— Сергейка!
Но Сережа сделал страшные глаза, бесцеремонно зажал ей рот рукой и зашипел:
— Ч-ш-ш-ш!..
Не обращая внимания на Томкино возмущение столь необычной встречей, он схватил ее за руку и уволок за собой.
— Потом я тебе все расскажу, — шепнул он. — А сейчас пойдем за теми двумя, что прошли впереди. Ты их видела? Только тише, как можно тише! Придержи Вьюна, чтобы не лаял.
Вьюн несет записку
— Вот здесь придется подождать, — показал сторож на мостик через узенькую пересохшую речушку. — Шофер обещал сюда подъехать.
Долговязый огляделся и с одобрением хмыкнул. Действительно, место оказалось очень удобное: с одной стороны к шоссе сплошной стеной подступал лес; с другой, открытой стороны, издали виден был всякий, кто приближался сюда.
Они залегли в зарослях, над самой дорогой. Сережа с Томкой и Вьюном тоже замаскировались в сторонке, за кустами. И только тогда мальчик радостно улыбнулся и крепко пожал Томкину руку.
— Томка, так ты приехала?
— Нет, я у себя в Боготоле, — все еще сердито фыркнула Томка. — И снится мне, что все мальчишки из Зубровского лесничества сошли с ума. Один сидит на Яблоневском тракте, как пень, и бубнит какие-то цифры…
— Генка!.. — схватился за голову Сережа. — Ой-ой-ой!..
— Второй заставляет меня ползти через весь лес за какими-то людьми… Я себе все коленки поободрала!
— Так ты же, Томка, ничего не знаешь! Они — эти вот, что там засели, — выкрали из нашего Волчьего Колодца бумаги…
— Бумаги? Из Волчьего Колодца? Какие?
— Я пока не знаю точно какие, но какие-то очень важные. Тот кудлатый старик — это сторож из нашего лагеря…
Сережа наскоро рассказал подруге о событиях последних дней.
— Их надо задержать и узнать, кто они такие! — всполошилась девочка. — Беги скорее в лагерь или в лесничество, а я их одна покараулю.
Сережа нерешительно посмотрел на часы:
— А что, если не успею? Бежать далеко, а через полтора часа за ними придет машина, и тогда они удерут. Ты же одна их не задержишь.
— Но ведь нужно немедленно сообщить! Мне, что ли, сбегать? Погоди, Сергейка, а не может ли Вьюн отнести записку в лесничество?
— Вьюн? Вот это идея! Томка, я всегда знал, что ты хоть и девчонка, но молодчина. Вьюн будет нашим связным.
Сережа достал из кармана карандаш и тетрадь, вырвал страничку и, подумав, написал:
Над дорогой, около Заячьего брода (там, где мостик), укрылись подозрительные люди. Один из них — наш дед Захар из лагеря, другой — какой-то неизвестный. Они выкрали из Волчьего Колодца важные бумаги. В четыре… — тут Сережа зачеркнул слово «четыре» и написал — в шестнадцать ноль-ноль за ними должна приехать машина — «ЗИС-150», номер ЩБ 16–24. Этот грузовик возит из лесхоза бочкотару в Белогорье. Нужно немедленно задержать!
Сергей Дьяченко. Тамара Седых.
26 июля, 14 часов 22 минуты.
Примечание: Волчий Колодец — в углу лагерной территории, за дровяным сараем. А бумаги, как проговорился сторож, инженера Коваля.
— Толково написал! — похвалила Томка и, завязав записку в уголок своего носового платочка, прикрепила к собачьему ошейнику.
Сережа с силой толкнул Вьюна вперед:
— Домой! Ну! Домой, Вьюнок!
И умный пес пустился бежать, только папоротник за ним зашумел.
В лагере тревога
Виктор Михайлович уже стал беспокоиться: сигнал на обед, а Сергея и Гены все еще нет.
После обеда вожатый собрался было сам на розыски своих неудачливых разведчиков, как тут вернулся мрачный, расстроенный Геннадий.
— Почему ты опоздал? Где Сережа?
— Откуда я знаю? Он пошел через овраг, а меня послал другой дорогой. Говорит: «Сиди и отсчитывай минуты, пока я не приду», «Отсчитывай»! Хорошо ему, у него ваши часы, а я чуть ли не два часа палочки на земле чертил… Сам, должно быть, давно пообедал, а я голодный… Он всегда смеется надо мной… «Ветряк», говорит… Сам он ветряк!
