Можно просто полежать, ни о чем не думая.
В огромных окнах загородного дома солнечный свет, покачивающиеся на ветру верхушки берез, листья словно переливаются, играют оттенками красного, желтого, золотого, шелестят, навевая спокойный утренний сон.
Но Максиму не спалось. С внезапной отчетливостью вспомнился вчерашний вечер, и в суматохе и хаосе событий два образа словно очерчены контуром: милое смеющееся лицо Леры, ее внимательные глаза, и еще почему-то настойчиво и тревожно образ старого Коха, уныло сидящего на краешке стула, его поникшая голова, седые усы. Старик весь вечер пытался что-то сказать Максу. Пожалуй, стоит заехать в ресторан сегодня же, выяснить, чего хотел Иван Иванович. Может, помощь нужна? Семьи у старика не было. Была сестра с детьми где-то под Ростовом, Кох помогал ей. Максим знал об этом, и неизменно оставлял старику большие чаевые. Старый официант благодарил всегда очень смущенно, отказывался. Иногда Кох задерживался у столика, показывал фотографии племянников, рассказывал о них всегда обстоятельно, с подробностями. Максиму нравилась привязанность старика к детям сестры, его забавляло, что уже взрослых людей старик по-детски ласково называет Ванечка, Машенька, как добрыми лучами собираются умильно морщины у старых выцветших глаз. Старик знал, что Макс никогда не откажет ему в помощи, и, наверное, решил обратиться именно к нему.
Да нет же, о чем это он, нет, нет, тут что-то другое! Ни о какой помощи Кох просить не хотел. Ведь он говорил, что это Максиму нужно поберечься, что ему грозит беда!
Зазвонил телефон, гулким эхом отозвавшийся в тишине большого дома.
- Максим Олегович? Здравствуйте! Это из ресторана вас беспокоят. Пожалуйста, приезжайте! Несчастье у нас, Коха Иван Иваныча убили! Полчаса назад в парке у ресторана нашли! Владимир Николаевич срочно просит вас приехать!
2
И в ресторане и в маленьком, прилегающем к нему, парке, несмотря на ранний час, собралось много людей. У всех озабоченные лица. Видно было, что все эти люди собрались здесь не ради праздного любопытства, а для решения какой-то очень важной задачи.
Старого Коха увезли, Максим уже не застал его, и только белый очерченный мелом контур на темном асфальте парковой аллеи робко повторял силуэт бедного Ивана Ивановича. У Макса больно сжалось сердце от пронзительной жалости к старику. Ему рассказали, что Коха ударили чем-то тяжелым по голове, умер он не сразу, наверное, пытался звать на помощь. Максим представил, как этот седой человек лежал один под деревьями, такими же старыми как он сам, смотрел в небо угасающим взглядом, ждал помощи. Но все уже разошлись, старик обычно уходил последним, и никто не пришел ему на помощь. Бедный, бедный Иван Иванович! Закончить свою тихую честную жизнь так страшно! Кто же это мог сделать? Кому понадобилось убивать безобидного старика, никому и никогда не причинившего зла? Кто это сделал? Макс медленно обходил парк, где люди в штатском и форме с серьезными лицами, изредка переговариваясь, тщательно делали свое дело.
Степан Ильич Рудницкий тоже был здесь. Сейчас он разговаривал с управляющим ресторана, полным низеньким человеком, с трясущимися от волнения губами.
- Скажите, милейший, - говорит Степан Ильич, явно подражая витиеватому слогу управляющего, - почему такой старый официант уходил последним, почему в ресторане нет сторожа, или охранника, скажем?
- Понимаете, уважаемый, - управляющий переступал с ноги на ногу, вздыхал, долго собирался с мыслями, - дело в том, что Кох Иван Иванович работает очень давно, он все здесь знает, как свои пять пальцев, поэтому как-то принято у нас, так уж завелось… и уже много-много лет… еще до меня… хозяйка ему очень доверяла, хотела даже его управляющим сделать, только он отказался, нет, говорит, я привык подавать, какой уж из меня начальник?.. и вот принято, что он обходит так сказать владения, все проверяет, везде ли порядок, и закрывает ресторан. А сторожа у нас нет… а зачем?… у нас сигнализация, все по последнему слову техники… и у входа в парк сторож есть ночной, парк на ночь закрывается. Посторонние пройти не могут, так что… Кто ж знал, что Иван Иванович… ах ты господи… царство ж ему небесное, - управляющий неуклюже крестился коротенькими толстыми пальцами, сокрушенно качал головой, – мы все очень сожалеем… А уж прежняя владелица как узнала, очень переживала…
Рудницкий еще о чем-то спрашивал, иногда записывал что-то в маленькую записную книжку.
