Он поцеловал мою руку и поглядел на меня в последний раз наблюдательным взглядом.
— Надеюсь, что риск не слишком велик, — сказал он более про себя, чем мне. — В течение моей жизни женщины часто вводили меня в неблагоразумные поступки. Не ввели ли вы меня, желал бы я знать, в самый неблагоразумный из всех?
После этих зловещих слов он поклонился мне и вышел из комнаты.
Глава X
ПОИСК
Огонь в камине горел слабо, а внешний воздух (как я заметила на пути в Вивьен-Плейс) был резок, как зимой.
Тем не менее, когда я осталась одна, моим первым ощущением было ощущение жара и изнеможения с их естественным последствием — затруднительным дыханием. Я сняла шляпку, мантилью, перчатки и открыла окно. Оно выходило на мощеный двор и на стену конюшни майора. Постояв несколько минут у открытого окна, я освежилась и успокоилась. Я затворила окно и сделала первый шаг к открытию, иными словами — приступила к осмотру комнаты.
Я сама удивлялась своему спокойствию. Свидание с майором Фитц-Дэвидом истощило, на время по крайней мере, мою способность к сильным ощущениям. Я была довольна, что осталась одна, я была довольна, что имела наконец возможность приступить к поискам, но это было все, что я чувствовала в ту минуту.
Комната была продолговатая. В одной из двух узких стен находилась выдвижная дверь, о которой я уже говорила, другая была почти вся занята большим окном.
Я обратилась сначала к стене с дверью. Что нашла я у этой стены? Два карточные стола по обе стороны двери и над столами, на вызолоченных бра, прибитых к стене, две великолепные китайские вазы.
Я открыла карточные столы. В ящиках под ними не было ничего, кроме карт и обыкновенных игральных марок. За исключением одной колоды все остальные были еще запечатаны в обыкновенных карточных обертках. Я рассмотрела распечатанную колоду карта за картой и не нашла ничего особенного, никакой надписи, никакой отметки. С помощью лестницы, стоявшей у книжного шкафа, я заглянула в китайские вазы. Они были пусты. Осталось ли еще что-нибудь неосмотренное на этой стороне комнаты? В обоих углах стояло по маленькому стулу с красными шелковыми подушками. Когда я перевернула подушки и убедилась, что и под ними не было ничего, мой осмотр этой стороны комнаты был окончен. Я не нашла решительно ничего особенного.
Я перешла к противоположной стене, к стене с окном.
Окно, занимавшее, как я уже сказала, почти всю стену, разделялось на три рамы и было украшено великолепными темно-красными бархатными занавесками. В углах, за тяжелыми складками бархата, оставались места, едва достаточные для двух небольших бюро с множеством ящиков. На бюро стояли две прекрасные бронзовые копии Венеры Милосской в уменьшенном виде. Майор разрешил мне делать все, что мне вздумается. Я не колеблясь решилась выдвинуть все шесть ящиков в каждом из бюро и осмотреть все, что заключалось в них.
Я начала с правого бюро и покончила с ним очень скоро. Все шесть ящиков были заняты коллекцией минералов, собранных, судя по любопытным ярлыкам, наклеенным на некоторых из них, в тот период жизни майора, когда он занимался горным промыслом. Убедившись, что в ящиках не было ничего, кроме минералов и ярлыков к ним, я перешла к бюро в левом углу.
Здесь я нашла множество разнообразных предметов, и на осмотр их потребовалось довольно много времени.
