–?Моя совесть чиста, — с горечью возразил чревовещатель, — однако же я арестант, с меня не спускают глаз и, если бы вы надо мной не сжалились, то мне пришлось бы носить позорные наручники.
–?Но вы их не носили, — сказал унтер-офицер, — и обяжете меня, если не упомянете об этом при следственном судье.
–?О, будьте уверены, я вас не скомпрометирую.
Унтер-офицер вышел, запер за собой дверь, а ключ положил в карман. Чтобы дойти до дома мэра, ему нужно было только перейти через площадь. Жан-Мари отворил ему, протирая глаза. Этот молодой человек, ложившийся обыкновенно в девять часов, был в очень дурном расположении духа, вследствие того, что его разбудили за полночь.
–?Да когда же, наконец, все улягутся? — спросил он.
–?Меня это не касается, — сказал унтер-офицер. — Я пришел к следственному судье… Где он?
–?В своей комнате… в самой лучшей комнате! Весь дом из-за него перевернули вверх дном! Я вас сейчас проведу. Он там с сыщиком из Парижа. Ну и денек!.. Мало того: мне приказано в пять часов утра отвезти телеграмму в Малоне! Хоть совсем не ложись спать! Нет, слуга покорный! Если будет так продолжаться, пусть мне прибавят жалованье, не то я отправлюсь в Руан и поступлю там в половые… и сменю имя! Жан-Мари — деревенское имя… я назовусь Юженом…
–?Это меня не касается, — повторил унтер-офицер.
–?Разумеется… Вот дверь к судье. Если возможно, капрал, заканчивайте поскорее, пора спать.
Этот монолог Жан-Мари произнес, поднимаясь по лестнице в бельэтаж. Прибавим, что деревенский грум, держа свечу неловкой рукой, закапал стеарином ступени. Унтер-офицер тихонько постучался в указанную дверь.
–?Войдите, — было ему ответом.
Он отворил дверь и очутился перед судьей. Тот сидел за маленьким столиком, на котором были разложены акты, составленные письмоводителем, и письмо господина Домера к Жоржу Праделю. По другую сторону стола стоял Жобен. Следственный судья казался мрачным и озабоченным.
–?А, это вы, капрал? — сказал он. — Ну что?
–?Все, господин судья, исполнено в точности… Мы немного задержались, но это потому, что вы приказали взять его по окончании представления.
Жобен вздрогнул.
–?Итак, его взяли? — воскликнул он невольно.
–?Разумеется. Мариго стережет его в тюрьме при мэрии.
–?Оказал ли он сопротивление? Пытался ли бежать? — спросил судья.
–?О нет, нисколько! Он тих, как ягненок… очень удивлен, правда, и это понятно. Он, по-видимому, ничего не знает. Он отставной солдат, этот Сиди-Коко… Зуав… Спас своего офицера в Африке. У него есть медаль, и он, вероятно, честный человек…
На лице Жобена отразилась радость. Судья же подскочил от удивления.
–?Он! Честный человек! Что вы!..
–?Да, господин следственный судья, — возразил агент сыскной полиции. — Если бы у него было на совести два убийства и триста пятьдесят тысяч франков в кармане, то он не стал бы ждать жандармов… он был бы уже далеко.
Не отвечая Жобену и обращаясь к унтер-офицеру, судья продолжал:
–?Расскажите все подробно.
Жандарм изложил все, что нам уже известно, умолчав лишь о наручниках. В заключение он сказал, что арестант желает немедленно предстать перед тем, кто может одним словом вернуть ему свободу, и прибавил:
–?Прикажете его привести?
Судья покачал головой.
–?Не сейчас, — ответил он, — и у меня есть на это свои причины, но я допрошу его завтра, или, лучше сказать, сегодня утром, не здесь, а в замке… Я полагаю, что у меня есть средство заставить его признаться, если он виновен, и в минуту ужасного испытания я прочту истину в его глазах.
–?Могу ли я, господин следственный судья, увидеть арестанта? — спросил полицейский.
–?Нет! — возразил судья. — Я полностью доверяю вам, Жобен, вы это отлично знаете, и мой отказ не может вас оскорбить. По причинам, которые вам будут скоро известны, мне нужно, чтобы никто не общался с обвиняемым… Отдайте приказание жандарму, наблюдающему на арестантом, не отвечать ни на какие его вопросы.
–?Будет исполнено, господин судья, — ответил унтер-офицер.
