Она развернулась и быстро зашагала по коридору, и, толкнув вращающуюся дверь, вышла из отеля. За ней наблюдали трое. Один из них последовал за Элизабет, двое остались следить за Марком. Он побрел к выходу. Швейцар церемонно поклонился ому.
— Машину, сэр?
— Нет, спасибо. Я пойду пешком.
Когда Марк вернулся в кабинет, директор говорил по телефону. Увидев его, он показал на большое кожаное кресло у стола. Марк опустился в него; в голове шумело, Директор положил трубку и в упор посмотрел на агента.
— Итак, вы познакомились с сенатором Декстером. Должен признаться: либо доктор Декстер и вправду ничего не знает, либо заслуживает «Оскара» за представление, которое она дала в «Мейфлауэр».
— Вы все видели, — проговорил Марк.
— Разумеется — и даже больше того. Две минуты назад она попала в аварию. Подробности мне только что сообщили по телефону.
Марк подпрыгнул.
— Она не пострадала. Пара сотен долларов на ремонт ее маленького «фиата», а на автобусе, в который она врезалась, ни царапины. Впечатлительная девушка. Сейчас она едет на работу в такси, точнее, думает, что едет в такси.
Марк вздохнул, смирившись с судьбой.
— Где сенатор Декстер? — спросил он.
— Поехал в Капитолий. Сделал оттуда телефонный звонок — ничего важного.
Марк чувствовал себя слепым котенком.
— Что я должен делать теперь?
В дверь постучали, и на пороге возник безымянный человек. Он протянул директору записку, и тот быстро пробежал ее глазами.
— Спасибо.
Безымянный человек вышел. Марк приготовился к худшему. Положив записку на стол, директор взглянул на агента.
— В 10.30 сенатор Торнтон устраивает пресс-конференцию в комнате № 228 комиссии сената. Вам нужно там быть. Сразу после его выступления звоните мне. Вопросы, которые будут задавать журналисты в конце, неважны. Они никогда не бывают важны.
Марк пошел к сенату пешком, надеясь развеяться. Но все было напрасно. Он хотел позвонить Элизабет и узнать, как она чувствует себя после аварии, хотел задать ей тысячу вопросов, но получить всего один ответ. Трое мужчин тоже прогулялись до сената: двое прошли по полпути, а третий прошагал всю дистанцию. Наконец все трое очутились в комнате № 228. Ни один из них не интересовался заявлением сенатора Торнтона.
Большие софиты, специально предназначенные для телекамер, уже ярко освещали комнату; журналисты болтали друг с другом. Сенатор Торнтон еще не появился, но зал был уже набит битком. Что-то он скажет, думал Марк. Прольет ли это свет на вопросы? Может быть, удастся уличить сенатора Торнтона в преступных намерениях, получить против него улики, с которыми можно будет вернуться к директору. Возможно, старшие репортеры догадываются о содержании заявления Торнтона; не исключено даже, что об этом им намекнул кто-то из персонала сенатора. Но расспрашивать никого нельзя: могут запомнить. Вошел сенатор Торнтон в сопровождении трех помощников и личного секретаря; такое появление сделало бы честь самому Цезарю. Старается не ударить в грязь лицом, это ясно. Темные волосы напомажены; зеленый в узкую синюю полоску костюм — видимо, он считает его лучшим в своем гардеробе. Очевидно, никто ему не посоветовал, что стоит надеть на выступление по цветному телевидению — только темную одежду, и чем проще, тем лучше; а может, и посоветовали, да он пропустил мимо ушей.
Сенатор сел в огромное, похожее на трон кресло в дальнем конце комнаты, ногами едва касаясь пола. Со всех сторон ударил дуговой свет; спереди и сзади него телеоператоры установили микрофоны. Внезапно включились еще три ярких софита. Торнтон начал потеть, но по-прежнему улыбался. Три телевизионных компании приготовились снимать сенатора. Торнтон кашлянул.
— Леди и джентльмены из прессы…
— Помпезное начало, — заметил корреспондент, сидевший перед Марком. Он стенографировал каждое слово. Марк пригляделся — лицо журналиста казалось знакомым. Бернстайн из «Вашингтон пост». Воцарилось молчание — все ждали продолжение речи сенатора.
