Воробьев видел, как кровь брызнула во все стороны. Несколько капель упало на стекло.
Он сместился по ветке в сторону балкона и шагнул на его узкий мокрый карниз. Но когда перелезал через невысокий барьерчик, задел ногой стоящие на балконе стеклянные банки. Он прикусил губу, сжал до боли цевье автомата. Сам застыл, затаил дыхание. Клацнул шпингалет и окно отворилось. Воробьев увидел голову охранника, который до этого стоял у дверей комнаты.
— Кошка или голуби, — охранник бросил вниз окурок и, отхаркавшись, сплюнул. Рама со стуком захлопнулась.
Бобон лежал на полу без движения. В двух шагах от него стоял Полоз с намотанным на кулак электропроводом от водонагревателя.
Сняв предохранитель, Воробьев нащупал ручку балконной двери и осторожно нажал на нее. Однако давно немазаные петли выдали его, они скрипнули и на этот звук мгновенно отреагировал охранник, находящийся рядом со столом. Он поступил довольно грамотно: в прыжке подался в сторону Полоза и заслонил его, доставая на ходу пистолет. А Воробьева как будто вела нечистая сила. Он рывком откинул дверь и сделал это так напористо, что раздался звон вылетевших стекол, и тоже рывком ворвался в комнату. Падая за стол, резанул из автомата. Он пытался одной диагональной очередью достать сразу троих и отчасти это ему удалось. Тот, кто стоял у дверей, с вытянутой вперед рукой, рухнул на пол. Второй охранник, прикрывавший собой Полоза, и принявший изрядную порцию свинца, тяжело захрипел, однако продолжая нажимать на курок пистолета. Но смерть взяла свое: его ноги подкосились и он всей своей нешуточной массой завалился на подоконник и сполз на пол. Он явно мешал Полозу, который, отталкивая охранника, пытался высвободить руку с пистолетом, …
Воробьев, не спуская с блондина глаз, услышал как внизу, сдавленный глушителем, задолдонил автомат. Вслед за ним последовали одиночные выстрелы. Это был явно «глок», любимое оружие Буханца. И снова короткое автоматное токката. Воробьев отвалился к стене и осел на корточки. Их взгляды встретились. «стечкин», в недрогнувшей руке Полоза, смотрел в сторону Воробьева, а его автомат — давил на психику Полоза.
Лоб Полоза покрыла испарина, его большие, тонкие уши горели огнем, а ноздри наоборот — побелели и походили на две морские ракушки.
— У меня слишком слабый спуск, — предупредил оппонента Воробьев. — Поэтому давай, Полоз, быстрее договариваться.
— Дельное предложение, хмырь, только после такой разминки, — он кивнул в сторону лежащего рядом с ним охранника, — я первым из игры не выхожу. Вдвоем — ради бога, но не один и не первым. — Полоз свободной рукой вытащил из кармана плаща пачку сигарет и одну из них подхватил губами.
— Я мог бы тебе сейчас прострелить башку, — сказал Воробьев, — но ты нам нужен как главный свидетель… обвинения твоего шефа Раскола… Однако вечный спрос на тебя не будет. Даю на размышление одну минуту…
— Устанешь, мусор, ждать.
— Зачем убил моих людей?
— И тебя убью…
— Мы бы по-братски поделились с тобой, если бы ты был хорошим мальчиком.
— Заткнись, краснолобый, мне терять абсолютно нечего.
— Ты потому такой храбрый, что принимаешь меня за мента. Это самая большая твоя ошибка. Не бери пример с Фуры, не спеши в морозилку…
За дверью раздались непонятные шумы.
— Слышишь, мент, это идут мои люди, — Полоз переложил пистолет в правую руку. — Сейчас все решит численное превосходство.
— Еще раз ошибаешься, Полоз, все решит один точный выстрел.
Расклад для Воробьева был однозначный: если за дверью окажется человек Полоза, значит, его шансы испарятся в течение секунды, а если кто-то из его команды…Однако он не додумал до конца эту мысль — вместе с распахнутой дверью в комнату ввалился незнакомый человек и начал падать на пол.
Воробьев отреагировал первый:
— Как видишь, Полоз, численного преимущества у тебя не получилось…
— Сволочи! — взвыл Полоз. — Подняли руку на Гашетку. — И он, не целясь, выстрелил в сторону Воробьева.
