– Лузий, кое-кого из моих клиентов интересует одна профессиональная невеста. Ее имя Северина, не знаю фамилии…
– Зотика, – резко ответил Лузий. Видимо он решил, что мне просто нечем убить время.
– Ты ее помнишь! Слава богам за удачу…
– Я помню,.. – проворчал секретарь, становясь все более грубым, чтоб выразить свою досаду, – у нее было три мужа, из разных районов города, так что мне пришлось разбираться с тремя бестолковыми эдилами48, которые прислали мне совершенно неполные сведения спустя четыре недели, как я их запросил, да еще письмо из конторы цензора49, где все имена были перевраны. Я лично готовил обобщающую справку для Корвина.
– Обычное дело! - посочувствовал я. – Так что ты можешь мне сказать по этому случаю?
– А что ты хочешь услышать?
– Если кратко, это она сделала?
– О, да!
– Твой начальник решил иначе.
Лузий в двух словах описал своего шефа: обычное мнение о преторах из уст их секретарей. "Благородный Корвин, – сообщил Лузий по секрету, – сам не сможет определить, сел он задницей в кипяток или нет". Лузий показался мне интересным; он выглядел человеком того же теневого мира, где обитаю и я.
– И снова обычная история! Так я услышу рассказ?
– Почему бы и нет? – сказал он, вытягивая ноги вперед и складывая руки на груди, и говоря тем тоном, словно решил, мол раз он так усердно трудился, то теперь имеет право немного передохнуть и нарушить обычный распорядок.
– Собственно, почему бы и нет? Северина Зотика…
– Какая она из себя?
– Ничего особенного. Но женщины, которые причиняют больше всего хлопот, не стараются приукрасить себя ради посторонних.
Я кивнул.
– А еще она рыжая, – добавил он.
– Я должен был догадаться!
– Привезена подростком с большого рынка рабов на Делосе50, но она попала туда кружным путем. Родилась во Фракии – отсюда и цвет волос – затем разные владельцы: Кипр, Египет, затем, перед Делосом, Мавретания51, если не ошибаюсь.
– Откуда ты все это знаешь?
– Мне однажды довелось ее допросить. Еще то впечатление!.. – начал он, я заметил, что Лузий постарался не задерживаться на этом. У него было такое выражение лица, словно он намерен придержать исключительно для себя воспоминания о девушке, которую решил не забывать.
– …Как только она попала в Италию, ее купил торговец бисером; у него был магазин в Субуре, магазин все еще на месте. Его звали Север Моск. Он, кажется, был приличным старым ублюдком, который, в конце концов, женился на ней.
– Муж номер один. Прожил недолго?
– Нет, брак длился год или два.
– Жили мирно?
– Насколько я знаю – да.
– Что с ним случилось?
– Перегрелся на солнце, пока смотрел гладиаторов, вот и получил удар от которого умер. Я думаю, он сидел где не было тента, и его подвело сердце.
Лузий был, по видимому, человеком беспристрастным (или хотел таким быть, когда дело касалось рыжей девицы).
– Возможно он был слишком глуп или упрям, чтоб пересесть в тень.
Я тоже мог быть беспристрастным.
– Билет покупала Северина?
– Нет. Один из его рабов.
– Северина оплакивала его потерю?
– Нет… – Лузий задумался, – тут зависит от характера; она не из тех, кто проявляет чувства публично.
– У нее хорошее воспитание, так? Моск настолько ее любил, что оставил ей всё?
– Для старика рыжая девчонка – ей было шестнадцать, когда он женился на ней – не может не быть привлекательной.
– Отлично. Пока всё выглядит правдиво. Но получив внезапно наследство, у нее не появилось идеи, как преуспеть в жизни?
– Может быть. Я никак не мог выяснить, вышла ли она замуж за своего старика-хозяина от безысходности или из чувства благодарности. Она могла его любить, а могла только делать вид. Торгаш мог ее запугать, а могло быть и наоборот: она его заставила силой. С другой стороны, – сказал Лузий, не склоняясь ни к какому собственному мнению, как истинный чиновник, – когда Северина поняла, в каком удобном положении ее оставил Север Моск, она немедленно отправилась искать еще большие удобства.