— Я только что приехал из Белого дома после приватной беседы с президентом Соединенных Штатов и в связи с этим хотел бы сделать заявление для прессы и телевидения. — Он сделал паузу. — Критика законопроекта о владении оружием с моей стороны и мой голос, поднятый против него в комиссии, были вызваны желанием говорить от имени моих избирателей и выразить их подлинный страх перед безработицей…
— …твой собственный страх перед безработицей, — отметил Бернстайн sotto voce.[21] — Какую взятку ты получил от президента в понедельник за обедом?
Сенатор снова кашлянул.
— Президент заверила меня, что, если данный законопроект пройдет и производство оружия в стране будет запрещено, она окажет поддержку законопроекту о немедленной финансовой помощи производителям оружия и рабочим, занятым в этой сфере, с тем чтобы превратить предприятия оружейной промышленности в другие, связанные с менее опасным производством, чем выпуск оружия уничтожения. Такое участие президента позволило мне голосовать за принятие законопроекта о владении оружием. Длительное время вопрос об этом законопроекте вызывал у меня чувство раздвоенности…
— Это точно, — вставил Бернстайн.
— …поскольку, с одной стороны, у меня вызывала серьезное беспокойство возможность угрозы свободе, а с другой — легкость, с которой преступники могут получить огнестрельное оружие.
— Вчера тебя это не волновало. Ну, так какие контракты обещала тебе президент? — буркнул корреспондент. — Может, сказала, что поддержит твою кандидатуру на очередных выборах в будущем году?
— Эта проблема всегда держалась для меня в равновесии…
— …и небольшая взятка нарушила это равновесие.
Теперь у Бернстайна появилась собственная аудитория, слушавшая его комментарии с бо́льшим удовольствием, чем то, что исходило от сенатора из Техаса.
— Теперь когда президент обнаружила такую предупредительность, я заявляю со всей откровенностью…
— …вовсе мне не присущей, — снова встрял Бернстайн.
— …что могу теперь присоединиться к мнению своей партии относительно законопроекта о владении оружием. Таким образом, завтра в сенате я выступлю в поддержку президента.
Из различных частей комнаты зазвучали неистовые рукоплескания, которые выглядели весьма подозрительно, как аплодисменты занявших стратегические позиции сторонников.
— Сегодня, леди и джентльмены, — продолжал сенатор Торнтон, — я засну другим человеком.
— …который может считать себя избранным на второй срок, — добавил Бернстайн.
— В заключение своего выступления я хотел бы поблагодарить представителей прессы за то, что они посетили…
— У нас не было выхода: с комедиями в городе плохо.
Вокруг корреспондента «Пост» раздался смех, но ушей Торнтона он не достиг.
— Хочу добавить, что с удовольствием отвечу на любые ваши вопросы. Благодарю вас.
— Голову даю на отсечение, что ни на один из моих вопросов ты не ответишь.
Большинство репортеров без промедления покинули зал, чтобы успеть сдать материалы в утренние выпуски дневных газет, которые уже начали печататься по всей стране. Прежде чем присоединиться к ним, Марк заглянул через плечо знаменитого журналиста. Тот уже успел сменить стенографию на обычное письмо.
«Друзья, римляне, селяне! Имеющий беруши да услышит. Я пришел предать Кейн забвению, а не восхвалять ее». Да, для передовой статьи не очень-то подходящий стиль.
Трое мужчин, присутствовавших на пресс-конференции, последовали за ним. Выйдя из комнаты, Марк бросился к ближайшим телефонам-автоматам, расположенным чуть дальше в зале. Однако все они уже были заняты журналистами, стремившимися первыми передать материал в газету; те, кто выстроился в длинную линию сзади, уже что-то диктовали. На лифте Марк спустился на нижний этаж: то же самое. Оставался платный телефон в здании Рассела, через улицу. Он кинулся туда; трое мужчин последовали его примеру. Он уже добежал до телефона, но его на шаг опередила женщина средних лет: она вошла в будку и опустила в щель четверть доллара.
— Алло… Это я. Я нашла работу… Да, в общем не плохо… Только утром. Начиная с завтрашнего дня… Ну, жаловаться грех, жалованье хорошее.
