Это были опасные закоулки: только я потерял бдительность, и тут же вляпался по самые лодыжки в липкое коричневое дерьмо. Пока я ругался про себя и пытался очистить обувь о бордюрный камень, Ления, прачка, высунула свою круглую голову из-за развешанных на веревке туник. Увидев меня, она, как обычно, поспешила высмеять мою персону. Она была растрепана и напоминала садящегося на воду лебедя: дикие космы огненно рыжих крашеных волос, водянистые глаза и голос, хриплый от слишком большого количества кружек плохо перебродившего вина.
– Фалько! Где ты был всю неделю?
– За городом.
Было непонятно, поняла ли она, что я имел в виду Латомийскую тюрьму. Не то, чтоб Лении было все равно. Она слишком ленива, чтоб быть любопытной, если дело не касалось бизнеса. В этот круг включался и вопрос о том, получил ли мой грязный домовладелец Смаракт свою плату – и то, ее это стало интересовать только с тех пор, как она вознамерилась выйти за него замуж. Решение было принято по чисто финансовым соображениям (Смаракт, десятилетия выжимая деньги из бедняков, стал богат как Красс24), а теперь Ления готовилась к свадьбе с клинической страстью хирурга. (Зная, что пациент заплатит побольше за его услуги, после того как сам же его и искромсал ножом…)
– Я полагаю, что имею кредит, – усмехнулся я.
– Ты наконец-то научился выбирать женщин!
– Это так, все дело в совершенство моего лица, как у скульптур из паросского мрамора…
Ления, которая была строгим критиком изящных искусств, цинично захохотала.
– Фалько, ты – дешевая подделка!
– Только не я – у меня есть сертификат качества от дамы с хорошей репутацией! Ей нравится меня баловать. Я это заслужил, конечно… Сколько она заплатила?
Я видел, ротик Лении открылся, и она было собралась мне солгать, но потом сообразила, что я если мои манеры мне позволят обсуждать с дамой вопрос о своих долгах, то Елена Юстина должна будет мне сказать.
– За три месяца, Фалько.
– Юпитер!
Это было для меня неожиданностью. Максимум, сколько я мог жертвовать за раз в пенсионный фонд своего домовладельца — плата за три недели (да и то, с задержкой).
– Смаракт должен подумать, что его по радуге доставили прямо на Олимп!
По слегка помрачневшему лицу Лении я понял, что Смаракту еще только предстоит узнать, о свалившемся на него счастье. Она быстро сменила тему разговора.
– Какой-то человек все время заходит и спрашивает тебя.
– Клиент?
Я в тревоге подумал, а вдруг Главарь Подглядывающих уже узнал о моем отсутствии в тюрьме.
– А подробнее?
– Ох, мне и без него есть чем заняться, Фалько! Он является сюда каждый день, и каждый день я ему говорю, что тебя нет дома…
Я расслабился. У Анакрита не было никаких причин искать меня до сегодняшнего полудня.
– Хорошо, теперь я вернулся!
Я чувствовал себя слишком утомленным, чтоб возиться с тайнами.
Я направился вверх по лестнице. Мое жилище было на седьмом25 этаже, самом дешевом. У меня было достаточно времени, чтоб ощутить знакомые запахи мочи, гнилой капусты; засохший голубиный помет запачкавший каждую ступеньку; рисунки на стенах, далеко не все сделанные детской рукой; проклятия по поводу арендных ставок, скабрезные изображения. Я едва знал своих соседей, но я узнавал их бранящиеся голоса, когда проходил мимо. Некоторые двери были всегда закрыты, с их гнетущими тайнами; другие семьи едва занавешивали вход, что вынуждало соседей быть зрителями их печальной жизни. Голый карапуз выскочил из двери и, увидев меня, бросился обратно с криком. Сумасшедшая старуха на четвертом этаже, она всегда сидит в дверях и провожает каждого прошедшего мимо невнятным бормотанием, я приветствовал ее вежливым жестом, который выделялся среди обычных потоков ядовитых оскорблений.
