– Забавно! – заметил Холмс. – Между прочим, Бойс, вы, очевидно, получили указание немедленно приехать сюда из Брайтона.
Ласковая улыбка исчезла с лица негодяя.
– Как вы узнали, откуда я приехал?! – пронзительно закричал он.
– Тише, тише! Из вашего кармана выглядывает программа скачек Южного кубка. А теперь слушайте: я разборчив в выборе собеседников и поэтому прошу вас закончить этот разговор.
Бойс злобно оскалился.
– Я закончу нашу беседу по-иному. Вы, ищейка, сующая повсюду свой нос, держитесь подальше от дел мадам… – Он сделал многозначительную паузу. Его круглые маленькие главки пристально глядели на моего друга. – В противном случае вы пожалеете, что родились на свет, мистер Шерлок Холмс, – закончил он тихо.
Холмс усмехнулся и потер руки.
– Это очень интересно, – сказал он. – Значит, вы явились сюда по поручению мадам фон Ламмерайн?
– Черт возьми, какая наглость! – воскликнул Бойс. Его левая рука скользнула к трости. – Я думал, вы остережетесь, а вы начинаете произносить разные имена. Поэтому я, – тут он мгновенно выдернул ручку трости, и теперь в его руках оказалось длинное стальное лезвие, – поэтому я, мистер Шерлок Холмс, сдержу свое слово.
– И на это слово вы, Уотсон, наверное, обратили внимание? – спросил Холмс.
– Конечно! – громко откликнулся я.
Бойс замер на месте. А когда я появился из спальни, вооруженный тяжелым латунным подсвечником, он бросился к входной двери. На пороге он на мгновение остановился и повернулся к нам. Его глаза злобно сверкали на широком багровом лице, с губ срывался поток гнусной ругани.
– Довольно! – строго оборвал его Холмс. – Кстати, Бойс, я не мог догадаться, чем вы убили тренера Мзджерна. При вас не было найдено оружия. Теперь я понял.
Багровый цвет медленно сошел с лица Бойса, сменившись сероватой бледностью.
– Боже мой, мистер Холмс! – воскликнул он. – Ведь не думаете же вы… ведь это только шутка, дружеская шутка!
Выскочив за порог, он захлопнул за собой дверь и с грохотом промчался по лестнице.
Мой друг рассмеялся.
– Ну-ну! Вряд ли мистер Бойс обеспокоит нас в дальнейшем, – сказал он. – Но его посещение дало новое направление моим мыслям.
– Какое?
– Это первый луч света в том мраке, который меня окружал, Уотсон. Интересно, почему они так недовольны моим вмешательством, если им незачем бояться разоблачений? Берите шляпу и пальто, Уотсон, мы вместе едем к этой бедняжке Каррингфорд.
Наш визит оказался очень кратким, и все же я буду долго помнить мужественную, все еще прекрасную женщину, оказавшуюся не по своей вине в самом трагическом положении. Только по темным кругам под глазами и по слишком яркому блеску ее карих глаз можно было догадаться об огромной тяжести, лежавшей у нее на сердце.
– У вас какие-нибудь новости для меня, мистер Холмс?
– Пока у меня нет ничего нового, ваша светлость, – мягко сказал Холмс, склонившись перед собеседницей. – Я пришел, чтобы задать вам один только вопрос и обратиться к вам с просьбой.
– А именно?
– Мой вопрос можно простить постороннему человеку только потому, что он вызван необходимостью, – сказал Холмс. – Вы были замужем за покойным герцогом свыше тридцати лет. Было ли его поведение благородным в смысле личного отношения к общепринятому моральному кодексу? Я прошу вашу светлость быть со мною очень откровенной при ответе на этот вопрос.
– Мистер Холмс, за время нашей совместной жизни у нас бывали и ссоры, и неприятности, но я никогда не замечала, чтобы мой муж унижался до какого-нибудь недостойного поступка или отступал от тех моральных норм, которые он так высоко ценил.
– Это все, что мне нужно было знать, – ответил Холмс. – Я не склонен к эмоциям и не считаю, что любовь ослепляет. При спокойном рассудке получается обратное – любовь помогает лучше распознать другого человека. Но сейчас, ваша светлость, – прервал себя Холмс, – время не терпит. – Холмс наклонился к своей собеседнице. – Мне необходимо увидеть подлинные документы этого брака в Балансе.
– Это безнадежно, мистер Холмс! – воскликнула герцогиня. – Та ужасная женщина никогда не выпустит их из своих рук, разве только за назначенную ею бесчестную плату.
