— Убийство уличной проститутки не такое уж серьезное дело, чтобы очень стараться.
— Но ведь она звено серии.
— Тогда криминалисты об этом не знали.
— Вы правы. Покажем Росите Мартинес, может, она опознает. Хотя это наверняка не наш клиент. Они никогда не знакомятся с жертвами и уж тем более не фотографируются с ними. — Кейт посмотрела на смеющееся лицо Сузи Уайт. Симпатичная девушка, добрая улыбка, несмотря на такой образ жизни.
— Пошли, — сказал Перлмуттер. — Следующая квартира в трех кварталах отсюда.
«Это совершенно не стыкуется, — думала Кейт, осматривая с Перлмуттером квартиру Марши Стимсон, второй жертвы маньяка, грязную дыру в трехэтажном, почти необитаемом доме, на безлюдной боковой улице. — Он убивает двух проституток в Бронксе, а затем почему-то переезжает в центр города и нападает на… Ричарда. Почему?»
— Ну, здесь искать без толку. — Перлмуттер обвел взглядом квартирку. — Криминалисты поработали основательно.
Ящики деревянного комода были вынуты, содержимое вывалено На пол и рассортировано. На солидных размеров кровати, рабочем месте жрицы любви, не было ни одеяла, ни простыней. Только голый комковатый матрац весь в пятнах крови.
— А здесь выявлены свидетели? — спросила Кейт.
— Нет, — ответил Перлмуттер. — Полицейские опросили всех жителей соседних домов. Никто ничего не видел и не слышал. И никто не опознал эту женщину. Возможно, она самовольно вселилась в пустующую квартиру. Ведь дом назначен под снос.
Кейт оглядела унылую комнату. Почти все обсыпано похожим на перхоть порошком для выявления отпечатков пальцев. Трещины в потолке, на стене бесплатный календарь мебельного магазина Райнхолдта, рядом дешевое зеркало в полный рост в пластмассовой рамке. Представив себе, как Марша Стимсон прихорашивается перед выходом на работу, Кейт посмотрела на репродукцию картины Гогена, вырезанную из какого-то журнала. Таити, зелень и голубизна, полуобнаженные женщины на фоне хижин. Рай. Наверное, в мечтах Марша Стимсон не раз переносилась сюда из своей безотрадной жизни.
Кейт осторожно вытащила кнопку и сунула репродукцию в пакет.
— Зачем? — спросил Перлмуттер.
— Понимаете, наш клиент явно зациклен на цвете. И я подумала, а вдруг он на секунду потерял бдительность и прикоснулся к репродукции без перчаток.
— Верно, — согласился Ники. — Тем более что Гоген — один из величайших колористов.
— Вижу, вы разбираетесь в живописи.
— Не очень. Но мне нравится Гоген. Я даже лелею мечту когда-нибудь побывать в тех краях.
— Итак, — начала рассуждать Кейт, когда они снова сели в машину, — он проникает в квартиры двух проституток, зверски их убивает и оставляет картины. Непонятно зачем. С Маршей Стимсон было несложно, в этом доме никто не живет, но квартира Сузи Уайт выходит в обширный холл. Его мог кто-нибудь увидеть. Зачем он так рисковал?
— Может, он был неравнодушен к ней? — предположил Перлмуттер. — Например, «снимал» ее однажды и знал, где найти.
Кейт потянулась за пачкой сигарет, увидев ее в бардачке.
— Можно?
— Пожалуйста, — ответил Перлмуттер. — Я сам не курю, а держу, чтобы угощать. Свидетелей, арестованных.
— Надеюсь, вы не станете читать мне лекцию о вреде курения? — Кейт вынула автомобильную зажигалку.
— Ни в коем случае. Но предупреждаю: они тут лежат очень давно.
Кейт прикурила и закашлялась.
— Действительно, сигареты немного залежавшиеся.
— Я же говорил.
Кейт посмотрела в окно.
— Очень трудно связать все три преступления. Две женщины, а потом мужчина. Выходит, пол для него значения не имеет. Женщины были изнасилованы?
— Согласно заключению коронера, нет.
О Ричарде она не спросила. Не хотела знать.
— Так что же связывает эти преступления?
— Способ убийства. Картины.
— Не знаете, в лаборатории уже закончили с картинами?