Верхний ящик заключал полную коллекцию плотничьих инструментов в миниатюрном виде, сохраненных, вероятно, на память о том времени, когда майор был еще мальчиком и родные или друзья дарили ему игрушки. Во втором ящике оказались игрушки другого рода — подарки, полученные майором от его очаровательных подруг. Вышитые помочи, табачные кисеты, изящные подушечки для булавок, роскошные туфли, блестящие кошельки — все это свидетельствовало о популярности круга женщин. Третий ящик был менее интересен, в нем не было ничего, кроме счетных книг за несколько лет. Рассмотрев каждую книгу порознь и встряхнув их, чтобы убедиться, что в них не было никаких посторонних бумаг, я перешла к четвертому ящику и нашла в нем новые воспоминания о прошлом в виде уплаченных счетов, аккуратно связанных вместе и перемеченных. Между счетами я нашла с десяток посторонних бумаг, нимало не интересных для меня. В пятом ящике был страшный беспорядок. Я вынула сначала растрепанную связку разукрашенных обеденных карточек, сохраненных на память о банкетах, которые давал майор или на которых он присутствовал как гость в Лондоне и в Париже. Затем коробку красиво раскрашенных перьев — вероятно, подарок женщины. Затем кучу старых пригласительных билетов. Затем несколько растрепанных французских комедий и оперных либретто. Затем карманный штопор, связку сигареток и связку заржавленных ключей. Наконец, паспорт, несколько багажных ярлыков, сломанную серебряную табакерку, два портсигара и разорванную карту Рима. Ничего интересного для меня, подумала я, закрывая пятый ящик и готовясь открыть шестой и последний.
Шестой ящик был для меня и сюрпризом и разочарованием. В нем не было ничего, кроме осколков разбитой вазы.
Я сидела в это время на маленьком стуле. В минутной досаде на пустоту шестого ящика я только что подняла ногу, чтобы закрыть его, как вдруг дверь из залы отворилась и я увидела перед собой майора Фитц-Дэвида.
Его взгляд, встретясь сначала с моим, перешел к моим ногам. Когда он увидел открытый ящик, лицо его изменилось только на одно мгновение, но в это мгновение он взглянул на меня с внезапным подозрением и удивлением, взглянул так, как будто я была близка к открытию.
— Я не буду беспокоить вас, — сказал он. — Я пришел только для того, чтобы задать вам вопрос.
— Какой вопрос, майор?
— Не встречались ли вам в продолжение ваших поисков какие-нибудь мои письма?
— До сих пор я не видела ни одного. Если мне попадутся письма, я, конечно, не сочту себя вправе прочесть их.
— Об этом-то я и хочу поговорить с вами. Мне только сейчас, наверху, пришло в голову, что мои письма могут поставить вас в затруднительное положение. Я на вашем месте смотрел бы с недоверием на все, чего не мог бы освидетельствовать. Мне кажется, что это затруднение легко устранить. Я не нарушу своего обещания и не выдам ничьей тайны, если скажу вам, что в моих письмах вы не найдете указания, которое вам нужно. Вы можете пропускать их как предметы, не стоящие внимания с вашей точки зрения. Надеюсь, что вы понимаете меня.
— Я очень благодарна вам, майор. Я вполне понимаю вас.
— Не устали ли вы?
— Нисколько, благодарю вас.
— И вы еще не потеряли надежды на успех? Вы еще не упали духом?
— Нет. Пользуясь вашим великодушным разрешением, я намерена продолжать свои поиски.
Нижний ящик бюро был еще открыт, и, отвечая майору, я рассеянно взглянула на осколки вазы. Он уже успел овладеть собой. Он тоже взглянул на осколки вазы умышленно равнодушным взглядом. Я помнила, как подозрительно и удивленно взглянул он на них и на меня, когда вошел в комнату, и его теперешнее равнодушие показалось мне несколько утрированным.
— В этом мало ободрительного, — сказал он, указывая с улыбкой на куски фарфора.
— Нельзя судить по внешности. В моем положении следует подозревать все, даже осколки разбитой вазы.
Говоря это, я глядела на него пытливо. Он переменил разговор.
— Не беспокоит ли вас музыка?
— Нисколько, майор.
— Она скоро кончится. Учитель пения уходит. Его сменит учитель итальянского языка. Я делаю все возможное для усовершенствования моей молодой примадонны. Учась пению, она должна также учиться языку, который есть, по преимуществу, язык музыки. Я усовершенствую ее выговор, когда повезу ее в Италию. Высшая цель моего честолюбия — чтобы ее принимали за итальянку, когда она будет на сцене. Могу я сделать что-нибудь для вас, прежде чем уйду? Не прислать ли вам еще шампанского? Скажите «да».
— Благодарю вас, майор. Я не хочу шампанского.
Он поклонился мне и, повернувшись к двери, украдкой взглянул на книжный шкаф. Взгляд был мгновенный, и я едва заметила его, как майор уже вышел из комнаты.