– Придется прибегнуть к хитрости. Вы должны послать ей письмо, составленное в очень продуманных выражениях. Это письмо должно создать впечатление, что вы согласитесь с ее требованиями, если убедитесь в подлинности документов. Умоляйте ее принять вас у нее на Сент-Джеймс-скуэр сегодня в одиннадцать часов вечера. Вы сделаете это?
– Сделаю все, за исключением того, что она требует.
– Прекрасно. И еще один решающий вопрос. Очень важно, чтобы вы нашли какой-нибудь предлог точно в двадцать минут двенадцатого удалить ее из библиотеки, где находится сейф, в котором она хранит эти документы.
– Но она возьмет их с собой…
– Это не имеет значения.
– Откуда вы знаете, что сейф находится в библиотеке?
– Когда-то я оказал небольшую услугу фирме, которая сдает в аренду дом госпоже фон Ламмерайн. От этой фирмы я получил план дома. Больше того, я видел сейф.
– Вы его видели?
– Вчера утром кто-то выбил стекло в окне, – улыбнулся Холмс. – Стекольщик тут же нашелся. Мне пришло в голову, что этим можно будет воспользоваться.
– Что вы собираетесь сделать? – спросила она с волнением.
– По этому вопросу мне придется принять решение на месте самому, – сказал Холмс. – Если меня и постигнет неудача, то, во всяком случае, попытка будет сделана в благих целях.
Мы уже прощались, когда герцогиня слегка коснулась руки моего друга.
– А если вы осмотрите эти ужасные документы и убедитесь в их подлинности, вы их изымете? – спросила она.
В суровых чертах Холмса мелькнуло выражение сострадания, когда он взглянул на свою собеседницу.
– Нет, – ответил он спокойно.
– И вы будете правы! – воскликнула она. – Я тоже не взяла бы их. Ужасная несправедливость прошлого должна быть выправлена хотя бы ценою моей жизни… Но меня совсем покидает мужество, когда я подумаю о своей дочери.
– Я уважаю ваше мужество, – мягко сказал Холмс, – и потому советую вам быть готовой к худшему.
Остаток дня мой друг провел в самом беспокойном настроении. Он непрерывно курил, пока в гостиной оказалось невозможным дышать. Просмотрев все газеты, он швырнул их в ведерко для угля и принялся шагать по комнате взад и вперед, заложив руки за спину. Затем, подойдя к камину, он взглянул на меня. Я в это время сидел в кресле.
– Пойдете ли вы на серьезное нарушение закона, Устсон? – спросил он.
– Ради благородной цели – конечно, – ответил я.
– Но это вряд ли будет для вас полезно, мой друг! – воскликнул Холмс. – Если вас поймают в доме этой женщины, нам обоим несдобровать. Но мне необходимо посмотреть подлинные документы.
– Тогда у нас может не оказаться выбора, – заметил я.
– Ну что ж, Уотсон, если этот вечер последний в нашей честной жизни, – усмехнулся Холмс, – пусть он будет по крайней мере приятным. Нам нужны столик в ресторане Фратти и бутылка монтраша.
Мои часы уже показывали начало двенадцатого, когда кэб доставил нас на улицу Карла II. Была холодная дождливая ночь, легкий туман окружал уличные фонари смутными желтыми светящимися кругами и блестел на шлеме полисмена, который медленно прошел мимо нас, включив свой фонарик. Выйдя на Сент-Джеймс-скуэр, мы прошли по тротуару в западном направлении. Вдруг Холмс положил мне руку на плечо и указал на освещенное окно в фасаде большого особняка, мимо которого мы проходили.
– Это свет в гостиной, – прошептал он. – Нельзя терять ни минуты.
Кинув быстрый взгляд вдоль пустого тротуара, он вскочил на стену, граничащую с особняком, и, подтянувшись на руках, исчез. Я быстро последовал за ним, пока мой друг не остановился под тремя высокими окнами. Там я по его указанию подставил спину, и в один миг он вскарабкался на подоконник. Бледное лицо его отражалось в темном стекле окна, руки работали над шпингалетом. Через мгновение окно распахнулось, я ухватился за протянутую руку Холмса и с дрожью почувствовал, что мы уже в комнате.
– Библиотека, – прошептал мне Холмс на ухо. – Спрячьтесь за занавесками у окна.