— Только с первыми двумя, — ответил Перлмуттер. — А последняя…
Кейт вздохнула.
— Вы хотите сказать, та, что оставлена на месте убийства моего мужа? Говорите прямо, Перлмуттер, без обиняков. Иначе нам будет трудно вместе работать.
— Да, — сказал он, — та, что оставлена на месте убийства вашего мужа.
— Спасибо.
— И пожалуйста, зовите меня Ники.
— А вы меня — Кейт.
Перлмуттер улыбнулся и устремил взгляд на дорогу.
Кейт посмотрела на часы и вспомнила, что назначила встречу с редактором выпуска программы «Портреты художников», запись интервью с Бойдом Уэртером была уже заявлена в эфир на следующей неделе. Продюсер звонил ей раз пять, предлагал отложить передачу, но Кейт отказалась.
— Довезите меня, пожалуйста, до центра.
— Нет проблем.
— Чудесно. Но я должна быть там через двадцать минут.
Перлмуттер рассмеялся:
— Это сложнее.
— Я опаздываю на встречу с редактором. У меня есть передача на телевидении…
— Мне она очень нравится.
— Вы смотрите ее?
— А откуда, вы думаете, я узнал о Гогене?
Кейт улыбнулась.
— Пристегните ремень, сегодня вечером будет трясти! — произнес Перлмуттер драматическим голосом и бросил взгляд на Кейт. — Я домчу вас туда за пятнадцать минут, если скажете, откуда эти слова.
— Пара пустяков. Это реплика Бетт Дэвис из кинофильма «Все о Еве».
Перлмуттер быстрым движением схватил проблесковый маячок, высунул из окна мускулистую руку и поставил на крышу машины.
— Придется воспользоваться им, хотя это и против правил.
— А как насчет сирены?
Перлмуттер улыбнулся и щелкнул выключателем.
Глава 9
«Рядом с телом Ротштайна была обнаружена картина, что связывает жестокое убийство известного манхэттенского адвоката с двумя недавними аналогичными преступлениями, совершенными в Бронксе. Правда, пока Управление полиции Нью-Йорка это не подтверждает и не опровергает. Картина, оставленная убийцей на месте преступления, представляет собой натюрморт. Фрукты в вазе с голубыми полосками…»
Леонардо Альберто Мартини (известный в свое время в мире искусства как Лео Альберт) прервал чтение заметки в «Нью-Йорк пост» в том же месте, где и предыдущие два раза.
Происходило это потому, что его испачканные краской пальцы охватывали сейчас именно такую вазу с голубыми полосками.
Лео устало опустился в кресло. Почему-то мимоходом удивился тому, как сильно выцвела обивка. Впрочем, это не важно, выцвела, не выцвела, она все равно заляпана краской. Ему сейчас внушало отвращение все, прежде всего он сам и его картины. Тут же пришла спасительная мысль о самоубийстве, довольно регулярно посещавшая его последние тридцать лет.
Тридцать лет назад он был на пороге славы. Перед ним приоткрылась дверь в мир звезд. Его работы выставляли в самой престижной галерее на Пятьдесят седьмой стрит, специализирующейся на перспективных художниках. В «Новостях изобразительного искусства» Лео назвали «художником, за творчеством которого нужно следить… абстрактным живописцем редкой выразительности, подлинным колористом». Кураторы отбирали его большие красочные абстрактные полотна для различных выставок, а коллекционеры расхватывали их и вешали в своих гостиных. Но потом «минимализмом» все пресытились. Декоративная живопись вышла из моды, а вместе с ней и Лео. Никто ничего не покупал, галерейщики его больше не приглашали его, кураторы и коллекционеры перестали посещать мастерскую, и даже приятели-художники начали сторониться, боясь подхватить вирус невезения.
В следующее десятилетие удалось устроить только две выставки, обе скандально провальные. Теперь Лео рисовал только ночами и в уик-энды, потому что будние дни, с девяти до пяти, проводил на работе, обслуживал ксероксы.
Лео пошевелился в кресле. Задумчиво намотал на пораженный артритом палец седую прядь. В одну сторону, потом в другую. Посмотрел на мольберт с абстрактной композицией, над которой сейчас работал, а затем на пачку стодолларовых купюр, заработанных на банальной небольшой картине. Фрукты он мог оставить на столе, но положил их в вазу с голубыми полосками: так было немного интереснее.
