Бесшумными тенями проскользнули друзья в угол двора, где в течение целого года их ждал неразгаданный и молчаливый Волчий Колодец.
Костя нащупал под оградой переданные Генкой клещи, веревку и лопату и отдал Сереже.
— Постойте тут, — прошептал Сережа. — Костя, не сопи же так громко! Прислушивайтесь, чтобы никто не подошел, а я пока попробую оторвать доску. Я проверял днем — там одна совсем слабо держится.
Мальчик пролез за дровяной сарай. Хотя в небе ярко светила луна, за сараем был полумрак.
Он уверенно нащупал дощатый настил над колодцем и взялся за клещи: вторую с края, самую широкую, доску нужно оторвать… Но что же это?
Доска была уже оторвана и отброшена в сторону. Странно, кто бы это мог сделать? Сережа засветил фонариком, и рука его от неожиданности дрогнула: к соседней доске была привязана и спущена вниз толстая веревка.
Мальчик прислушался. Полная тишина. Тогда он взялся за веревку и потянул к себе. Внезапно кто-то с силой рванул веревку вниз.
Сережа стремглав кинулся прочь.
— Бегите! — бросил он на ходу.
Все трое, как подхваченные вихрем листья, вмиг очутились в противоположном конце двора.
— Ребята, в Волчьем Колодце кто-то сидит! — отдышавшись, сообщил Сережа.
— Не врешь? — недоверчиво спросил Славка.
— Да где — врешь! Доска оторвана, и веревка спущена в колодец. Я только взялся за нее, а снизу ка-ак дернет! Там кто-то есть! Но кто? Зачем?
— Может, Роман Петрович приказал рабочим очистить колодец? — предположил Костя.
— Ночью? Нет, ребята, как хотите, а тут что-то неспроста. Нужно узнать, в чем дело. Идем снова туда!
— Вон дед Захар ходит, давайте его позовем, — предложил Славка. — У него и берданка есть.
Ребята бросились к сторожу.
— Дедусь Захар, а дедусь Захар, идемте с нами — нужно вора поймать!
— Какого вора? — всполошился дед Захар и устремился к кладовой.
— Да нет, не туда, — перехватил старика Сережа. — В Волчьем Колодце кто-то сидит.
— В каком таком — Волчьем Колодце? — не мог понять сторож. — О чем вы болтаете?
— Ну, идемте же скорее с нами! — горячился Сережа, притопывая на месте от нетерпения. — Это вон в том углу, за дровяным сараем, есть такой забитый колодец…
— За дровяным сараем? А зачем вы, голубки, ночью за сараями шатаетесь? Кто вам позволил?
— Ой, ну никто не позволил, пускай нас за это накажут, но сейчас нельзя терять ни минуты! Костя, беги скорее к Роману Петровичу, разбуди его.
— Погоди! — схватил Костю за плечо сторож. — Мало начальнику днем с вами хлопот, вы еще ночью станете его тревожить? Я сам посмотрю, что там такое, вот только берданку заряжу. Ну и беда с таким народом!..
Но доска на Волчьем Колодце преспокойно лежала на своем месте, веревка куда-то исчезла, и вообще не было никаких признаков того, что туда кто-то спускался.
— Ну, где же он, ваш вор? — рассердился дед Захар. — Померещилось спросонья черт знает что, и морочите мне голову! Убирайтесь немедленно спать, а то уж, если я разбужу Романа Петровича, вам не поздоровится!
Тут старик наткнулся на брошенные Сережей клещи.
— А это что такое?
— Это… это наши клещи, — робко ответил Костя.
— Как — ваши? Откуда они у вас? Эге, да вот еще веревка с лопатой валяются… Вижу — воры тут и вправду побывали! Ну-ка, признавайтесь, откуда стащили?
Ребята молчали. Дед Захар наклонился, сунул в карман клещи и подобрал веревку с лопатой.
— А знаете ли вы, голубки, что бывает за воровство казенного имущества? Ведь за это в два счета из лагеря выставят, да еще родителям какой позор! Ну, что же с вами делать? А? Эх вы, сорванцы! Разве уж, по старой дружбе, выручить вас, дураков? Ладно уж, — старик добродушно махнул рукой, — приму грех на себя, скажу завхозу, будто для работы брал… Только знайте: еще разок увижу вас здесь — все как есть расскажу!