Оставшись одна, я взглянула на книжный шкаф, в первый раз взглянула на него со вниманием.
Это был красивый дубовый шкаф со старинной резьбой. Он стоял у стены, отделявшей кабинет от залы. За исключением пространства, занятого во внутреннем углу дверью, он занимал всю стену, почти вплоть до окна. Наверху стояли вазы, канделябры, статуэтки, всего по две штуки, расставленные в симметричный ряд. Оглядывая этот ряд, я заметила, что на краю, со стороны окна, недоставало чего-то. На другом краю, со стороны двери, стояла красивая разрисованная ваза оригинальной формы. Где была другая соответствующая ваза, которой следовало бы стоять на соответствующем месте на другом краю шкафа? Я вернулась к все еще открытому шестому ящику левого бюро и заглянула в него опять. Рассмотрев осколки разбитой вазы, я убедилась, что это была та самая ваза, которой недоставало на шкафу.
Сделав это открытие, я вынула все осколки до последнего и рассмотрела их внимательно каждый порознь.
Я была слишком несведуща на этот счет, чтобы оценить достоинство вазы или ее древность. Я не могла даже узнать, английского она была происхождения или иностранного, фон был нежного сливочного цвета. Два медальона на двух противоположных сторонах вазы были окружены гирляндами и купидонами. В одном из медальонов была нарисована замечательно отчетливо женская головка, может быть, голова нимфы, или какой-нибудь богини, или какой-нибудь знаменитости — я не могла определить это верно. Другой медальон был занят мужской головой, изображенной также в классическом стиле. Пастухи и пастушки, в костюмах Ватто, с собаками и с овцами, составляли украшение пьедестала. Такова была ваза в дни своей целости, когда стояла на шкафу. По какому случаю она разбилась? И почему лицо майора Фитц-Дэвида изменилось, когда он увидел, что я отыскала осколки этой вазы?
Осколки не разрешили моих вопросов, осколки не сказали мне решительно ничего. Однако, судя по подмеченному мной взгляду майора, путь к открытию пролегал прямо или косвенно через разбитую вазу.
До сих пор я полагала, что указание, которое я надеялась найти, заключалось в какой-нибудь писаной бумаге. Теперь, после подозрительного взгляда майора на книжный шкаф, мне пришло в голову, что оно могло заключаться в книге.
Я оглядела ряды нижних полок, стоя на таком расстоянии от книг, чтобы быть в состоянии читать их названия. Я увидела Вольтера в красном сафьяне, Шекспира в голубом, Вальтер Скотта в зеленом, «Историю Англии» в коричневом. Я остановилась, утомленная и обескураженная Длинными рядами книг. Возможно ли, подумала я, осмотреть такое множество книг. И если бы я даже осмотрела их все, что могла бы я найти в них? Майор говорил, что жизнь моего мужа омрачена каким-то страшным несчастьем. Каким образом следы этого несчастья или какое-нибудь указание на него могут оказаться на страницах Шекспира или Вольтера? Одна мысль об этом казалась дикой, а попытка осмотреть книги с этой целью — бесполезной тратой времени.
Однако майор, несомненно, бросил украдкой пытливый взгляд на шкаф. К тому же разбитая ваза стояла некогда на шкафу. Давали ли мне эти обстоятельства право смотреть на вазу и на книжный шкаф как на два указателя на пути к открытию? Трудно было в ту минуту решить этот вопрос.
Я взглянула на верхние полки. Там коллекция книг была разнообразнее. Тома были мельче и расставлены не так аккуратно, как на нижних полках. Некоторые были в переплетах, некоторые в бумажных обертках. Один или два упали и лежали на боку. Были и пустые места от книг, вынутых и не положенных обратно. Словом, в верхней части шкафа не было обескураживающего однообразия. Неопрятные полки подавали надежду, что какой-нибудь счастливый случай наведет на открытие. Я решила, что если буду осматривать книжный шкаф, то начну с верхних полок.
Где была лестница?
Я оставила ее у стены с выдвижной дверью. Взглянув в эту сторону, я, естественно, взглянула и на выдвижную дверь, на неплотно притворенную дверь, через которую я слышала разговор майора со слугой, когда только что вошла в дом. С тех пор никто не отворял эту дверь. Все входили и выходили в дверь залы.