— Но Сергей еще не вернулся! Куда он мог деваться?
— Откуда я знаю. Может, он в сторожке у деда Захара засел.
— Ну ладно, иди обедать.
Виктору Михайловичу стало не по себе: неужели Сережа способен так скверно подшутить над товарищем, а заодно и над своим вожатым? Правда, он не хотел брать с собой Генку, но все же не верится… А может, и в самом деле забрался в сторожку к деду Захару? Увлекся возней со своим костюмом и обо всем позабыл? Мальчишка ведь!
Виктор Михайлович торопливо направился к сторожке. Вблизи нее, под тенистым кленом, на скамейке читал газету товарищ Орлов.
Виктор Михайлович вбежал на крылечко и дернул за дверную скобку. Дверь оказалась запертой изнутри. Он постучал, прислушался и постучал сильнее. Никто не отозвался. Пожалуй, Сережа действительно здесь: старик давно бы открыл. Вожатый энергично забарабанил кулаком в дверь.
— Эй, кто там есть? Откройте!
— Так и дверь недолго вышибить! — засмеялся, подходя к вожатому, товарищ Орлов. — Крепко, однако, спит ваш старикан — мертвого легче разбудить.
— Да нет, это, верно, парнишка один наш, Сережа, засел в сторожке: все секретничает, к карнавалу готовится.
— Сережа давно ушел и больше не приходил. Там один Захар Иванович отдыхает.
Товарищ Орлов подошел к окошку и заглянул в него:
— Вот, полюбуйтесь, укрылся с головой и спит.
— Ну пусть спит, не будем беспокоить. А я надеялся, что Сережа у него.
Товарищ Орлов, прильнув лицом к мутному стеклу окошка, напряженно к чему-то присматривался. Внезапно он сильно, рывком, нажал на оконную раму. Звякнуло стекло, рама подалась, и товарищ Орлов, к величайшему изумлению вожатого, с ловкостью акробата проскочил внутрь сторожки.
Виктор Михайлович побежал к распахнутому окну и ахнул: товарищ Орлов стоял перед дедовой кроватью с одеялом в руках, а на кровати лежала… большая охапка разного тряпья.
Вожатый, по примеру товарища Орлова, быстро проник в сторожку.
— Что же это? — с недоумением спросил он.
Не отвечая, товарищ Орлов отшвырнул одеяло в сторону и стал внимательно осматривать помещение.
В сторожке было только одно окно. Каким же образом мог уйти старик? Он приподнял половицу над небольшим погребком, в котором прежний сторож лагеря, Карп Данилович, хранил картофель, и выразительно свистнул. Виктор Михайлович тоже заглянул в подполье и под самым фундаментом увидел большое светлое пятно.
— Дыра?
— Вот именно! — С трудом сдерживая бешенство, товарищ Орлов пробормотал по своему адресу несколько крепких и весьма нелестных слов. — Кстати, почему вы разыскиваете Сережу?
— Потому, что он исчез.
— Исчез?
По лагерю зазвучал сигнал тревоги. Через несколько минут вся пионерская дружина выстроилась на линейку.
— Ребята! — Голос Романа Петровича был сдержанно-спокойным, но по тому, как мелко дергалась его щека, было понятно, что он очень встревожен. — Исчез один из наших пионеров — Сережа Дьяченко. Отряд старших немедленно приступит к розыску. Приказываю: соблюдать строжайшую дисциплину и безоговорочно слушаться Виктора Михайловича. Необходимо внимательно осмотреть участок леса вокруг лагеря, особенно овраг, через который пошел Сережа. И не теряйте ни минуты!
К Роману Петровичу быстрыми шагами подошел товарищ Орлов.
— Ваш телефон испорчен. Видимо, поврежден провод, — вполголоса сказал он. — Досадно, что лагерь не имеет автомашины… Дайте мне поскорее лошадь.
Отряд вышел на поиски
— Сережа-а-а!..
«…А-а-а!..»
— Ау-у-у!..
«…У-у-у!..»
Перекатывается по лесу эхо и, ослабев, замирает.
— Конечно, это ты виноват, — придирается к Геннадию Иринка. — Зачем ты бросил его одного в лесу? А еще товарищ, называется!