Марк принялся ходить взад-вперед — трое мужчин тем временем переводили дух. Наконец женщина закончила разговор и, широко улыбаясь, вышла из будки. Мысли ее были далеко от проблем Марка и нации. Ну хоть кто-то уверен в завтрашнем дне, подумал Марк. Он бросил взгляд вокруг себя, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Ему показалось, что он узнал человека, стоящего рядом с плакатом «Мэдикер». Может, один из его коллег-фэбээровцев? Где-то он уже видел это лицо за темными очками. Охраняют его теперь лучше, чем президента. Он набрал номер телефона директора и сообщил номер платного телефона. Телефон зазвонил почти сразу же.
— Сэр, Торнтона можно вычеркнуть из списка, потому что у него…
— Знаю, знаю, — сказал директор. — Меня только что информировали о том, что сказал Торнтон. Это он и должен был сказать по моим ожиданиям, если он в это замешан. Так что он, разумеется, остается в списке. Так или иначе, мои подозрения в отношении него лишь увеличились. Сегодня отрабатывайте все пять кандидатур и, когда что-нибудь выясните, немедленно свяжитесь со мной. Можете не заходить — просто позвоните.
Раздался щелчок. Марк чувствовал подавленность. Он нажал на рычаг, подождал длинного гудка, сунул в прорезь двадцатипятицентовик и набрал номер центра Вудро Вильсона. Дежурная сестра отправилась на поиски Элизабет, но, возвратившись, сказала, что сегодня ее целый день никто не видел. Марк повесил трубку, забыв поблагодарить ее или попрощаться. На лифте он спустился в кафетерий в подвальном этаже, чтобы перекусить. Его решение привлекло туда еще двух посетителей; третьего уже ждали к обеду, на который он опаздывал.
Среда, день, 9 марта
1 час 00 минут
На встречу в отель «Шератон» в Силвер-Спрингз вовремя пришли только Тони и Суан. Они провели много часов вместе, но друг с другом почти не разговаривали. Интересно, о чем думает япошка, то и дело проносилось в голове у Тони. У итальянца было насыщенное расписание: он еще проверял маршруты, по которым пойдут машины в день операции, налаживал «бьюик» и отвозил председателя и Матсона. Они обращались с ним, словно он какой-то паршивый шоферишка. Как член группы, он ни в чем им не уступал. Что бы они делали без него, черт возьми! Без него эти фэбээровцы до сих пор бы висели у них на хвосте. Но к завтрашнему вечеру вся эта чертовщина будет позади и он сможет развязаться с ними и потратить кое-что из заработанных в поте лица денег. Куда махнуть — в Майами или в Лас-Вегас? Тони всегда планировал, как потратить деньги, еще не заработав их. Вошел председатель; из угла рта у него, как обычно, свисала сигарета. Взглянув на них, он резко спросил, где Матсон. Все покачали головами. Матсон всегда работал в одиночку. Он не доверял никому. Председатель был раздражен и не пытался это скрыть. Через несколько минут появился сенатор; он тоже выглядел раздосадованным, но даже не заметил отсутствия Матсона.
— Почему мы не начинаем? — требовательно спросил сенатор. — Вообще время для встречи выбрано крайне неудобное: сегодня последний день дебатов по поводу законопроекта.
Председатель презрительно взглянул на него.
— Еще нет Матсона, а его доклад чрезвычайно важен.
— И сколько нам его ждать?
— Две минуты.
Ждали молча. Говорить друг другу было нечего; каждый знал, зачем он здесь. Ровно через две минуты председатель снова закурил и велел Тони отчитываться.
— Я проверил маршруты, босс: машине на скорости двадцать две мили в час потребуется три минуты, чтобы доехать от южного входа в Белый дом до здания ФБР и по Пенсильвания-авеню, и еще три минуты, чтобы достичь Капитолия. Чтобы подняться по ступеням и скрыться с линии огня, потребуется сорок пять секунд. В среднем на все уйдет шесть минут сорок пять секунд. Не меньше пяти минут тридцати секунд, не больше семи минут. Проверки проводились в полночь, в час и в два часа ночи; но нужно учитывать, что в момент продвижения Кейн по маршруту дороги будут еще свободнее.
— Предполагаемые действия после завершения операции? — спросил председатель.