– Моск был очень богат?
– Он импортировал агаты, полировал их и делал из них бусы. Хороший материал. Достаточно хороший для сенаторских сынков, чтоб дарить шлюхам.
– Процветающий рынок!
– Особенно, когда он стал заниматься и камеями. Знаешь – портреты членов императорской фамилии со всякими девизами: Мир, Удача и переполненный рог изобилия…
– То, чего всегда не хватает в доме! – усмехнулся я. – Портреты императора всегда популярны среди насекомых при дворе. Его изделия были модными, значит его бывшая рабыня унаследовала процветающий бизнес. А что дальше?
– Аптекарь. звали Эприй.
– Как он умер?
– Подавился собственной пилюлей от кашля.
– Сколько он продержался?
– Прилично, ему понадобился год, чтоб предстать с ней перед жрецом: она хорошо изображала нерешительность. Затем он прожил еще десять месяцев; возможно ей нужно было время, чтоб успокоить нервы.
– Аптекарь, вероятно, смог пожить подольше, так как Северине нужно было время, чтоб освоиться с лекарствами… Она была рядом, когда он задыхался? Пыталась вернуть его к жизни?
– Отчаянно!
Мы оба рассмеялись, определенно, у нас были схожие мысли об этом.
– Она была вознаграждена за преданность тремя аптеками и его семейной фермой.
– А затем?
– Гриттий Фронтон. Он ввозил диких животных для арены при Нероне52. Она была тогда решительна. Должна была начать обихаживать Фронтона в то время, пока нотариус еще не разрезал ленточку на завещании Эприя. Управитель цирка прожил после свадьбы всего четыре недели…
– Его съел лев?
– Пантера, – поправил меня Лузий, даже не запнувшись. Он был столь же циничен как и я, мне он нравился. – Выбралась из открытой клетки под ареной Цирка Нерона, и напала на бедного Гриттия возле каких-то подъемных механизмов. Говорят, крови было… Тварь расправилась еще и с канатоходцем, вещь лишняя, но это добавило "несчастному случаю" правдоподобия. Гриттий делал большие деньги – его предприятие включало даже отделение, устраивавшее представления на сомнительных званых обедах. Знаешь, голые женщины, проделывающие всякие необычные штуки с питонами… Обслуживание оргий приносит доход как испанский золотой рудник. Северина ушла от погребального костра с полумиллионом больших золотых монет. О! И с попугаем, речи которого заставили бы покраснеть даже надсмотрщика на галерах.
– Были сделаны медицинские заключения по поводу хоть одного из случаев?
– Сердечный приступ старого торговца бусами выглядел слишком естественно, и не было никакого смысла вызывать врача, чтоб исследовать то немногое, что оставила пантера! - Лузий брезгливо передернулся. – Но некий шарлатан осматривал аптекаря…
Я поднял бровь, и он, даже никуда не глянув, дал мне его имя и адрес.
– …Однако он не нашел ничего такого, чтоб придраться.
– Так, а что сказал насчет Северины закон?
– У Гриттия был внучатый племянник в Египте, он занимался отправкой диких зверей; поставщик ожидал, что наследует добыче львов. Он быстро отплыл домой и попытался подать в суд. Мы провели обычное расследование, но дело до суда не дошло. Корвин выбросил бумаги после первичного прочтения.
– На каком основании, Лузий?
Он сердито сверкнул глазами.
– Отсутствие доказательств.
– А были какие-либо?
– Совершенно никаких.
– Тогда какие основания, что она виновна?
Лузий саркастически рассмеялся.
– Когда это отсутствие доказательств что-нибудь значило?..
Я мог бы рассказать, как было дело. Должно быть Лузий проделал всю работу за эдилов (молодые районные чиновники, ответственные за сбор информации, но занятые только своей политической карьерой). Случай заинтересовал его, потом, когда из-за глупости претора дело закончилось ничем, он взялся за него лично.
