— У Стенстрёма в письменном столе была целая кипа таких фотографий.
— На работе?
— Да.
— Чьих?
— Его девушки.
— Осы?
— Да.
— Наверное, это было не слишком приятное зрелище?
— Ну, я бы не сказал.
Она нахмурила брови.
— Вопрос в том, зачем они понадобились, — сказал Колльберг.
— Разве это имеет какое-нибудь значение?
— Не знаю. Но я не могу это объяснить.
— Может, ему просто нравилось разглядывать их.
— Мартин тоже так говорит.
— По-моему, гораздо благоразумнее было бы иногда приезжать домой и смотреть живьем.
— Мартин тоже не всегда проявляет благоразумие. Например, он беспокоится о нас с тобой. По нему это видно.
— О нас? Почему?
— Наверное, потому, что тогда, в пятницу вечером, я вышел один.
— А он что, никогда не выходит из дому без жены?
— Тут что-то не так, — сказал Колльберг. — Со Стенстрёмом и теми фотографиями.
— Почему? У мужчин бывают разные причуды. Она хорошо выглядела на тех фотографиях?
— Да.
— Очень хорошо?
— Да.
— Знаешь, что мне следовало бы сказать?
— Да.
— Но я этого не скажу.
— Не скажешь. Это я тоже знаю.
— Что же касается Стенстрёма, то, возможно, он хотел показать фотографии приятелям. Похвастать.
— Вряд ли. Он не был таким.
— А зачем ты вообще ломаешь себе над этим голову?
— Сам не знаю. Может быть, потому, что у нас нет никаких мотивов.
— А это, значит, ты называешь мотивами? Думаешь, кто-то застрелил Стенстрёма из-за этих фотографий? Зачем же в таком случае ему понадобилось убивать еще восемь человек?
Колльберг долго смотрел на нее.
— Верно, — сказал он. — Резонный вопрос.
Она наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Может быть, ляжем, — предложил Колльберг.
— Прекрасная мысль. Я только приготовлю бутылку для Будиль. Это займет максимум тридцать секунд. Согласно инструкции. Увидимся в постели. А может, на полу или в ванне, где тебе угодно.
— В постели.
Она пошла в кухню. Колльберг встал и погасил торшер.
— Леннарт!
— Да?
— Сколько лет Осе?
— Двадцать четыре.
— Ага. Вершины сексуальной активности женщина достигает между двадцатью девятью и тридцатью двумя годами. Так утверждает американский сексолог Кинси.
— А мужчина?
— Около восемнадцати лет.
Он слышал, как она размешивает кашу в кастрюльке. Потом она добавила:
— Но для мужчин это определено не с такой точностью, у них бывает по-разному. Если, конечно, это может тебя успокоить.
Колльберг наблюдал за своей женой через приоткрытую дверь кухни. Его жена была длинноногой женщиной с нормальной фигурой и спокойным характером. Она была именно такой, какую он всегда искал, но эти поиски заняли у него больше двадцати лет, и еще один год дополнительно понадобился ему для того, чтобы наконец решиться.
Она уже едва себя сдерживала, ей трудно было спокойно стоять на одном месте.
— Тридцать секунд, — пробормотала она. — Бессовестные лгуны.
Колльберг улыбнулся в темноте. Он знал, что через минуту сможет наконец забыть о Стенстрёме и красном двухэтажном автобусе. Впервые за последние три дня.
Мартину Беку не понадобилось двадцать лет для того, чтобы найти себе жену. Он познакомился с ней шестнадцать лет назад, она сразу же забеременела, и они так же быстро поженились.
Сейчас она стояла в дверях спальни, словно «мене, текел»[6], в помятой ночной рубашке, со следом подушки на лице.
— Ты кашляешь и сморкаешься так, что весь дом просыпается, — сказала она.
— Извини.
— И зачем ты куришь ночью? У тебя ведь и без того горло болит.
Он погасил сигарету и сказал:
— Мне жаль, что я разбудил тебя.
— Это не имеет значения. Самое главное, чтобы ты снова не подхватил воспаление легких. Будет лучше, если завтра ты останешься дома.