У «стечкина» особый тембр, отнюдь не колоратурное сопрано, выстрел сильно саданул по ушным перепонкам. Одна пуля просипела возле самого уха, вторая цапнула его за плечо, вырвав с мясом кусок куртки. Еще не успели капли крови обагрить стену, как Воробьев вогнал полмагазина в подложечную область Полоза. Несколько мгновений долгое тело того трясла судорога, голова со смертельно сжатыми челюстями откинулась назад, в то время как пистолет продолжал посылать пулю за пулей. И все пули вошли в лежащего напротив телохранителя. Когда ствол «стечкина» последний раз дернулся и с дымком замер, Воробьев поднялся и, опираясь о стену, пошел на выход.
По всей лестнице тянулся темно-бурый штрих-пунктир. Это была кровь того, кого Полоз назвал Гашеткой и кто остался лежать в комнате.
Воробьев услышал сдавленный голос Буханца. Тот сидел на нижней ступеньке, в позе, в какой обычно сидят язвенники — согнувшись, подперев живот сложенными руками. Когда Воробьев оказался рядом с ним, он все понял: возле ног Буханца набралась порядочная лужица крови. Тот поднял искаженное болью и бледностью лицо.
— Нас тут хорошо прошерстили, — произнес он и сделал вялую отмашку рукой.
— Как же так? — изумленный Воробьев увидел в камуфляже и десантных ботинках лежащего человека. Лицо скрывал скомканный половик, который человек подгреб под себя, находясь в смертельной агонии.
Когда Воробьев зашел внутрь помещения, его поразили результаты побоища. Кругом валялись игральные карты, сигареты, битое стекло и много стрелянных гильз. В центре комнаты, на полу, рядком, лежали три трупа. Лиц не было видно, к подошве одного из них прилип желтый лист вместе с глиной. Справа, на диване, с откинутой к полу рукой, лежал бездвижный Рюмка. Его нейлоновая с капюшоном куртка была прострелена в нескольких местах.
Заполошный находился на полу, возле батареи. Воробьев оторопело огляделся, он искал Чугунова. Возвратившись в прихожую, спросил у Буханца:
— Где Чугун?
— Его тоже звездануло, он на улице.
— Как же вы попали в такую непруху? — спросил Воробьев.
Буханец скрипнул зубами, на глазах навернулась слеза…
— У Рюмки произошла осечка. Один из этих глотов находился в туалете. Когда мы уже были в прихожей, он внезапно появился из-за спины Заполошного и три пули всадил в Рюмку, а когда Заполошный повернулся, он и его двумя выстрелами уложил на месте… — Буханец, сглотнув слюну, продолжал: — Потом, этот сучара, рванул наверх, но я его все же достал.
— Это был Гашетка, дружок Полоза, — пытаясь разрядить гнетущую атмосферу, сказал Воробьев. — Это был Гашетка…
— Возможно…Он выскочил из туалета, — повторил Буханец и снова скрежетнул зубами. Поморщился, нестерпимо болела рана.
— А те трое, что лежат в комнате?
— Они играли в карты и, видимо, были под балдой. Когда я вошел и велел им тихо сидеть, они схватились за стволы и один из них успел даже выстрелить. Засадил, гад, мне в бок…Ну я их всех и порешил…
— Тебе не кажется, что это перебор?
— Не кажется…Ты бы видел, как они разделались с Рюмкой и Заполошным! Этот, как ты говоришь, Гашетка, вставил ствол ему в ухо и дважды выстрелил. Можешь посмотреть, что от мозгов Заполошного осталось на стене…А как ты, Вадим, себя чувствуешь?
— Ты можешь передвигаться самостоятельно? — вместо ответа спросил Воробьев.
Буханец со стоном поднялся.
— Тебя ведь тоже зацепило? — он рукой оперся о перила.
— Могло быть хуже…
Преодолевая боль в плече, Воробьев оттащил от порога человека в камуфляже и вышел на крыльцо. В лицо полыхнула влажная свежесть.
Чугунова он увидел сидящим возле строения, находящегося рядом с гаражом.
— Руслан, если ты в состоянии, вызови сюда Бориса с Семеном, будем грузиться…Пусть прихватят водки, — и Воробьев, пошатываясь, направился снова в дом. С крыльца сказал Чугунову: — Встреть ребят и ободри. Передай Голощекову, чтобы он оставался на месте…это картина не для его воспитания…
Когда он вернулся в дом, Буханец стоял, опершись о перила. Его рука была прижата к правому боку, он тяжело, с присвистом дышал.
— Иди на выход… — однако Воробьева перебил взрыв, прозвучавший наверху. Казалось, еще секунда и потолок рухнет им на голову.