Вконец ошарашенные ребята возвратились в спальню и тихонько улеглись на койки. Но никто из них до утра так и не уснул…
Синие усы
Роман Петрович подымался вместе с солнцем. В половине шестого утра, чисто выбритый, с мокрой головой, бодрый и свежий, он выходит из своей комнатки и отправляется в обход по лагерю.
В эту пору лес особенно остро пахнет травой и грибами, а солнечные пятна на влажной листве трепещут, как невиданные золотые мотыльки.
У кухни, в чистом, белом халате, яростно точит о камень длинный разбойничий нож кухарка — дородная Олена Дмитриевна, а дед Захар усердно рубит дрова. Вот выскочил на крыльцо, без рубашки, с полотенцем через загорелое плечо, вожатый Виктор и мчится на речку купаться.
Ездовой Семен запрягает у конюшни Гнедого — отяжелевшего старого коня, а завхоз Аникей Степанович, озабоченно вздыхая, пересчитывает на телеге кучу пустых мешков. Не досчитав до конца, сбивается, сплевывает и начинает сначала.
Душистый табак еще не свернул своих белых звездочек, а уже ослепительными красками заиграли полосы сочных портулаков над чисто подметенными дорожками: дед Захар, аккуратный старик, еще с вечера всюду подметет!
Роман Петрович выходит на линейку. Огненным маком пылает пятиконечная звезда на верхушке высокой мачты. Через час на линейку ровным прямоугольником выстроятся «веселые и дружные», красной молнией взлетит по мачте вверх пионерский флаг и полыхнет, заструится в прозрачной лазури.
Ого, редколлегия успела уже вывесить в витрине свежий номер «Воинственного ежа». Ну-ну, кого там въедливый Степа Волошин поддел на колючку?
Роман Петрович с любопытством разглядывает газету. Вот толстый и приземистый, как бочка, Славка старательно загоняет в клетку испуганную Альфу — рыжую собачонку завхоза. Под карикатурой подпись: «Назначаю тебя в живой уголок на должность той лисицы, которую я не поймал!» Ниже — замазанный черной тушью квадрат. В верхнем уголке квадрата, едва освещенные коптилкой, две растерянные мальчишечьи рожицы над разобранным киноаппаратом. Подпись: «Докрутились», и пояснение: «Это наши киномеханики — Володя Столяр и Петя Сыч — проводят очередной киносеанс». А вон еще рисунок: неумолимая Оля Барабаш отнимает у пристыженных малышей голову подсолнуха и строго поучает: «Только несознательные грызут семечки; все сознательные употребляют одно подсолнечное масло!»
Ну, этим попадись только на зубок!
Посмеиваясь, Роман Петрович отходит от витрины и направляется в глубь территории. На одной из боковых дорожек валяется окурок. Начальник лагеря носком ботинка сбивает его прочь, но вдруг удивленно наклоняется. Его глаза, зоркие глаза бывшего летчика, замечают в окурке нечто достойное внимания.
Он быстро подымает недокуренную самокрутку, развертывает ее и высыпает на землю остаток махорки. Теперь на смятом, обгорелом клочке газетной бумаги отчетливо можно разглядеть голову веселого мальчишки со смешными синими усами.
Нет никакого сомнения — клочок для самокрутки вырван из той самой газеты, которую он достал в поезде. Она лежала в украденном портфеле… Неужели вор находится здесь, в лагере?!.
— Роман Петрович! — весело кричит вожатый Виктор. — Какая жалость, что вы не пошли со мной купаться. На речке — красота!
Лицо вожатого сияет широчайшей улыбкой, но, заметив хмурый вид своего начальника, он невольно смущается.
— Что это вы так разглядываете, Роман Петрович?
— Да так, мелочь одну… — Роман Петрович быстро прячет клочок газеты в карман. Внешне он уже вполне спокоен, лишь густые брови его слегка насуплены.
Словно ничего не случилось, начальник продолжает обход лагеря.
Смятение
Гриць Колосок, розовый после сна, как это погожее летнее утро, вздымает к солнцу звонкий горн:
«Вста-вай!.. Вста-вай!.. Вста-вай-те на за-ряд-ку!..»
Около умывальников быстро вырастает шумливая очередь. Все вспоминают ночное происшествие с ящерицами и хохочут. Громче всех хохочет круглолицая толстушка Таня — виновница ночного переполоха.