— Мне трудно это сделать.
— Пустые слова. Если ты болен, значит, не можешь работать. Надеюсь, в полиции есть еще кто-то, кроме тебя. К тому же, по ночам ты должен спать, а не читать старые рапорты. То убийство в такси ты никогда не раскроешь. Уже половина второго! Убери эту потрепанную старую тетрадь и погаси свет. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — машинально сказал Мартин Бек, обращаясь к уже закрытой двери спальни.
Он нахмурился и отложил в сторону скоросшиватель с рапортами. Ошибкой было называть его потрепанной старой тетрадкой, поскольку это были протоколы вскрытия трупов; он получил их вчера вечером перед тем как уйти домой. Хотя пару месяцев назад он действительно не спал по ночам, просиживая над материалами дела об убийстве таксиста с целью ограбления, совершенном двенадцать лет назад.
Несколько минут он лежал неподвижно, разглядывая потолок. Услышав похрапывание жены в спальне, он быстро встал и на цыпочках вышел в прихожую. Положил руку на телефон, немного постоял, потом пожал плечами, поднял трубку и набрал номер Колльберга.
— Колльберг, — услышал он запыхавшийся голос Гюн.
— Привет. Там Леннарта поблизости нет?
— Есть. Причем ближе, чем ты можешь себе представить.
— В чем дело? — спросил Колльберг.
— Я помешал тебе?
— Ну, можно сказать, что да. Какого черта тебе надо в такое время?
— Послушай, помнишь, что было прошлым летом после убийства в парке?
— Конечно.
— У нас тогда не было работы, и Хаммар велел, чтобы мы просмотрели старые нераскрытые дела. Припоминаешь?
— О Боже, ну конечно же припоминаю. Ну и что?
— Я взял дело об убийстве таксиста в Буросе, а ты занялся старичком из Эстермальма, который исчез семь лет назад.
— Да. И ты звонишь, чтобы сказать мне об этом?
— Нет. Ты не помнишь, чем занялся Стенстрём? Он тогда как раз вернулся из отпуска.
— Понятия не имею. Я думал, он сказал тебе, чем занялся.
— Нет, он никогда не упоминал об этом.
— Ну, значит, он наверняка говорил об этом Хаммару.
— Да, конечно. Ты прав. Ну, пока. Извини, что я тебя разбудил.
— Иди к черту.
Мартин Бек услышал щелчок в трубке. Он еще немного постоял, прижимая трубку к уху, потом положил ее и побрел к своему дивану.
Он погасил свет и долго лежал в темноте с чувством собственной глупости.
XVIII
Вопреки всем ожиданиям, утро пятницы началось с новости, которая вдохнула определенные надежды.
Мартин Бек принял эту новость по телефону, и остальные услышали его слова:
— Что? Установили? В самом деле?
Все бросили работу и уставились на говорившего. Мартин Бек положил трубку и сказал:
— Баллистическая экспертиза закончена.
— Ну?
— Тип оружия установлен.
— Ага, — невозмутимо сказал Колльберг.
— Армейский автомат, — заявил Гюнвальд Ларссон. — Они тысячами лежат на никем не охраняемых складах. С таким же успехом их можно было бесплатно раздать преступникам, чтобы сэкономить на новых замках, которые приходится менять каждую неделю. Мне понадобится всего полчаса, чтобы съездить в город и купить целую дюжину автоматов.
— Это не совсем так, — сказал Мартин Бек, взяв лист бумаги, на котором сделал пометки. — «Суоми», тридцать седьмая модель.
— Это еще что такое? — спросил Меландер.
— Автомат старого образца с деревянным прикладом, — объяснил Гюнвальд Ларссон. — Я не видел их с сорокового года.
— Он изготовлен в Финляндии или здесь, по финской лицензии? — спросил Колльберг.
— В Финляндии, — ответил Мартин Бек. — Человек, который звонил, говорит, что это совершенно точно. Патроны тоже старые, они изготовлены фирмой «Тиккакоски — Швейные машины».
— Тридцать седьмая модель, — повторил. Колльберг. — С тридцатисемизарядным магазином. Трудно представить себе, у кого сегодня может быть такой автомат.