–?Вы же приходите ко мне за приказаниями в пять часов утра.
–?Слушаю, господин судья.
Жандарм поклонился и вышел из комнаты. В коридоре он увидел Жана-Мари, который дремал, сидя на корточках. Слуга проснулся и спросил печальным и в то же время сердитым голосом:
–?Когда же этому настанет конец?
Деревенский грум получил неизменный ответ:
–?Это меня не касается…
–?Господин следственный судья, — сказал Жобен, — я намерен проститься с вами… Буду к вашим услугам в пять часов утра, но если понадоблюсь вам раньше, то меня можно найти в трактире «Яблоко без зернышек».
–?Мне вы нужны сейчас, — возразил судья. — Сядьте, возьмите перо и пишите…
–?Что писать?
–?Телеграмму начальнику сыскной полиции, в двух экземплярах, в полицейскую префектуру и к нему на квартиру, для того чтобы он, не теряя ни минуты, отправился в Гранд-отель, выяснил там, куда подевался Жорж Прадель и тотчас телеграфировал мне…
Жобен уже строчил пером по бумаге.
–?Вот, — сказал он, окончив писать и подавая листок следственному судье.
–?Хорошо, — произнес последний. — В пять часов утра эту депешу отвезут в Малоне… Мы можем получить ответ раньше девяти. Прощайте, Жобен. Я вам советую немного отдохнуть, потому что, как я предвижу, завтрашний день будет утомительным…
–?Меня ничто не утомляет, — возразил агент. — Я железный… Этого требует мое ремесло.
Направляясь в трактир, полицейский говорил самому себе:
–?Что ни делай наш любезный судья, а он не докажет виновности чревовещателя, что же касается Жоржа Праделя, то те вещи, которые казались мне ясными, теперь уже не так очевидны. Зачем лейтенант назвал свое имя Жану Поке? Зачем он забыл портсигар в своей комнате? Почему не сжег письмо от дяди? В голову лезут страшные мысли… Ну, да нечего теперь об этом думать. Завтра будет виднее!
XXII
В ту минуту, когда у господина Фовеля заканчивался ужин, доктор Гренье вручил свой рапорт следственному судье. Из этого рапорта было видно на основании показания маленькой Жервезы, что так как Жак Ландри и Мариетта поужинали в восемь часов вечера, то двойное убийство произошло около полуночи. Следовательно, убийца имел в своем распоряжении достаточно времени для того, чтобы оставить замок и скрыться. «Он, вероятно, как стрела полетел в Малоне, — думал Жобен, — и сел на один из поездов в Париж или в Гавр… Быть может, он уже на пароходе, идущем в Америку».
В пять часов утра угрюмый и сонный Жан-Мари отправился на телеграфную станцию, чтобы послать депешу Жобена. В то же время унтер-офицер явился к следственному судье, который уже проснулся.
–?Возьмите троих ваших людей, — сказал ему судья, — и отведите арестанта в замок. Не позволяйте никому с ним говорить. Когда прибудете в замок, не выпускайте его из виду и ждите меня.
–?Слушаюсь, господин судья.
Сиди-Коко провел печальную ночь. Видя, что следственный судья не зовет его к себе, он впал в ужасную тоску. Потом гнев и отчаяние постепенно утихли, и на их место пришла физическая и душевная усталость. Когда на рассвете унтер-офицер вошел в общинную тюрьму с тремя жандармами и сказал: «Мы пришли за вами…» — чревовещатель оживился.
–?Куда вы меня поведете? — спросил он.
–?Увидите.
–?Меня ожидает следственный судья?
–?Быть может, да, быть может, нет…
–?Узнаю ли я, наконец, в чем меня обвиняют?
–?Вероятно…
Дав эти туманные ответы, унтер-офицер прибавил:
–?Смирно! Ни слова! Ма-а-арш!..
И четыре жандарма, окружив арестанта, направились к замку. По пути они встретили не больше пяти-шести крестьян, которые смотрели на них разинув рот и выпучив глаза. Жобен уже находился в передней замка, куда ввели арестанта, но, повинуясь, как солдат, приказанию, отданному судьей, он ничего ему не сказал. Сиди-Коко, которому унтер-офицер велел сесть на скамью, воскликнул:
–?Я не вижу судью!.. Выслушает он меня, наконец? Ради бога, пусть он поторопится!