Максим все ходил и ходил по медленно просыпающемуся парку, думал… Рудницкий сказал, что старика не ограбили, при нем обнаружена небольшая сумма денег, ключи от квартиры, пакеты с едой, которую он брал из ресторана. У Макса снова сжалось сердце – Иван Иваныч жил одиноко, готовить для него было некому, он представил себе эти пакеты с остывшей ресторанной едой, над которой сидел одинокий старик поздними вечерами в пустой квартире. Значит, убийство произошло не ради ограбления. Кто же убил Коха? Разве могли быть у него враги? Макс шагал и шагал по аллеям парка. Могло ли это ночное убийство быть связанным с тем, что Кох хотел предупредить его о некой опасности? Слишком много вопросов… Максим вспомнил о телефонном звонке, который заставил его встать из-за стола. Ведь он так и не успел спросить ни Коха, ни администратора, кто ему звонил тогда? Конечно, он сделал глупость, что не рассказал о звонке Рудницкому. Не такой тот человек, чтобы оставить такой важный факт без внимания. Но что-то подсознательно удерживало его от этого признания. Но почему Иван Иванович так и не сказал капитану о звонке, об угрозе? Что же делать, как поступить? Провести собственное расследование? Ведь все это, по всей видимости, касается его, Максима. Вдруг смерть Коха связна именно с ним? Упала ли люстра случайно, или Кох знал что-то об этом, и поэтому его убили?
От бесконечных вопросов, которые он себе задавал, его отвлек звонок сотового:
- Максим Олегович, - голос сухой, официальный, - вы нас сегодня удостоите своим посещением? Я тебя уже час жду, неужели не мог сначала ко мне зайти?
Макс не стал отвечать, просто отключил телефон. Взглянул в сторону ресторана. В окне директорского кабинета на втором этаже темная фигура, давно, наверное, наблюдает, как он здесь круги по парку выписывает.
Перед злым и бледным Володькой стоял официант, наливал в тонконогую рюмку красновато-золотистый коньяк.
- Выпьешь? – взглянул исподлобья.
- Нет, – усмехнулся Макс, – не пью с утра.
- Чего встал?! – прикрикнул Владимир на официанта, - свободен!
Молодой официант залился краской, тряхнул кудрявой светловолосой головой и, неловко пятясь, поспешно вышел.
- Ты что ж это на персонал кричишь? - пожалел официанта Максим, он хорошо знал этого тихого, застенчивого парнишку. Над его скромностью посмеивались другие официанты, но Кох всегда заступался за него, не давал в обиду. Сергей дружил со стариком, и Максим представлял, как тяжело было ему сегодня. - Ты знаешь, у них ведь здесь совсем другие порядки, все-таки не кабак придорожный.
Владимир сказал резко, с плохо скрываемым раздражением в голосе:
- То-то и оно, что порядки слишком либеральные, поэтому у них люстры на клиентов грохаются, и официантов убивают! Дернул же черт шута этого старого по ночам шляться!
Максим встал, и, стараясь сдержать гнев, подошел к окну, затем вернулся к столу и, плеснув в рюмку коньяка, залпом выпил:
- Пока тебя здесь не было, пока черт тебя не дернул купить этот ресторан, все здесь тихо было, как только ты появился, начали люстры падать и людей начали убивать! – он не мог больше сдерживаться, его всегда коробило отношение Владимира к людям.
- Так ты меня подозреваешь?! Меня?! Да если бы я знал! Я ведь на тебя рассчитывал! Первого тебя вызвал. Рассчитывал на твою помощь! А ты меня обвиняешь!
Макса всего передернуло.
- Ты не можешь рассчитывать на мою помощь. И чем я могу помочь тебе? Я много раз говорил тебе: работать с тобой я не буду!
- Макс, - голос злой, почти визгливый, когда Володька злился, всегда переходил на фальцет, - тогда в тайге мы поклялись друг другу, что всегда будем поддерживать и помогать…
- Только что-то ты вспоминаешь об этом, когда тебе нужно! Когда ты у Кольки был в последний раз?
- Да причем тут этот пьяница?! Сейчас разговор о нас. Ты помнишь, как Виктор Борисович нас учил, помогайте друг другу, и тогда никто ничего не узнает!
- Если ты будешь так орать, то все узнают! - Макс был в отчаянии, его душила злоба: да что же это такое, все словно сговорились напомнить ему - и Николай, и Полина, и теперь тот, от кого он меньше всего хотел это слышать.
Но Владимир продолжал:
- Понимаешь, Макс, этот случай нас на всю жизнь связал. Мы должны держаться друг друга, мы обязаны помогать друг другу.
Максим вплотную подошел к Владимиру. Злость переполняла его. Он сжал кулаки. Ему хотелось изо всех сил ударить в это бледное перекошенное лицо, по этим лживым холодным глазам:
- Я тебе ничего не должен! И ты не имеешь права обязывать меня к чему-то. Это ты был тогда во всем виноват. Если бы не ты!..
В дверь постучали. Черт, – подумал Градов, - как он мог податься эмоциям, потерять осторожность, орал на весь кабинет.
В дверь заглянул Степан Ильич.
- Можно?
Интересно слышал ли он что-нибудь?
Владимир встал, теперь его лицо выражало вежливость и доброжелательность. Макс знал это выражение, оно появлялось всегда, когда Володька разговаривал с человеком, нужным ему.