— От подъемного крана можно будет пройти через подземный ход к зданию Рейбэрна и оттуда к станции метро «Южный Капитолий» в лучшем случае за две минуты, в худшем — за три минуты пятнадцать секунд — все будет зависеть от лифтов и заторов. Когда вьетконг… — Тони осекся. — Когда Суан окажется в метро, его уже не найдут; через несколько минут он будет на другом конце Вашингтона.
— Как вы можете быть уверены, что они не возьмут его до трех минут пятнадцати секунд? — спросил сенатор. Его ничуть не волновала судьба Суана, но он был уверен, что, случись им схватить его, маленький человек расколется.
— Если предположить, что им ничего не известно, по крайней мере в первые пять минут, они не будут знать, в каком направлении искать его, — ответил председатель.
— Если все пойдет по плану, — продолжал Тони, — вам даже машина не понадобится, так что я просто брошу ее и исчезну.
— Согласен, — сказал председатель. — Но тем не менее надеюсь, машина в отличном состоянии?
— Ясное дело. На ней можно хоть в Дейтон махнуть.
Несмотря на то, что за окном стоял холодный мартовский день, сенатор промокнул лоб платком.
— Твой отчет, Суан, — сказал председатель.
Суан во всех подробностях рассказал о своем плане; за последние два дня он прорабатывал его снова и снова. Последние две ночи он провел на вершине крана, винтовка была уже там. С шести часов вечера строители начнут двадцатичетырехчасовую забастовку.
— В шесть вечера завтра я буду на другом конце Америки, а Кейн будет мертва.
— Хорошо, — сказал председатель, затушив сигарету и закурив новую. — Я буду на углу 9-й улицы и Пенсильвания-авеню и свяжусь с вами по мини-рации, когда прибуду туда в 9.30, и второй раз, когда машина Кейн проедет мимо меня. Когда у вас на часах сработает вибратор, она будет в трех минутах от вас. На все у вас останется три минуты и сорок пять секунд. Когда давать предупредительный сигнал?
— Двух минут тридцати секунд хватит, — сказал Суан.
— Это значит, что времени остается в обрез, так? — вопросил сенатор, по-прежнему потея.
— Если выйдет именно так, вы должны будете задержать ее на ступенях Капитолия — не нужно, чтобы Суан «светился» больше, чем необходимо, — сказал председатель. — Чем дольше он будет на виду, тем больше шанс, что его обнаружат вертолеты Службы личной охраны.
Сенатор повернул голову к Суану.
— Вы говорите, что репетируете каждый день?
— Да, — ответил Суан. Он всегда считал, что нет причины тратить больше слов, чем необходимо, даже обращаясь к сенатору Соединенных Штатов.
— Почему же тогда никто не заметил у вас винтовки или по крайней мере оружейного футляра?
— Потому что с тех пор, как я вернулся из Вены, винтовка приторочена к платформе наверху крана на высоте трехсот двадцати футов.
— А что, если кран опустят? Ее сразу же обнаружат.
— Нет. На мне желтый комбинезон, все восемь частей винтовки выкрашены желтым, она приторочена к нижней части платформы. Если даже смотреть из сильного бинокля, она выглядит как часть крана. Когда я забирал последнюю снайперскую винтовку у доктора Шмидта из фирмы «Хельмут, Хельмут и Шмидт», даже его удивила банка желтой краски.
Все, кроме сенатора, засмеялись.
— Сколько времени вам потребуется, чтобы собрать ее? — продолжал сенатор, пытаясь найти слабое место, как это делал всегда, задавая вопросы так называемым экспертам в комитетах сената.
— Две минуты, чтобы собрать винтовку, и тридцать секунд, чтобы занять оптимальное положение для стрельбы. Еще две минуты, чтобы разобрать винтовку и снова приторочить ее. Винтовка «Вомхофе Супер Экспресс» калибра 5.6, 61 мм, пуля с пороховым зерном, 77, начальная скорость пули 3,480 футов в секунду, то есть 2,000 футов/фунтов дульной энергии. На языке непрофессионалов, сенатор, это значит, что, если не будет ветра, я буду целиться на один и один с половиной дюйм выше лба Кейн с расстояния двухсот ярдов.