Мне нужна практика; я спотыкался, когда наконец достиг верхнего этажа. На мгновение я прислушался: профессиональная привычка. Потом я повернул простую защелку и распахнул дверь.
Дом. Что-то вроде квартиры, куда вы приходите сменить тунику, прочитать послания от друзей и найти любой повод, чтоб снова умчаться куда-угодно. Но сегодня я не был готов столкнуться с кошмарами лестницы во второй раз, поэтому я остался дома.
За четыре шага я обошел свое жилище: офис с дешевой скамьей и столом, и спальня с кривобокой конструкцией, служившей мне кроватью. Обе комнаты были пугающе опрятны, это результат того, что моя ма могла целых три дня развлекаться уборкой, и ей никто не мешал. Я с подозрением огляделся, но никого больше тут не было. Тогда я снова все устроил по своему вкусу. Я сдвинул косо мебель, разворошил постель, повсюду наплескал воды, пока освежал зелень на балкончике и раскидал по полу одежду, которую носил.
После этого я почувствовал себя лучше. Теперь это снова был мой дом.
Посреди стола, где я никак не мог не заметить ее, стояла греческая чаша, я купил ее в антикварной лавке за два медных гроша и наглую улыбку; она была наполовину наполнена поцарапанными костяными фишками, некоторые из них имели необычную полосатую окраску. Я хмыкнул. Последний раз, когда я их видел, был ужасный семейный праздник, где моя маленькая племянница Марсия схватила их, чтоб поиграть, и проглотила большую часть: это были мои жетоны с ипподрома.
Когда ребенок съел что-то, что вы не хотите потерять, то у вас только один способ – если вы любите ребенка – чтоб вернуть утраченное. Я был знаком с этой неприятной процедурой с тех пор, как мой братец Фест проглотил обручальное кольцо матери и заставил меня помочь его найти. (Пока он не был убит в Иудее, что положило конец моим братским обязанностям, в нашей семье была традиция: Фест всегда оказывался в беде, и он всегда мог уговорить меня-дурака вытащить его из нее.) Глотание семейных ценностей было явной наследственной чертой; я только что провел три дня в тюрьме, желая запора милому, но безответственному ребенку моего безответственного братца.
Не было причин волноваться. Кто-то из моих сообразительных родственников – моя сестра Майя, вероятно, единственная кто могла все уладить – столь галантно вернула эти фишки. Чтоб отпраздновать, я поднял половицу, под которой я прятал от посетителей пол-кувшина вина, уселся на балкончике, закинув ноги на парапет и обратил все свое внимание на укрепляющий силы напиток.
Как только я устроился столь удобно, тут же явился посетитель.
Я слышал, как он входил, глотая воздух после долгого подъема. Я затаился, но он все же нашел меня. Он высунулся из-за створки двери и спросил меня оживленно:
– Ты26 Фалько?
– Не исключено.
У него были руки, тонкие как жерди для плетей гороха. Треугольное лицо сужалось к подбородку до точки. Узкие черные усы от уха до уха. Усы вы замечали сразу. Они словно делили на две половинки его лицо, выглядевшее слишком старым для его подросткового тела, словно бы он был беженцем из провинции, где двадцать лет страдал от голода и племенных войн. Истинная причина была не столь драматична. Просто он был рабом.
– Кто ты такой? – спросил я. К этому времени я уже достаточно согрелся на солнце и расслабился.
– Слуга из дома Гортензия Нова.
У него был легкий иноземный акцент, но он проделал долгий путь от невольничьего рынка, что является общей судьбой для всех военнопленных. Я предположил, что латинский язык он освоил еще в детстве, и теперь, вероятно, с трудом вспомнит свою родную речь. У него были синие глаза и, по-моему, был похож на кельта.
– У тебя есть имя?
– Гиацинт!
Он произнес это не опуская взгляда, словно посмел смеяться надо мной. Он был рабом, и у него было достаточно проблем, кроме как получать оскорбления от каждого встречного только потому, что какой-то надсмотрщик, мучившийся тяжким похмельем, дал ему греческое имя цветка.