Воробьев побежал наверх. Дверь держалась на одной петле, весь пол был усыпан штукатуркой, перемешанной ошметками человеческой плоти. Нижняя часть туловища Гашетки напоминала кровавое месиво. Судя по всему, взорвалось то, что было зажато у него в руке, когда он ввалился в комнату.
Трупы Полоза, его охранника и Бобона тоже были погребены под известью и обломками досок. Ни стола, ни кейса с деньгами Воробьев не обнаружил. Кругом царил хаос и, присмотревшись, он заметил в разрухе несколько потраченных осколками долларовых купюр. Одну из них он взял в руки и, как ни странно, от денег продолжали исходить запахи дорогих одеколонов и не менее дорогих сигарет.
Он подошел к Полозу и смахнул с его лица мусор, припорошенный известковой мукой. Верхняя губа бандита, поднятая к ноздрям, обнажила прокуренные крупные зубы, омытые предсмертной сукровицей.
Когда Воробьев спустился вниз, Буханец уже лежал на полу, как рыба на суше, хватал ртом воздух. Видимо, у него произошло самоподдувание раненого легкого…
— Кажется, мне финита, — с трудом выговорил он. — Но это лучше, чем подыхать на больничной койке. Верно, Вадик?
— Верно, но это не про тебя. Мы тебя отвезем к первоклассным эскулапам, поэтому потерпи.
— Только не в больницу. Куда угодно, лучше сразу в морг, но только не в больницу…
Дверь распахнулась и вошел водитель Семен. В руках у него была бутылка водки.
— Кому это добро? — он потряс бутылкой.
— Отдай Буханцу, пусть немного взбодрится, — велел Воробьев.
Буханец сделал несколько глотков и возвратил бутылку Семену. Вытерся.
Появился Голощеков с двумя санпакетами.
— Отсюда надо быстрее уходить, — сказал он Воробьеву. — Чугунов говорит, что ты тоже ранен…Давай перевяжу…
— Я обойдусь, перевяжи лучше Буханца, у него, кажется, проникающее, — и Воробьев переключил внимание на Семена и подошедшего Бориса. Он приказал им упаковать в целлофановый мешок труп Полоза и собрать наверху уцелевшие доллары.
Буханец все время стонал и временами терял сознание. В подогнанные к воротам машины начали укладывать Рюмку и Заполошного. Воробьев видел, как сверху спускали Полоза. По самый подбородок он был упакован в толстый целлофан, который на шее был стянут нейлоновым шнурком. Мешок оказался коротким для бандита…
— Что у него в карманах? — спросил Воробьев у Бориса.
— Мы еще не проверяли, взяли только его пистолет.
Подошел Семен и протянул две пачки стодолларовых ассигнаций.
— Не уверен, что собрал все деньги. Там настоящий завал. Чемоданчик я тоже прихватил, как вещественное доказательство, — водитель тряхнул иссеченным осколками кейсом.
— По машинам! — скомандовал Воробьев, вложив в команду последние силы. Он почувствовал огромную тяжесть, которая стальной плитой давила его к земле.
К нему подошел Семен.
— Нам всем не поместиться. Рюмку с Заполошным мы положим в джип, Буханца надо устроить в «девятке», на заднем сиденье, а куда остальные сядут? Во втором джипе поедите вы с Голощековым, Борис, Чугунов…Вахитов совсем расклеился, возможно, у него инфаркт…
— Тогда выгоняйте из гаража их тачку, не пропадать же добру…Вахиту сделайте поддерживающий укол, он нам еще понадобится в качестве главного свидетеля…
Воробьева донимала жгучая боль и потому в его словах сквозило раздражение. Он окинул взглядом мертвый дом и, ощущая дикую опустошенность, направился к воротам. Их уже открыли и кто-то начал выгонять из гаража серую «девятку» с темными стеклами. Из нее вылез Борис и Воробьев увидел у него в руках милицейскую фуражку.
— Там еще три таких… бронежилеты, — сказал он, — боюсь, это с того поста, который вчера расстреляли…На этой тачке опасно выезжать, она наверняка находится в розыске…
— Опасно дышать, а мы дышим, — вяло отреагировал Воробьев. — Запасные номера есть?
— Найдем…
Воробьев подошел к джипу и что-то спросил у Семена. Тот подал ему армейскую флягу. Пил пока не почувствовал внутреннее тепло.
— По дороге заедем в лес и избавимся от оружия. Наших погибших и Полоза полейте спиртом, в случае проверки нетрудно будет представить их пьяными…