Геннадий ищет Костю. Вот он где, Костя, — стоит в сторонке с Сережей и Славкой и о чем-то перешептывается. Генка издали, красноречиво жестикулируя, изображает руками клещи: пора, мол, возвратить взятое. Но Костя, словно не замечая его, смущенно отводит глаза. Подойти поближе Генка не решается: он крепко запомнил Славкину угрозу и предпочитает не попадаться ему на глаза.
— Вон пошел Роман Петрович. Давайте догоним его и обо всем расскажем, — шепотом уговаривал Сережу Костя.
— Правда, Сережка, лучше рассказать, — поддерживает его Славка. — Влетит, конечно, за ночную вылазку, но что поделаешь…
— А про казенное имущество вы забыли? «Где, — спросит Роман Петрович, — взяли?» Конечно, Генка, возможно, и ветряк, но парень постарался, оказал нам услугу, а мы теперь что же, выдавать его станем? По-товарищески это будет?
Славка с Костей опускают головы.
— А мы скажем, что сами стащили, — вздыхая, решает Костя.
— А где? Где? Ведь ты, Костя, даже не знаешь, откуда Генка все это стащил. Теперь дед Захар обещал все уладить, а если дело дойдет до Романа Петровича, так он тоже молчать не станет: зачем ему перед начальником брать вину на себя? Тогда уж, хочешь не хочешь, а про Генку придется сказать… И потом — что, если Роман Петрович нам вообще не поверит? Скажет — померещилось. А чем мы докажем? Чем? Ведь доска оказалась на месте… Вон и дед Захар, на что уж доверчивый и добрый, и тот не поверил, даже рассердился. И выйдет, что мы не только нарушители дисциплины и предатели, но еще и лгуны. Станем посмешищем для всего лагеря!
Славка с Костей уныло умолкают. Стать посмешищем для всего лагеря — это уж слишком! Может, и действительно лучше промолчать?
— За дровяным сараем было темно… Может, и верно тебе только показалось? — нерешительно спрашивает Славка.
— Вот видишь, даже ты сомневаешься, а хочешь еще, чтобы Роман Петрович поверил!
— Да я не сомневаюсь… Только, как-то чудно оно получается…
— Знаете что? Давайте подождем Томку, — убедительно шепчет Костя. — Тогда все вместе и придумаем, что делать.
Сереже сейчас не до самолюбия: действительно, хорошо бы посоветоваться с решительной, предприимчивой подругой. А она вот-вот приедет.
— Славка, — закричал с веранды дежурный по живому уголку. — Можно кукушонка вчерашними макаронами кормить?
— Погоди, я сейчас приду!.. — откликнулся Славка. — Значит, условились: будем ждать Томку?
Сережа мрачно промолчал, и, не дождавшись ответа, Славка побежал на веранду, где нетерпеливо разевал клюв голодный кукушонок.
Дед Захар выручает ребят
Роман Петрович задумчиво шагал из угла в угол.
В дверь постучали.
— Войдите!
В комнату вошел грустный, с перевязанной щекой завхоз.
— Что это с вами, Аникей Степаныч?
— Зуб окаянный замучил, — пожаловался тот. — Ходил только что в медпункт, там Галина Григорьевна уже щипцы кипятит — рвать собирается.
— Страшно?
— Страшно… — содрогнулся завхоз. — Будто смертушка моя приходит. Ну, авось жив останусь! Вот, Роман Петрович, подпишите эти документы.
Роман Петрович подписал бумаги и пожелал Аникею Степановичу поскорее избавиться от ненавистного зуба.
— Да, чуть не забыл, — обернулся уже с порога завхоз. — Не спал я этой ночью, и послышалось мне, уже перед рассветом, что ваши воспитанники по лагерю бродили.
— Кто именно? — насторожился Роман Петрович.
— Кто именно, не разобрал: в голове шмели жужжали от боли. Спросите лучше сторожа, мне и его голос послышался.
— Проверю. Спасибо, что сказали.
Немного погодя Роман Петрович вызвал сторожа.
Дед Захар учтиво поздоровался, старательно пригладил на голове черную, без проседи, копну волос и деликатно присел на краешек стула. Свой картуз он осторожно положил на край стола.
— Звали, товарищ начальник?