Конечно, как и любой художник-профессионал, Лео написал натюрморт в своем собственном особом стиле, выработанном за сорок с лишним лет. Его суть выражалась прежде всего в том, что он никогда не использовал белую краску. Ее заменял незакрашенный холст. Этот прием Лео перенял у выдающегося французского художника Анри Матисса. Во-вторых, он натирал картину скипидаром, используя кисти с пенными наконечниками или аккуратно обрезанную губку. Так что мазков вообще не было видно. Лео приписывал открытие этого метода себе, хотя знал, что его использовали и другие современные художники.
Для себя он такую картину, конечно, писать не стал бы, но мыслимое ли дело отказаться от пяти тысяч долларов?
Так легко деньги к нему еще никогда не приходили. Лео писал натюрморт всего два часа. Яблоко и два банана в вазе с голубыми полосками. Доставил картину заказчику с еще не просохшей краской и получил за нее пачку сотенных в конверте. Естественно, обрадовался. На этой паршивой работе за такие деньги пришлось бы вкалывать ой-ой-ой сколько. И вот в газете написано, что его натюрморт с вазой с голубыми полосками нашли рядом с убитым адвокатом. Тут уж не до веселья.
Лео вскочил и нервно заходил по маленькой квартире.
Подбежал к незастеленной кровати, где лежали деньги, взял сверху несколько хрустящих сотенных, сунул в карман потертой джинсовой куртки, остальное спрятал под матрац. Решил вначале сходить в магазин фирмы «Ливайс» на Бродвее и купить новый костюм, а потом подумать, что делать дальше.
У двери Лео вдруг обернулся, подбежал к столу, схватил вазу. Замахнулся, чтобы разбить, но передумал. Лучше расколотить ее на улице у мусорного бака.
Однако через минуту снова изменил решение. Если ситуация изменится, ваза может пригодиться.
Лео обвел глазами комнату в поисках места, куда ее спрятать, и вспомнил вчерашний сериал, где главный герой поместил украденные ювелирные изделия в сливной бачок туалета.
Лео быстро проделал то же самое с вазой, аккуратно поставив ее рядом с черной резиновой пробкой.
Кейт провозилась с редактором почти шесть часов. Потом села в такси, чтобы ехать домой, но неожиданно изменила маршрут. Ее довезли до особняка, где размещался офис фонда «Дорогу талантам». Она провела там час, просматривая электронную почту и прослушивая телефонные сообщения, оставленные на автоответчике. Нужно было еще просмотреть заявки на программу следующего года, но она не смогла заставить себя заниматься этим, потому что мысли устремились совсем к другому.
Придется звонить Блэр Самнер.
Жена известного мультимиллионера, в свое время клиента Ричарда, активно занималась благотворительностью. Поддерживала Нью-Йоркскую публичную библиотеку, Ботанический сад, была членом советов «Метрополитен-опера», Комитета по охране памятников и еще по крайней мере десятка других культурных учреждений.
Последние несколько дней Блэр пыталась дозвониться Кейт, но неизменно попадала на автоответчик.
Теперь Кейт слушала автоответчик Блэр: «Меня сейчас нет дома, пожалуйста, оставьте сообщение…»
— Блэр. Это я…
— Дорогая! — Блэр тут же выключила автоответчик. — Слава Богу. Как ты?
Кейт глубоко вздохнула.
— Нормально. Мне нужна помощь.
— Пожалуйста.
— Замени меня в фонде «Дорогу талантам».
— Конечно, дорогая. Но я смогу появляться там только после полудня. Что именно нужно сделать?
— Просмотреть файлы детей на следующий сезон, переговорить с директором, ну и всякие мелочи.
— Сделаю, дорогая. Хотя…
— Что?
— Нет, все в порядке. Дела с коленями отложу.
Кейт знала, речь идет об очередной пластической операции. На сей раз на коленях. Потому что во всех остальных местах подтяжки уже сделаны.
— Конечно, колени. Как я могла забыть?
— Издевайся сколько хочешь, дорогая, но посмотрим, как ты заговоришь, достигнув моего возраста.
Кейт усмехнулась. Настоящий возраст Блэр был строго засекречен, а глядя на лицо, ей никто не дал бы больше тридцати пяти.