Бедный Генка беспомощно шевелит губами, мигает белесыми ресницами и с горечью сопит. Разве этой Иринке что-нибудь докажешь? Встревоженный Костя молча вопросительно поглядывает на всех большими испуганными глазами и ни на шаг не отходит от Славки. А помрачневший Славка сосредоточенно и деловито обшаривает каждый куст.
— С этого места, — остановившись, показывает Генка, — он меня послал сюдой, а сам пошел тудой…
— «Сюдой-тудой»! — передразнивает Иринка. — Говорить толком не умеет! У нас в Артеке…
— Оставь, Иринка! Ну чего ты пристала к нему? — сдерживает цокотуху вожатый. — Геннадий дело говорит: от этого места нам нужно разделиться и идти двумя путями — ведь Сережа может возвращаться и той и другой дорогой.
Виктор Михайлович разбил отряд на две группы — «девчоночью» и «мальчишечью», как определил Степа Волошин. Группу девочек вожатый повел сам в направлении разбитого молнией дуба, группу же мальчиков возглавил Славка, как самый авторитетный и знающий лес парень. Их путь лежал через овражек.
Ребята тщательно присматривались к малейшим следам — примятой траве, сломанным веточкам, но мало ли в летнее время таких следов в Зубровском лесу? Догадаешься разве, кому они принадлежат?
— Серге-е-ей! Ау-у-у!..
«…У-у-у!..»
— Сережка! Отзовись!..
«…И-и-и-сь!..»
— Гляньте-ка! — испуганно попятился назад «киномеханик» Петя Сыч. — Кажется, на нас бежит волк…
По вырубке, прижав острые уши, к ребятам большими скачками несся во весь опор лохматый серый зверь.
— Вьюн! — узнав собаку, закричал Славка. — Да это же Сережкин Вьюн! Он на наши голоса прибежал.
Вьюн с размаху ударил передними лапами Славку в грудь, лизнул горячим языком Генку в губы и усердно завилял хвостом перед Костей.
— Вьюн, Вьюнок, откуда ты, милый?
Пес восторженно вертелся среди ребят и выразительно заглядывал им в руки. Степа Волошин первым заметил голубой Томкин платочек, привязанный к собачьему ошейнику.
Через минуту Степа Волошин бежал в лагерь. В его руке была крепко зажата Серёжина записка.
Славкина группа торопливо устремилась к Заячьему броду. На этот раз впереди шествовал Генка, так как он один точно знал, где находится это место.
Вьюн, словно желая убедиться, что от него больше ничего не требуется, некоторое время кружил по лесу, принюхиваясь к заячьим следам и облаивая ежей, а затем решительно направился обратно, к своему молодому хозяину.
Роман Петрович сам спускается в Волчий Колодец
Задыхаясь от стремительного бега, примчался Степа Волошин в лагерь и отдал Сережину записку Роману Петровичу.
В канцелярии весело покрикивал в телефонную трубку незнакомый паренек бравого вида.
— Готово? — нетерпеливо спросил у него Роман Петрович, прочтя записку.
— Все в порядке, товарищ начальник, связь восстановлена! — бойко отрапортовал тот и, весело насвистывая, удалился.
Роман Петрович схватил телефонную трубку:
— Алло! Алло! Кленовое? Дайте 0-10! 0-10? Говорит Мороз… От Сергея есть записка… Только что… Да, да, сейчас прочту.
Роман Петрович громко и внятно прочел в трубку записку.
— Что? Нет, нет, не ошибаюсь, тут так и написано — «бумаги инженера Коваля», Волчий Колодец? Признаться, впервые слышу, но за сараем действительно есть какой-то колодец, забитый досками… Понятно… Сейчас же спущусь туда лично… Да… Но меня тревожит положение Сережи… Как бы чего не случилось! Ведь через сорок пять минут за этими негодяями приедет машина… Вполне успеете?
Роман Петрович положил трубку и, обернувшись, обратился к Степе Волошину, неподвижно замершему у двери:
— Вот что, дорогой, найди-ка мне быстренько Аникея Степаныча!
Гордый своей миссией, Степа помчался за завхозом. Мысленно он уже видел специальный выпуск лагерной газеты и свою потрясающую статью в ней под громким заголовком — «Тайна Волчьего Колодца»…
Ездовой Семен, при помощи Аникея Степановича, отбил и отбросил в сторону все тяжелые дубовые доски, закрывавшие доступ в колодец.