— Звал, Захар Иванович, Что у вас за шум был сегодня на рассвете?
— Когда? Так это же девчата ящериц испугались.
— Да нет, после того. Говорят, какие-то ребята по лагерю слонялись. Безобразие!
— Ребята? Что-то не припомню… A-а, выходили, правда, из спальни двое или трое — живот заболел, за ужином перестарались, — рассмеялся сторож. — Ну, посудачили со мной минутку и назад воротились. А так — не беспокойтесь, все было благополучно, можете на меня положиться.
— Ну что ж, тем лучше! Я не задерживаю вас больше, Захар Иванович.
Дед Захар встал и потянулся рукой за картузом.
— Какой странный у вас шрам на руке, — заметил Роман Петрович, присматриваясь к большой, поросшей рыжими волосками руке старика. — Точно подковка… Отчего он?
— Где? А, этот… да уж не упомню, откуда он взялся, — сторож быстро опустил руку с картузом вниз. — Мало ли шрамов за жизнь наживешь? Так я пойду, товарищ начальник.
Роман Петрович вынул из кармана портсигар, достал папироску и закурил.
— Прошу, Захар Иванович! Или вы махорочку предпочитаете?
— Да как сказать, — замялся сторож. — Решил бросить курить, товарищ начальник, и не соблазняйте лучше… — Чтобы не поддаться соблазну, дед Захар даже отступил к двери. — Ну, я пошел. А на моем дежурстве все было спокойно, не сомневайтесь.
Роман Петрович некоторое время неподвижно сидел за столом, устремив взгляд на дверь, которую тщательно прикрыл за собой сторож.
— Странно… очень странно… — взволнованно пробормотал он и вдруг решительно поднялся и быстро вышел из кабинета.
— Запрягай, Семен! — приказал он ездовому. — Сейчас в район поедем.
Товарищ Орлов интересуется костюмами
Сережа пригорюнившись сидел на лавочке. На коленях у него лежала раскрытая книжка, но ему не читалось.
На веранде, за перегородкой, Славка усердно песочил кого-то за лень и небрежность.
— Ну разве это свежая трава? Кого ты обманываешь? Какой заяц станет есть такую траву? А где гусеницы для кукушонка? Где гусеницы, я спрашиваю? Ты ведь дежурный по живому уголку и должен знать свои обязанности!
Хорошо Славке: он увлекся своей работой в живом уголке и больше ничто его не тревожит. А вот Сережу неотступно преследует воспоминание о ночном происшествии у Волчьего Колодца. За эти два дня он даже осунулся, и встревоженный Виктор Михайлович заставил мальчика пойти в медпункт и измерить температуру.
На лавочку, рядом с Сережей, опустился товарищ Орлов, гость Романа Петровича, который вчера приехал в лагерь. Этот невысокий, крепкий человек лет сорока, с моложавым, подвижным лицом и быстрым взглядом чуть лукавых карих глаз, был очень компанейским дядей. Он быстро перезнакомился со всеми взрослыми обитателями пионерлагеря, а с пионерами легко и просто подружился. Потому Сережа и не удивился, когда товарищ Орлов дружески хлопнул его по плечу и спросил:
— О чем закручинился, добрый молодец?
— Так, — безучастно ответил Сережа. — Не весело…
— Не весело? Вот те на! Чтобы такой боевой парень да грустил?
Сережа сковырнул с лавочки янтарную слезинку смолы и промолчал.
— Не знаю, не знаю, — продолжал товарищ Орлов. — Это уж мне, старому воробью, простительно и поскрипеть малость, да и то, как попал в ваше лесное царство, всю усталость как рукой сняло! Кстати, я слышал — вы к карнавалу готовитесь?
— Ага, к карнавалу, — вяло кивнул Сережа. Он даже к карнавалу утратил интерес.
— Так это же чудесно! Эх, был бы я твоим ровесником, смастерил бы себе такой костюм, что все вокруг от зависти закачались!
— Ну, я думаю, и так закачаются, — оживился наконец Сережа.
— Понимаю! — хитро подмигнул Сереже собеседник. — Какой же костюм ты себе придумал?
— Это пока секрет.
— О, что касается секретов, то на меня смело можешь положиться — я умею хранить чужие секреты. А любопытно было бы взглянуть: ведь я вечером уеду отсюда, и на карнавале мне не удастся побывать.