– Рад знакомству, Гиацинт.
Я предупредил резкий ответ, который он держал наготове.
– Я никогда не слышал о твоем хозяине, Гортензии. Какая у него проблема?
– Если спросить его самого, он ответит, что никакой.
Люди часто говорят загадками, когда нанимают информатора. Очень немногие из клиентов оказываются способными спросить прямо: "Во сколько мне обойдутся доказательства, что моя жена спит с моим кучером?"
– Тогда почему же он послал тебя? – терпеливо спросил я слугу.
– Меня послала его родня, – поправил меня Гиацинт. – Гортензий Нов не знает, что я здесь.
Это убедило меня, что дело касается денариев27, и я взмахом руки пригласил Гиацинта на свою скамью; намек на деньги стоит того, чтоб посекретничать, и всегда заставляет меня навострить уши.
– Спасибо, Фалько; ты правильный парень!
Гиацинт воспринял мое предложение разделить скамью как предложение разделить и кувшин с вином; к моему негодованию он скрылся за дверью и нашел кубок для себя. Устроившись как дома под моей розой, он спросил:
– Это твоя идея устроить такое милое местечко для бесед с клиентами?
– Моих клиентов легко впечатлить.
– Тут воняет! Или это только одно из прибежищ, что у тебя есть в окрестностях Рима?
– Вроде того.
– Это единственный адрес, который у нас был.
Это единственный адрес, который я имел. Он попробовал вино и булькнул.
– Парнас!
– Подарок от благодарного клиента.
Не достаточно благодарного.
Я налил себе добавки, под этим предлогом я убрал кувшин подальше от него. Он искоса посмотрел на меня. Моя непринужденность заставила его начать сомневаться.
– Здесь есть все, что мне нужно, – сказал я, подразумевая, что, чтобы жить в такой нищете я должен быть круче чем выгляжу. – Те люди, кого я хочу видеть, знают, где меня искать – а от тех, кого не хочу, я могу избавиться при помощи лестницы… Все в порядке, Гиацинт, я не рекламирую свои услуги, но здесь то, что я могу предложить: я собираю информацию, главным образом о семейных делах…
– Разводы? – перевел он, с усмешкой.
– Верно! А также добывание сведений о намечающихся зятьях по поручению щепетильных отцов, или консультация наследников насчет, не включает ли еще не принятое наследство скрытые долги. Я занимаюсь беготней для юристов, если им требуются дополнительные доказательства – с явкой в суд, если потребуется. У меня есть контакты среди аукционистов, и я занимаюсь возвращением похищенных предметов искусства. Я не занимаюсь поиском дезертиров из армии или взысканием долгов. И не устраиваю гладиаторские бои.
– Брезгуешь?
– Здравый смысл.
– Мы просто хотим навести справки.
– Чем я обычно и занимаюсь! Все мои дела совершенно законны.
– Сколько ты берешь, Фалько?
– Зависит от сложности дела. Гонорар за результат, плюс подневная оплата. И я не даю никаких гарантий, кроме обещания сделать все, что в моих силах.
– Ты работаешь на Дворец? – внезапно спросил Гиацинт.
– На Дворец я сейчас не работаю.
Это походило на государственную тайну: производит приятный эффект.
– И потому ты здесь?
– Моя семья обратилась к одному из служителей Дворца, чтоб получить рекомендацию о тебе.
– Их промах! Если меня нанимают, я хорошо выполняю свою работу, и при этом не привлекаю лишнего внимания. Итак, Гиацинт, мы договорились?
– Я должен пригласить тебя домой. Там тебе расскажут о деле.
Я все равно намеревался туда сходить. Я предпочитаю видеть людей, которые мне платят.
– И куда идти?
– Район Широкой улицы28, на Пинции29.
Я присвистнул.
– Приятно слышать! Гортензий и родня к какому сословию относятся?
– Вольноотпущенники.
Бывшие рабы! Это было для меня что-то новое. Но все же смена впечатлений после мстительных чиновников и лицемерных сенаторов.