Кругом был полный мрак, слабо пахло кожей. Полная тишина нарушалась только мерным тиканьем старинных часов. Прошло, вероятно, минут пять, когда из глубины дома послышались шаги и приглушенный шепот. Под дверью на секунду блеснул луч света, исчез и, спустя некоторое время, снова появился. Дверь распахнулась, ив комнату вошла женщина с лампою в руке.
Время стирает очертания прошлого. И все же я помню свое первое впечатление от Эдит фон Ламмерайн, как будто я видел ее только вчера.
Следом за Эдит фон Ламмерайн двигалась высокая стройная тень, лампа в ее руке бросала тусклый призрачный отблеск на стену, вдоль которой тянулись полки с книгами.
Не знаю, достиг ли ее слуха шорох занавесок, но, когда Холмс вышел на середину комнаты, она тут же повернулась, держа лампу над головой и направляя на нас луч света. Она была совершенно спокойна и молча глядела на нас. Ни тени испуга не было на ее лице, только засверкала ярость в черных глазах.
– Кто вы, – прошипела она наконец, – и что вам угодно?
– Нам нужно отнять у вас пять минут, мадам фон Ламмерайн, – мягко ответил Холмс.
– Вот как! Вы знаете мое имя! Если вы грабители, то чего вы ищете? Я хочу услышать это прежде, чем подниму на ноги весь дом.
Холмс указал на левую руку Эдит.
– Я пришел сюда, чтобы осмотреть бумаги, которые вы держите в руке, – сказал он. – И предупреждаю вас, что сделаю это.
– Негодяй! – воскликнула она. – Я все поняла. Это она наняла вас.
Вдруг она сделала шаг в нашу сторону, держа лампу перед собою, и стала пристально вглядываться в моего друга. Ярость в ее лице сменилась сперва недоверием, а затем ликующая улыбка озарила ее лицо.
– Мистер Шерлок Холмс! – воскликнула она, задыхаясь.
Холмс повернулся и зажег свечи на небольшом столике из золоченой бронзы, стоявшем у стены.
– А я еще раньше имел честь узнать вас, – сказал он.
– Это будет стоить вам пяти лет! – воскликнула она.
– Может быть. В таком случае я должен хоть недаром их получить. Документы! – потребовал он.
– Неужели вы думаете, что достигнете чего-нибудь, похитив документы? У меня есть их копии и с десяток свидетелей, которые могут подтвердить их содержание, – расхохоталась она. – Я думала, вы умный человек, – продолжала Эдит, – а вы просто глупец, никчемный сыщик, жалкий воришка!
– Посмотрим, – Холмс протянул руку, и она, насмешливо пожав плечами, передала ему документы.
– Я полагаюсь на вас, Уотсон, – спокойно произнес Холмс, подходя к столу. – Думаю, вы не допустите приближения мадам фон Ламмерайн к шнуру звонка.
Он внимательно прочитал документы, потом, держа их против света, стал тщательно изучать. Его тощее, мертвенно-бледное лицо казалось силуэтом на освещенной тяжелым светом бумаге. Он взглянул на меня, и сердце мое сжалось, когда я заметил огорчение на его лице.
И я знал, что он думал не о своем собственном незавидном положении, а об отважной женщине, полной беспокойства, ради которой он рискнул свободой.
– Ваши успехи вскружили вам голову, мистер Холмс, – сказала она насмешливо, – но на сей раз – вы допустили грубую ошибку, результаты которой вскоре почувствуете на самом себе.
Мой друг разложил бумаги у самых свечей и снова склонился над ними. И вдруг в его лице я заметил внезапную перемену. Огорчение и досада, которые омрачали его, исчезли, их сменила напряженная сосредоточенность.
– Каково ваше мнение об этом, Уотсон? – спросил он, когда я поспешил к нему. Он указал на почерк, которым были вписаны отдельные строчки в обоих документах.
– Это очень четкий почерк, – сказал я.
– Чернила! Посмотрите на чернила! – нетерпеливо воскликнул он.
– Ну, они черные, – заметил я, наклоняясь над его плечом. – Но, я думаю, это вряд ли поможет нам. Я мог бы показать вам с десяток старых писем моего отца, написанных такими же чернилами.
Холмс усмехнулся и потер руки.
– Прекрасно, Уотсон, прекрасно! – воскликнул он. – Будьте любезны взглянуть на фамилию и подпись Генри Корвина Глэдсдэйла на брачном удостоверении. А теперь посмотрите, как записано его имя на странице регистратуры Баланса.