— Сегодня ни у кого, — заявил Гюнвальд Ларссон. — Сегодня он уже лежит на дне Стрёммен. В тридцати метрах под водой.
— Возможно, — сказал Мартин Бек. — Но у кого он был четыре дня назад?
— У какого-то сумасшедшего финна, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Надо устроить облаву и схватить всех сумасшедших финнов, которые живут в этом городе. Веселая работенка.
— Прессе сообщим об этом? — спросил Колльберг.
— Нет, — предупредил Мартин Бек. — Прессе ни слова.
Воцарилось молчание. Это была первая зацепка. Сколько понадобится времени, чтобы найти вторую?
Дверь распахнулась, в кабинет вошел молодой человек и с любопытством осмотрелся вокруг. В руке у него был серый конверт.
— К кому? — спросил Колльберг.
— К Меландеру, — ответил молодой человек.
— К старшему ассистенту Меландеру, — поправил его Колльберг. — Вон он сидит.
Молодой человек положил конверт на письменный стол Меландера. Он уже собрался выйти, как вдруг Колльберг сказал:
— Что-то я не слышал, чтобы ты стучал.
Молодой человек, который уже взялся за дверную ручку, замер, но ничего не ответил. В наступившей тишине Колльберг медленно и отчетливо, словно давал пояснения ребенку, произнес:
— Перед тем как войти в комнату, следует постучать в дверь, подождать, когда ответят «войдите», и только после этого входить. Понятно?
— Да, — буркнул молодой человек, глядя на ноги Колльберга.
— Это хорошо, — сказал Колльберг и повернулся к нему спиной.
Молодой человек быстро выскользнул за дверь и бесшумно закрыл ее за собой.
— Кто это? — спросил Гюнвальд Ларссон.
Колльберг пожал плечами.
— Он чем-то напоминает Стенстрёма, — добавил Гюнвальд Ларссон.
Меландер вынул изо рта трубку, открыл конверт и вытащил оттуда зеленую книгу сантиметровой толщины.
— Что это? — поинтересовался Мартин Бек.
Меландер перелистал зеленую книгу.
— Заключение психологов, — объяснил он. — Я попросил переплести его.
— Ага, — сказал Гюнвальд Ларссон. — У них тоже имеются гениальные версии? Наш несчастный преступник, совершивший групповое убийство, якобы однажды в переходном возрасте вынужден был отказаться от поездки в автобусе, так как у него не было денег на билет, и это событие оставило такой глубокий след в его впечатлительной душе…
Мартин Бек прервал тираду Ларссона.
— В этом нет ничего смешного, Гюнвальд, — сухо сказал он.
Колльберг бросил на него быстрый удивленный взгляд и обратился к Меландеру:
— Ну и что там у тебя в этой книге?
Меландср вытряхнул из трубки пепел на листок бумаги, сложил его и выбросил в корзину.
— В Швеции прецедентов не было, — сказал он. — Разве что если углубиться в прошлое вплоть до времен Нордлунда и бойни на пароходе «Принц Карл».[7] Им пришлось опираться исключительно на американские исследования за последние несколько десятков лет. — Он продул трубку и продолжил, набивая ее: — У американских психологов, в отличие от наших, нет недостатка в материале для подобного рода исследований. Здесь упомянуты среди прочих душитель из Бостона; Спек, убивший в Чикаго восемь медсестер; Уитмен, выстрелами с вышки убивший шестнадцать человек, а ранивший намного больше; Анрэг, который вышел на улицу в Нью-Джерси и за двенадцать минут застрелил тринадцать человек, и множество других случаев, о которых вам наверняка известно из газет. — Он перелистал зеленую книгу.
— Групповые убийства — это, кажется по части американцев, — заметил Гюнвальд Ларссон.
— Да, — согласился Меландер, — в этом труде излагаются несколько довольно правдоподобных теорий, обобщающих это явление.
— Апология насилия, — произнес Колльберг. — Общество карьеристов. Продажа оружия по почте. Грязная война во Вьетнаме.
Меландер сделал затяжку и кивнул.
— Среди всего прочего, — согласился он.