Весть о том, что сейчас начальник лагеря будет спускаться в какую-то таинственную яму, вмиг облетела лагерь, и к дровяному сараю сошлись почти все его обитатели. Особенно волновались малыши, что, однако, не помешало Вере Ивановне увести их от сарая на спортплощадку. Из ребят, разрешили остаться только Степе Волошину, учитывая его несомненные заслуги.
…И вот, ловко перебирая веревку руками, Роман Петрович поднялся из колодца на поверхность. Его окружили взволнованные сотрудники:
— Ну? Там что-нибудь есть?
— Было. В разрытой яме остался кусок просмоленного брезента, и на дне колодца валялось это…
Роман Петрович показал затоптанные тяжелым сапогом, пожелтевшие от времени и сырости два листка бумаги, исписанные мелким, неровным почерком.
— Похоже — какое-то письмо… только без начала.
Роман Петрович пробежал глазами первые строки и, уже не в силах оторваться, стал вполголоса читать.
Отрывок из письма
«…но в последнее время я перестал доверять лаборанту Крону. Слишком назойливым стало его внимание ко мне и моему изобретению. Наши прежние дружеские отношения и откровенные беседы начали меня тяготить: пожалуй, я был излишне доверчив…
Непростительной ошибкой стало наше опоздание с эвакуацией лаборатории — ее необходимо было вывезти с первыми эшелонами эвакуируемого завода. Но так хотелось выиграть хоть день-другой для окончательной проверки последних расчетов! Правда, наш образец оказался вполне удачным, но при массовом производстве УПК могли возникнуть осложнения в последней, самой главной, стадии технологического процесса. А эвакуация лаборатории оттянула бы эти испытания на два — три месяца…
Накануне эвакуации жестокий приступ застарелой болезни свалил меня с ног, приковал к постели. И вот — налет фашистских стервятников, прямое попадание тяжелой фугасной бомбы… Когда я приплелся на завод, то увидел на месте нашей лаборатории бесформенную груду развалин.
Погиб мой верный помощник, прекрасный человек — инженер Пахомов, погибла талантливый химик — Валентина Петровна Гурченко, погиб Дубяго… — мои помощники мои товарищи… Каким-то чудом уцелел только Крон.
В тот страшный момент я даже забыл, что погибло и мое изобретение — смысл всей моей жизни, плод творческих усилий. Крон проявил ко мне самое горячее сочувствие, уговаривал немедленно ехать домой и ложиться в постель. Но я не мог, не мог… Наверное, я мешал всем — на меня всё покрикивали какие-то люди с лопатами и носилками… Я послушно отходил в сторону и тут же возвращался, снова мешая всем. Повторяю, потрясенный гибелью товарищей, я в то время не думал об УПК, вспомнил о ней лишь тогда, когда из-под развалин извлекли сейф. Он оказался невредимым.
Это было неожиданным счастьем — ведь в сейфе хранился тот самый портфель со всеми расчетами.
Помню, как меня поразили в ту минуту глаза лаборанта Крона, их торжествующее, хищное — именно хищное! — выражение. И тогда мои смутные подозрения превратились в уверенность: Крон — враг.
Очевидно, мне следовало сразу же заявить об этом, но ведь у меня не было ни малейших доказательств! И все же я это чувствовал, я не мог ошибиться!
Пишу бессвязно, пойти теряя сознание, на каком-то корявом пне, в лесу. Поэтому буду краток.
В день катастрофы мы узнали, что взорван мост через реку и эвакуация по железной дороге уже невозможна. Крон не отходил от меня ни на шаг. К вечеру наш город был захвачен танковым десантом противника. С невероятными ухищрениями мне удалось, захватив портфель с расчетами, скрыться.
Уже четвертый день я пробиваюсь на Восток. Приступы проклятой болезни совершенно измучили меня. Боюсь не за свою жизнь, а за судьбу УПК, которой — я в этом твердо уверен — суждено намного приблизить эру полного изобилия для моего народа.
Но меня могут схватить, и тогда документы попадут в руки врага. Нет, только не это! Свое детище я отдам лишь своей Родине!
Во избежание риска я решил спрятать пакет с документами в этом глухом и безопасном месте. Если не удастся перейти линию фронта, то, во всяком случае, у меня хватит еще сил найти здесь, в тылу у врага, верного человека и сообщить ему, где спрятаны бумаги.
М. Д. Коваль
18 августа 1941 года.