В ту минуту, когда я оглянулась, что-то пошевелилось в передней комнате, и от этого движения в щели неплотно притворенной двери мелькнул свет. Не следил ли кто-нибудь за мной через щель? Я тихо подошла к двери и быстро отодвинула доску. За дверью стоял майор! Я поняла по его лицу, что он следил за мной, пока я была у книжного шкафа.
Он держал в руках шляпу — очевидно, собирался уйти и теперь воспользовался этим обстоятельством, чтобы объяснить свою близость к двери.
— Надеюсь, что я не испугал вас, — сказал он.
— Вы только удивили меня, майор.
— Извините, мне так совестно! Я только что намеревался отворить дверь, чтобы сказать вам, что мне необходимо уйти. Я получил спешное поручение от одной дамы. Прелестная особа. Как жаль, что вы ее не знаете. Она в очень неприятном положении, бедняжка. Небольшие счетцы, знаете ли, и несносные торговцы, требующие уплаты, и при этом муж — о Боже мой! — муж, совершенно недостойный ее. Чрезвычайно интересное создание! Вы напоминаете мне ее немного, у вас одинаковая манера держать голову. Я уйду не более как на полчаса. Могу я сделать что-нибудь для вас? Какой у вас утомленный вид. Позвольте мне прислать вам еще шампанского. Нет? Обещайте позвонить, если вам захочется шампанского. И прекрасно. Au revoir, мой обворожительный друг, au revoir!
Лишь только он отвернулся, я задвинула опять дверь и села, чтобы отдохнуть немного.
Так он наблюдал за мной, когда я осматривала книжный шкаф! Человек, знавший тайну моего мужа, знавший, где находится указание на эту тайну, наблюдал за мной, когда я была у книжного шкафа! Теперь я не сомневалась более. Майор Фитц-Дэвид ненамеренно указал мне, куда я должна была направить мои поиски.
Я взглянула равнодушно на четвертую стену, которой я еще не осматривала, и на все, что находилось возле нее, на все изящные безделушки, расставленные на столе и камине, каждая из коих при других обстоятельствах могла бы возбудить мое подозрение. Даже акварельные рисунки нисколько не заинтересовали меня. Я рассеянно заметила, что все они были женские портреты, вероятно, портреты идолов майора Фитц-Дэвида, и мне не хотелось знать ничего более.
На пути к лестнице я прошла мимо одного из столов и заметила два ключа, которые майор оставил мне.
Маленький ключ тотчас же напомнил мне о шкафчиках под книжными полками. Странно, что я до сих пор не обратила на них внимания! Теперь у меня явилось внезапное предположение, что именно в них-то, за их запертыми дверцами, и скрывалось то, что мне было нужно. Я поставила лестницу на место и решила осмотреть запертые шкафы. Их было три. Когда я открыла первый из них, пение наверху прекратилось. Внезапный переход от музыки к мертвой тишине произвел на меня какое-то подавляющее действие. Причиной этого были, вероятно, мои расстроенные нервы. Следующий звук в доме, простой скрип сапог на лестнице, заставил меня содрогнуться. Мужчина, сходивший с лестницы, был, вероятно, учитель пения, кончивший Урок. Я услыхала, как затворилась за ним наружная дверь, и вздрогнула опять, как будто в этом знакомом звуке было что-нибудь ужасное. Однако я постаралась овладеть собой и приступила к осмотру первого шкафа.
Он был разделен полкой на два отделения. В верхнем не было ничего, кроме ящиков с сигарами, расставленных рядами один под другим. Нижнее было занято коллекцией раковин, сваленных в беспорядочную кучу. Майор, очевидно, дорожил больше сигарами, чем раковинами. Я тщательно осмотрела нижнее отделение в надежде найти что-нибудь интересное, но, кроме раковин, в нем не было ничего.
Открыв второй шкаф, я внезапно заметила, что в комнате стемнело. Я взглянула в окно. Было еще не поздно. Темнота произошла от набежавших туч. Дождевые капли стучали о стекла, осенний ветер мрачно свистел в углах двора. Я поправила огонь в камине. Нервы мои расходились опять, руки дрожали, я сама не понимала, что делалось со мной.