— Не прибедняйся, дорогая. Твои колени в лучшем состоянии, чем мои.
— Не говори ничего. Я охотно займусь делами фонда. А мои бедные старые колени подождут. — Блэр сменила тему. — Кейт, мне очень хочется увидеть тебя. Перестань прятаться. Я знаю тебя, дорогая. Ты все храбришься…
— Мы увидимся, Блэр, — прервала ее Кейт. — Скоро. Обещаю.
В холодильнике ее ждал ужин, приготовленный экономкой Лусилл, а на кухонной стойке — инструкции, как разогревать. Но ужинать было уже поздно, к тому же Кейт есть не хотела. Не включая света, она прошла в гостиную. Окинула взглядом посеребренные луной знакомые предметы, которые они с Ричардом так любили.
Да, пожалуй, квартиру придется продать. Куда ей такая большая? Нужно постепенно привыкать к одиночеству.
Но это в будущем. А как заполнить пустоту сейчас? Может, Нола переедет?
Эта мысль согрела ее, но ненадолго. Наверное, не стоит давить на девушку. Если Нола сама захочет, тогда другое дело, а тащить ее сюда, чтобы она составила компанию… это ни к чему.
В полумраке мигал маленький красный маячок, лампочка автоответчика. Семнадцать сообщений. Даже мысль о том, что нужно с кем-то разговаривать, выслушивать слова утешения, была для Кейт непереносима. Она заставила себя позвонить только матери Ричарда; Разговор длился ровно одну минуту, каждый день один и тот же.
— Как ты, дорогая?
— Нормально. А какая у вас во Флориде погода?
— Хорошая. Когда ты приедешь?
— Скоро.
— Ну, пока.
— Пока.
Ни единого слова о Ричарде.
Кейт уронила на стол папки с делами по первым двум убийствам и опустилась в кресло. Зачем она взяла их домой? Старая привычка. Дома ей всегда работалось лучше.
Кейт раскрыла одну, разложила фотографии. Растерзанное тело Сузи Уайт, снятое с разных точек. Кошмар!
И без того тошно.
Она смахнула фотографии в папку и развернула газету. В первый раз после убийства Ричарда.
Зачем-то поместили ее фотографию. Кейт знала, что маньяки часто охотятся на копов, занимающихся расследованием их преступлений, и на репортеров, освещающих расследование. Этого еще не хватало. Кейт закрыла газету и поднялась.
На кухне достала из холодильника диетическую колу, сорвала крышку, сделала большой глоток. Вообще-то перед сном это не очень хорошо, но все равно спать она сейчас не собиралась. Прошла в кабинет, опустилась в мягкое кожаное кресло, включила телевизор.
Новости. Говорил репортер, стоящий в безлюдной местности у реки. Из Гудзона выловлено мертвое тело. Молодая девушка, возможно, подросток. Идентифицировать личность пока не удалось. Кейт показалось, что он произнес слово «Бронкс». Скорее всего это не имеет ничего общего с их делом, но сейчас каждое убийство должно настораживать.
Кейт позвонила в участок. Ответил дежурный. Да, это в Бронксе. Но девушка просто зарезана, и рядом никаких кар тин. Расследовать будут в Бронксе.
— Спокойной ночи.
Вряд ли она будет спокойной.
Кейт выключила телевизор. Поставила компакт-диск и медленно двинулась по коридору в спальню, где, сбросив одежду, взяла пижаму Ричарда и прижала к лицу. Его запах сейчас едва ощущался. А скоро вообще исчезнет. Она это знала.
С фотографии на туалетном столике ей улыбался Ричард.
— Привет, милый. — Кейт заставила себя улыбнуться. Пальцы автоматически коснулись кольца и натянули цепочку.
Она быстро прошла на кухню, порылась в кладовой, нашла то, что искала.
Вернувшись в спальню, поставила две свечи по обе стороны фотографии Ричарда. Чиркнула спичкой, вдохнула запах серы. Пламя отбрасывало золотистые блики на рамку и зажим для купюр.
Оказывается, она по-прежнему католичка. Такая же, как ее ирландские тетушки.
Кейт перестала ходить в церковь после смерти отца, вложив остатки веры в работу. Вначале полицейскую, затем по подготовке диссертации, позднее — в фонде. Ее храмом стала работа.