–?Терпение! — сказал ему унтер-офицер. — Черт возьми, вы же были солдатом! Будьте мужчиной!
–?А Жак Ландри, — продолжал чревовещатель, — знает ли он, что я арестован и нахожусь здесь?.. Он хорошо знаком со мной, хотя и не очень меня любит… Я бы хотел сказать ему одно слово… всего лишь одно слово…
Услышав имя Жака Ландри, жандармы посмотрели друг на друга с невыразимым изумлением.
–?Черт побери! — пробормотал один из них. — Ловкий молодец, хорошо выучил свою роль!
Чревовещатель, поняв, что ему не ответят, оперся локтями на колени и закрыл лицо руками. Больше получаса он неподвижно сидел в этом положении. Наконец, вошел следственный судья в сопровождении своего письмоводителя. Услышав звук шагов, арестант поднял голову. Он угадал, что находится в присутствии судьи, от которого зависит его судьба, он встал так быстро, так порывисто, что к нему подскочили два жандарма, и воскликнул:
–?По вашей воле, сударь, меня арестовали вчера вечером! По вашей воле я уже столько времени лишен свободы!.. Справедливость требует, чтобы мне сказали, в чем меня обвиняют.
Следственный судья, усаживаясь за стол, нахмурил брови и сухо ответил:
–?Вы находитесь здесь для того, чтобы отвечать, а не для того, чтобы задавать мне вопросы! Жандармы, подведите сюда этого человека. Письмоводитель, записывайте…
Чревовещатель подошел и встал перед судьей. Свет из широкого окна упал на его бледное лицо. Он твердо выдержал устремленный на него язвительный взгляд судьи.
–?Я знаю, какое уважение должно выказывать суду, даже тогда, когда суд ошибается… — сказал он. — Допросите меня, милостивый государь, я буду говорить только правду.
–?Ваше имя? — начал судья, между тем как письмоводитель окунул перо в чернила.
–?Антим Кокле.
–?Сколько вам лет?
–?Двадцать семь.
–?Где вы родились?
–?В Гавре.
–?Есть ли у вас семья?
–?Я уже давно сирота, да и к тому же я незаконнорожденный… Я никогда не знал своего отца.
–?Чем вы занимаетесь?
Чревовещатель покраснел.
–?В настоящее время, — вполголоса произнес он, — я принадлежу к труппе комедиантов Жерома Трабукоса… Прежде я был солдатом…
–?Вас прозвали Сиди-Коко?
–?Да.
–?По какой причине?
–?В Африке у нас был обычай прибавлять в шутку слово Сиди перед именами товарищей… Сначала меня называли «Сиди-Кокле» затем мало-помалу стали звать «Сиди-Коко». Я привык к этому имени и сохранил его.
–?Когда вы оставили службу?
–?Восемь месяцев назад.
–?Прослужив полные семь лет?
–?Нет. Я не выслужил полного срока. Жребий не пал на меня, но я продался, чтобы заменить одного молодого человека, который получил наследство и хотел выйти из военной службы. Я прослужил только четыре года.
–?Что это у вас за ленточка?
–?У меня есть медаль.
–?Имеете ли вы право носить ее?
–?О да, милостивый государь, я имею на это полнейшее право!
–?Докажите.
–?Патент на нее находится в моем чемодане, в Сент-Авите, вместе с документом о моей отставке и свидетельством о хорошем поведении…
–?Каким образом вы заслужили этот знак отличия?
–?В одном сражении я спас жизнь своему лейтенанту, рискуя собственной жизнью… В тот день я был ранен ятаганом в плечо и получил две пули в живот… Думали, что я не выживу…
–?А ваш лейтенант еще жив?
–?Да, он жив.
–?Как его зовут?
–?Вы сочтете это странным… Мой лейтенант — племянник господина Домера, у которого мы находимся в настоящую минуту, и зовут его Жорж Прадель…
Это имя, произнесенное при таких обстоятельствах, произвело неслыханное действие. Следственный судья так вздрогнул, как будто около него разорвался снаряд. Письмоводитель выронил из рук перо, и на протоколе расплылось большое пятно. Даже сам Жобен, обыкновенно хладнокровный, стал поправлять свое пенсне, что служило у него признаком сильного волнения.