– …Она была умна, – рассуждал он задумчиво, – она никогда не переоценивала своих сил; типы, которых она чистила, имели много наличных денег, но они были никем для общества – настолько ничтожны, что никто не стал бы беспокоиться, случись с ними что-то подозрительное. Никто, ну, кроме племянника, который претендовал на одно из состояний. Возможно Гриттий запамятовал упомянуть его в завещании, может забыл его намеренно. Во всяком случае, кроме этой запинки, она должна была быть очень осторожной, Фалько; там на самом деле не было никаких доказательств.
– Только умозаключения! – я фыркнул.
– Или как доходчиво выразился Корвин: "трагическая жертва воистину поразительной цепи совпадений"…
Вот это знаток юридического слога!
Поражающая воображение отрыжка из соседней комнаты предупредила нас, что претор намерен явить себя. Дверь распахнулась. Темноглазый мальчик-раб, который, должно быть служил лакомой закуской после изысканного обеда Корвина, прошагал мимо, неся кувшин, и делая вид, что именно за тем он и был в комнате. Лузий подмигнул мне собирая свитки с неторопливой грацией секретаря, который давно изучил хитрость, как выглядеть занятым.
У меня не было намерения наблюдать, как претор станет развлекать себя отказывая просителям; я вежливо кивнул Лузию и поспешил по тихому убраться.
IX
Я убедил себя, что уже достаточно поздно, чтоб прекратить дневные труды и посвятить время личной жизни.
Елена, которая неодобрительно смотрела на мое безалаберное отношение к зарабатыванию средств на жизнь, казалось, была удивлена, увидев меня так рано, но лакомства из кондитерской с Пинциева холма, заставили ее стать более снисходительной. Удовольствие, которое она получила от моей компании, возможно тоже помогло, но если и так, она это искусно скрыла.
Мы стояли в саду дома ее родителей, ели голубей из теста, а я рассказывал о новом деле. Она обратила внимание, что расследование крутится вокруг женщин.
Так как она могла заявить, что я уклоняюсь от работы, я описал ей весь свой день, все что случилось, всякие роскошества в доме и тому подобное. Когда я перешел к рассказу о Гортензии Атилии, что была похожа на экзотический фрукт, Елена мрачно предположила, на какой:
– Вифинский53 чернослив!
– Не столь сморщена!
– Она с тобой беседовала о деле?
– Нет, то была Поллия, тоже лакомый кусочек.
– Как ты с ними всеми управляешься?
– Легкое дело для знатока!
Она нахмурилась и мне пришлось уступить.
– Ты же знаешь, что мне можешь верить! – поклялся я неискренне ухмыляясь. Мне нравилось заставлять своих женщин гадать, особенно, когда мне нечего было скрывать.
– Я знаю, что могу тебе доверить поухаживать за кем-то, одетым в пару легкомысленных сандалий и нитку безвкусных бус!
Я коснулся ее щеки пальцем:
– Ешь свой липкий пирог, птичка.
Елена не купилась на комплимент и глянула на меня, словно я был какой-то бездельник с Форума, что на ступенях храма Кастора пытается задрать ей юбку. Я решил сменить тему:
– Ты подумала о моем вчерашнем предложении?
– Я думала об этом.
– Думала, чтоб перебраться?
– Наверное.
– А звучит словно: "Возможно, нет".
– Я сказала именно то, что сказала!
– Значит ты думала, что это подразумевал я?
Она внезапно улыбнулась мне с любовью:
– Нет, Марк!
Я почувствовал что мое выражение лица изменилось. Когда Елена Юстина так улыбается, я боюсь, что могу зайти слишком далеко…
По счастью ее отец решил присоединиться к нам именно в этот момент. Неуклюжая фигура с копной прямых непричесанных волос, он вышел подышать свежим воздухом с самым невинным видом - но я по опыту знал, что это совсем не так, я обнаружил себя сидящим выпрямившись. Камилл с облегчением сбросил тогу и раб подобрал ее. Был девятый день месяца и Сенат заседал. Он коснулся текущих дел, обычных пустяковых споров; он был вежлив, но поглядывал на открытую корзинку с пирожными. Я оставил мысль сохранить пирог как подарок моей сестре, и мы пустили корзинку по кругу. Я был не против еще раз посетить Минния в другой день, и купить что-нибудь для Майи.