— Я где-то читал, — сказал Колльберг, — что на тысячу американцев имеются один-два потенциальных преступника, способных совершить групповые убийства. Интересно, каким образом им удалось это установить.
— Анкетный опрос, — объяснил Гюнвальд Ларссон. — Это тоже американская выдумка. Обходят дома и расспрашивают людей, как им кажется, способны ли они совершить групповое убийство. Двое из тысячи отвечают: «Да, мне кажется это приятным».
Мартин Бек высморкался и покрасневшими глазами с раздражением посмотрел на Гюнвальда Ларссона.
Меландер откинулся назад и распрямил ноги.
— А что твои психологи говорят о характерных чертах такого убийцы?
Меландер отыскал нужную страницу и прочел:
— Ему чаще всего меньше тридцати лет, он робкий и недоразвитый, хотя окружающие считают его хорошо воспитанным и сообразительным. Иногда он пьющий, но чаще является абстинентом. Предполагается, что он небольшого роста, с каким-нибудь физическим дефектом, который выделяет его из общей массы. В обществе он играет незначительную роль, рос в нищете. Часто это ребенок разведенных родителей или сирота и в детстве ему не хватало ласки. Как правило, он не совершал до этого никаких серьезных правонарушений. — Он поднял глаза и пояснил: — Это основано на сопоставлении фактов, которые выясняются при допросах, и тестовых исследований американских преступников, совершивших групповые убийства.
— Да ведь такой убийца должен быть сумасшедшим, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Но по нему этого не видно до тех пор, пока он не выскочит на улицу и не убьет кучу народу.
— Тот, кто является психопатом, может производить впечатление абсолютно нормального человека до тех пор, пока не произойдет нечто, давшее толчок освобождению скрытой в нем болезни. Психопатия состоит в том, что какая-то или какие-то черты характера данного человека ненормально развиты, в остальном же он совершенно нормален, это касается одаренности, способности к работе и так далее. Людей, которые внезапно совершают групповые убийства, бессмысленные и внешне не имеющие причины, их друзья и родственники, как правило, считают рассудительными, хорошо воспитанными, и никто не ожидает, что они способны на такое. Большинство преступников, которых описали американцы, утверждают, что уже давно знали о своей болезни и пытались подавить в себе разрушительные тенденции, однако в конце концов поддавались им. Такой убийца может страдать манией преследования или манией величия, а также болезненным чувством вины. Нередко подобный преступник обосновывает свой поступок тем, что он хотел добиться признания, или тем, что ему хотелось, чтобы о нем писали в газетах. Чаще всего за таким поступком скрывается желание чем-либо выделиться или жажда мести. Преступник считает, что к нему плохо относятся, он чувствует себя униженным и непонятым. В большинстве случаев у них наблюдаются серьезные сексуальные отклонения.
После этого монолога Меландера воцарилась тишина. Мартин Бек смотрел в окно. Он был бледен, с темными тенями под глазами, и сутулился заметнее, чем обычно.
Колльберг сидел на письменном столе Гюнвальда Ларссона и соединял его скрепки в длинную цепочку. Гюнвальд Ларссон раздраженно отобрал у него коробочку со скрепками.
— Я читал вчера книжку об Уитмене, — сказал он, — ну, о том, который застрелил несколько человек с вышки в университете в Остине. Какой-то австрийский психолог, профессор, доказывает в ней, что сексуальное отклонение Уитмена состояло в том, что ему хотелось переспать с собственной матерью. Вместо того, чтобы ввести в нее фаллос, пишет этот профессор, он воткнул в нее нож. Не могу похвастать такой памятью, как у Фредрика, но последняя фраза этой книги звучит следующим образом: «Потом он поднялся на вышку, которая была для него символом фаллоса, и излил свое смертоносное семя, словно выстрелы любви, в Мать Землю».
В кабинет вошел Монссон с неизменной зубочисткой в уголке рта.
— О Боже, о чем это вы здесь говорите!
— Автобус тоже может быть своего рода сексуальным символом, — задумчиво сказал Гюнвальд Ларссон, — хотя и в горизонтальном положении.