Так Жорж Прадель и Сиди-Коко знали друг друга! Это открытие свело на нет все предположения сыщика. С этой минуты он стал считать неоспоримой виновность Жоржа Праделя, а сообщничество Сиди-Коко, в которое, как нам известно, он прежде не верил, показалось ему вполне вероятным. «Вчера, — подумал он, — я сделал ужасный промах! Что это со мной?..»
Следственный судья бросил на него торжествующий и почти насмешливый взгляд. Жобен смиренно опустил голову, а унтер-офицер сожалел, что накануне не надел наручники на Сиди-Коко, который — он в этом теперь не сомневался — заслуживал их вполне!
XXIII
После минутного молчания следственный судья продолжил прерванный допрос. Он спросил:
–?Итак, вы спасли жизнь Жоржу Праделю, племяннику Домера?
–?Да, — ответил Сиди-Коко.
–?И этот молодой человек, разумеется, был признателен вам за вашу самоотверженность?..
–?Господин Жорж?.. Признателен?.. О! конечно! У него добрейшее сердце! Когда я лежал в больнице, он навещал меня по три раза в день. Мне даже было совестно, так как, в сущности, я ведь просто исполнял свой долг. И потом он со мной обходился как с братом… Уговаривал меня остаться в полку…
–?Зачем же вы бросили службу?
–?Это было выше меня. Кое-что влекло меня во Францию…
–?Что именно?
–?Это касается только меня…
–?Правосудие хочет и должно все знать.
–?Господин судья, — прошептал Сиди-Коко, — я был влюблен… Это ведь может случиться с каждым?..
–?И в кого вы были влюблены?
–?В одну молодую девушку, и притом в честную!..
–?Как ее зовут?
–?Вам непременно нужно это знать?
–?Необходимо.
–?Ее зовут Мариетта Ландри… — пробормотал Сиди-Коко.
Судья ожидал такого ответа и потому не выразил никакого удивления.
–?Как давно вы знакомы с этой особой? — продолжал он.
–?Пять лет… Из-за нее я и поступил на военную службу.
–?Объясните.
–?Нужно вам сказать, господин судья, что Жак Ландри был прежде моряком. Он был помощником начальника одного из судов господина Домера и почти всегда находился в плавании… Дочь его, Мариетта, жила в Гавре со своей старой родственницей. Я также уроженец Гавра, и там я занимался всевозможными ремеслами, которые почти ничего мне не приносили… Водил иностранцев по городу, помогал разгружать суда, носил вещи на железную дорогу… Мне случалось служить в гостиницах. Я также продавал попугаев по поручению торговцев птицами. По вечерам я зарабатывал несколько су в трактирах посредством чревовещания, так как я от природы чревовещатель. Словом, я не умирал с голоду и много трудился, но, не имея настоящего ремесла, прослыл лентяем.
–?Эта репутация, вероятно, приводила вас в столкновение с местной полицией? — прервал его следственный судья.
–?Никогда! — воскликнул Сиди-Коко. — Клянусь вам! Мой злейший враг, если бы я имел врагов, не мог бы сказать ничего дурного обо мне!
–?Я выясню потом, можно ли этому верить… Продолжайте.
–?Я часто встречался с Мариеттой… Она была швеей и ходила в разные дома работать поденно. Я жил в каморке возле квартиры ее старой родственницы. Мариетта — красивая девушка, честная, скромная… Она иногда со мной разговаривала, по-дружески, как с соседом… Однажды я понял, что влюбился в нее… Я хотел ей это сказать, но всякий раз, когда я раскрывал рот, чтобы сделать признание, язык у меня не поворачивался… А между тем я все больше влюблялся, лишился аппетита и сна. Я следовал за Мариеттой как тень, и когда она входила куда-нибудь, то я ждал ее у дверей…
–?Это преследование должно было ужасно ей надоесть, — заметил следственный судья.
–?Я думаю, что оно ей не очень нравилось, — согласился чревовещатель, — но она не могла считать себя оскорбленной, потому что ни один влюбленный не был так скромен, как я.
Между тем Жак Ландри вернулся в Гавр на несколько недель после годового отсутствия и поселился у старой родственницы. Мне тотчас пришло в голову, что этим нужно воспользоваться. Я подходил к нему ни с того ни с сего, расспрашивал о его путешествиях. Моряки вообще охотно рассказывают о том, что они видели… Однако Жак относился ко мне довольно хорошо, за исключением тех случаев, когда я предлагал ему выпить пива. Тогда он отказывался наотрез. «Берегите свои деньги, — говорил он мне, — у вас их немного!»