Когда корзинка опустела, Елена попыталась придумать, как ее использовать: она хотела наполнить ее кампанийскими фиалками в подарок моей матери.
– Это должно ей понравиться, - сказал я. – Все, что стоит в доме, и не приносит никакой пользы, а лишь служит вместилищем всякой ерунды — напоминает ей о моем отце…
– И кое о ком еще!
Я повернулся к сенатору:
– Мне нравится девушка, которая говорит, что думает. Твоя дочь всегда была такой сварливой?
– Мы воспитали ее, - ответил он жуя, - кротким домашним сокровищем. Как ты можешь сам убедиться.
Он был симпатичным человеком, не чуждым иронии. У него было два сына (оба служили послами), и если бы Елена была менее эмансипированным созданием, она бы стала его любимицей. Во всяком случае он относился к ней с осторожностью, но я подозревал, что он относился к ней более заботливо, хотя бы потому, что он никогда не присылал по мою душу бандитов; любой, кто любил бы его дочь столь же сильно как я, заставлял его быть более терпимым.
– Над чем сейчас работаешь, Фалько?
Я рассказал о деле вольноотпущенников Гортензиев:
– Это обычная история богатых и хладнокровных, отражающих приступ авантюриста, желающего породниться с ними. Что делает историю еще более пикантной, так это то, что они сами являются нуворишами. Я возьму с них плату, сенатор, но я должен сказать, что нахожу их снобизм невыносимым.
– Это Рим, Марк! – Камилл улыбнулся. – Не забывай, рабы из богатых домов считают себя стоящими выше даже свободнорожденных бедняков.
– В том числе и тебя! – усмехнулась Елена. Я знал, она подразумевает то, что Сабина Поллия и Гортензия Атилия считают ниже своего достоинства связываться со мной. Я пристально посмотрел на нее через полузакрытые веки, пытаясь вызвать у нее волнение. И, как всегда, потерпел неудачу.
– И вот еще, что я нахожу интересным, – обратился я к сенатору. – Эти люди, вероятно, признали бы, что поднялись практически из ничего. Человек, который ими владел, был полировщик мрамора. Это просто квалифицированный ремесленник, а сдельные ставки таковы, что на них и улитка едва проживет. Теперь же показная роскошь особняка его вольноотпущенников демонстрирует, что их богатство больше, чем у тех, кто может занят консульскую должность по праву рождения. Так что, это тоже Рим!
– Как же они смогли подняться?
– До сих пор это тайна…
Пока мы беседовали, я облизывал мед с виноградных листьев из корзины пирожника, как вдруг получил удар – возможно дочь сенатора не хотела, чтоб ее связывали с мужланом с Авентина, счастливый язык которого очищает обертки от сластей в публичных местах. Или, по крайней мере, не общается с ним в саду ее отца, в окружении дорогих бронзовых нимф и изящных луковичных цветов с Кавказа, особенно в то время, когда ее благородный отец сам сидит рядом…
Мне не стоит беспокоиться. Елена убедилась, что в корзинке не осталось ни единой смородины от пирога. Она даже нашла способ расковырять углы и извлечь все крошки, что застряли между плетеных тростинок.
Я глянул на сенатора. Мы знали, что Елена все еще скорбит о ребенке, которого она потеряла, но мы оба подумали. Что она теперь выглядит гораздо здоровее.
Елена резко оглянулась. Ее отец отвел взгляд. Я не стал смущаться, и продолжал задумчиво рассматривать ее, пока Елена рассеянно глядела куда-то назад, мирно думая, кто его знает о чем.
Затем Камилл Вер нахмурившись посмотрел на меня, скорее с любопытством, подумалось мне.
X
Хотя я и закончил с делами на сегодня, другие люди продолжали трудиться, поэтому я поплелся вдоль Длинной улицы, чтоб выяснить, агент, упомянутый Гиацинтом, еще работает или уже закрылся. Он был на месте.