– Ты имеешь что-то против? – спросил с любопытством Гиацинт.
– Отчего, если у них полновесные монеты?
– И правда… никаких причин, – сказал раб.
Он допил бокал и стал ждать, когда я налью еще, но у меня не было такого намерения.
– Мы живем недалеко от Фламиниевой дороги30, Фалько, любой в том районе укажет наш дом.
– Если Гортензий ничего не знает об этом деле, когда мне прийти?
– Днем. Он коммерсант и уходит обычно из дома после завтрака.
– Чем он занимается?
Мой вопрос был обычным, но Гиацинт пожал плечами и проигнорировал его, что было странно.
– Так, а кого мне спросить?
– Сабину Поллию, или если ее не будет, Гортензию Атилию, но Поллия взяла на себя инициативу в этом деле.
– Жена?
Он хитро усмехнулся.
– Нов не состоит в браке.
– Ничего не говори больше! Значит женщины из его семьи хотят, чтоб я вспугнул охотницу за золотом?
Гиацинт посмотрел на меня, пораженный моей догадливостью.
– Когда холостяк имеет полный дом грозных женщин – и не говорите мне, что у Гортензия Нова это не так, – буркнул я, – потому что ты здесь, без его ведома – почему он считает, что решение его проблем лежит в браке с другой женщиной?
– Только скажи мне, что ты не занимаешься охотницами за золотом? – ответил приказчик.
– Все время занимаюсь! – заверил я его мрачно. – Охотницы за чужим золотом – замечательные женщины, основа моего бизнеса.
Уходя он сказал:
– Если когда-нибудь решишь снять квартиру поприличнее…
– Я подумываю.
– Спроси Косса, – предложил Гиацинт услужливо, – он агент на Длинной улице31 – спит на ходу, но надежен. У него полно хороших предложений для деловых людей. Упомяни мое имя, и он, будь уверен, позаботится о тебе…
– Спасибо. Возможно, я так и поступлю.
Я догадался, что Гиацинт рассчитывал на чаевые за свой совет. У меня в подкладку туники зашит золотой квинарий32, но не было никакой возможности расстаться с ним, дабы угодить рабу. Все что я смог найти, была стершаяся медная монетка, такую бы ни один уважающий себя прислужник в общественной уборной не взял в качестве входной платы.
– Благодарю тебя, Фалько. От нее мой выкупной фонд чуть не лопается!
– Извини. Я еще не заходил к своему банкиру!
Я постарался выдать свое нахождение в Латимийской тюрьме за секретную миссию в Нижней Парфии, чтоб он мог вернуться домой с благоприятным отчетом для моих возможных клиентов.
V
Вольноотпущенник Гортензий Нов жил в северной части города, на благоухающих склонах холма Пинций. Его дом стоял окруженный совершенно гладкой стеной, достаточной высоты, чтоб никто не мог заглянуть через нее. Дом не граничил ни с кем из богатых соседей. Ни у кого тут не граничил. Это был район, где участки богатых вилл были гораздо обширнее, чем общественные сады, которым позволялось заполнять промежутки между ними. Если я упомяну Сад Лукулла33, который императрица Мессалина34 ценила так высоко, что приказала казнить владельца, когда тот отказался продать его, это даст верное представление об уровне частных имений на холме Пинций.
Я назвал свое имя в сторожке Гортензиевой усадьбы, затем поднялся вверх по склону по засыпанной гравием подъездной дорожке. Вокруг были красивые пейзажи, было чем полюбоваться. По счастью, перед этим я задержался у прилавка торговца сладостями и задал несколько вопросов, так что я был подготовлен к размеру богатства вольноотпущенника. Его деревья, подрезанные в форме крылатых грифонов, его бледные статуи богинь с широкими бровями, его изящные шпалеры, увитые розами и виноградом, его алебастровые урны с розовыми прожилками, его голубятни, его рыбные пруды, его мраморные скамьи в уединенных беседках с видами на аккуратно подстриженные газоны, все радовало глаз.