И все же главное здесь — пульты. Эдакие распахнутые к оператору кремового цвета столы с таким количеством кнопок, клавиш, глазков, лампочек, что кажется — годами надо изучать эту аппаратуру, чтоб разобраться в ней. Но капитан Медведев, и лейтенант Косцов, и лейтенант Яковлев, и сержант Соколова — помощники дежурного — разбираются легко, словно родились за пультом.
Когда видишь работу высококвалифицированных профессионалов, испытываешь наслаждение. Ведь любоваться можно не только картинами или скульптурами. Наблюдать, как действует слесарь-виртуоз, комбайнер-супермастер, — великое удовольствие. И когда я вижу, как спокойно, умело, со знанием дела манипулируют своим хозяйством эти офицеры милиции, как в коротком телефонном разговоре мгновенно разрешают сложные ситуации с таким выражением на лице, словно выясняют у жены, что будет на обед, меня это восхищает. Потому что за той кажущейся легкостью, раскованностью, мимоходностью кроется подлинное мастерство в работе. Я бы даже сказал, что такая вот видимая легкость в любом деле как раз и есть признак высокого умения. Капитаны, лейтенанты…
И я вспоминаю, как ровно двадцать лет назад пришел в это здание и провел здесь сутки. А потом написал повесть «Дежурный по городу слушает». Тогда помощниками были подполковники. А теперь вот лейтенанты. Тогда и пульты и карта — все было поскромнее.
Как же выросла техника, как шагнула вперед наука у нашей милиции! А главное, как выросли ее люди! Впрочем, об этом мы еще поговорим.
А пока вернемся в зал. Уже в другой — зал связи. Здесь тоже карта, еще больше, чем первая. На ней тоже россыпь маленьких разноцветных огоньков. Из этого зала осуществляется связь с десятками патрульных машин, днем и ночью разъезжающих по городу по строго продуманным маршрутам. На карте обозначены все московские отделения милиции и средства, которыми каждое из них располагает. Могу вас заверить — сила внушительная.
В этом зале есть и телетайпы, и телефоны, и радиостанции, и предназначенные для разных целей компьютеры.
И наконец, третий зал — 02. Тут у телефонных пультов сидят те самые девушки, что откликаются на призыв о помощи, что поднимают трубку и негромко, сразу деловито говорят: «Милиция, Федоренко!», «Милиция, Ананьева!», «Милиция, Рассказова!», «Милиция, Чернова!», «Милиция, Швидкина!», «Милиция, Окорокова!», «Милиция…». Девушек много. Они работают в несколько смен по двенадцать часов, с десяти до двадцати двух.
А потом возвращаются домой, к своим детям, мужьям и занимаются в дни отдыха своим обычным делом: готовят, стирают, ходят в магазины. А кроме этого, бывают в театрах, в кино, приглашают гостей и танцуют, потому что почти все они молоды. И радуются, когда сын приносит из школы пятерку, и задают ему трепку, когда приносит двойку. Горячо любят своих мужей и наверняка частенько ссорятся с ними по пустякам. Не очень, так, для порядка. Словом, живут, работают, как миллионы других молодых женщин в нашей стране. Живут — да, а вот работают… Как все ли?
За то время, что служат они здесь в 02, а почти все они офицеры милиции, эти жизнерадостные, женственные, очаровательные офицеры сталкиваются с таким количеством человеческих трагедий, о которых их сверстники не узнают и за всю жизнь.
Я провел две смены в том зале. В свободные минуты беседовал с этими простыми веселыми девчатами. Они отзывчивы на шутки, улыбчивы. В свободное время. Такое здесь бывает. А потом наступает время пик — вечернее время. И они преображаются. Они сосредоточенны и деловиты. Как нелегко оставаться спокойной, хладнокровной, деловой, когда из трубки в голос кричит беда, когда за криком отчаяния, за путаным объяснением, что бормочет рыдающий голос, за порой оскорбительной пьяной болтовней надо расслышать ее, понять, оценить и принять меры. Все мгновенно, все безошибочно, порой сразу по двум-трем вызовам.
Я сижу в этом зале у одного из пультов, и у меня пухнет голова. А Надя Федоренко (двадцать шесть лет, учится на четвертом курсе школы милиции, есть муж-офицер, есть сынишка) ровным голосом без конца повторяет: «Милиция, Федоренко! Что у вас случилось? Не волнуйтесь, расскажите спокойно».
По сю пору звучит у меня в ушах: «Что случилось? Не волнуйтесь». И сколько в этих простых словах сочувствия, утешения, как стихают па другом конце провода рыдания, и люди с надеждой, с уверенностью, что им помогут, начинают говорить. Они не ошиблись, им помогут.
Есть сухие цифры, говорящие о работе девушек 02. На каждую приходится по полторы тысячи вызовов за смену, почти по два вызова в минуту! Конечно, вызов вызову рознь, но об этом я подробнее тоже расскажу позже.
А сейчас вернусь в кабинет начальника дежурной части Николая Родионовича Поликахина, где он и его заместитель капитан Николай Максимович Козлов просвещают меня. Оба с высшим образованием, с немалым опытом работы, в том числе и в дежурной части. У них смены не бывает. Они с восьми и до двадцати часов шесть дней на работе. Вот о ней-то, об этой работе, они и рассказывают.
И возникает прямо-таки ошеломляющая картина.
Гигантский город требует неусыпного ежесекундного внимания. И как раз в той его части, которая, как бы это выразиться, не светит огнями. Рискуя повториться, скажу, что мрачного и трагичного в жизни Москвы неизмеримо, ну просто неизмеримо меньше, чем веселого и радостного. Нет, я не хочу сказать, что кругом у нас лишь цветы и улыбки. Есть и недоделки, и ошибки, и хлопоты, и заботы, и даже неприятности. Это жизнь, нормальная жизнь. Так было и будет всегда. А вот убийств, грабежей, насилий, да просто краж, хулиганства быть не должно. Пусть в жизни города их доля совсем мала, но ее не должно быть совсем!
Сейчас правонарушения в Москве «качественно», если так можно выразиться, говоря о столь негативном явлении, изменились. Меньше совершается тяжких преступлений, но не меньше, к сожалению, хулиганских поступков, бытовых ссор, мелких краж.
Все это так или иначе эхом отражается в комнатах дежурной части. И пусть с подавляющим числом неприглядных дел справляются районные управления, отделения, патрули, но, как и двадцать лет назад, на первом этаже в напряженном ожидании дежурная группа — сотрудники уголовного розыска, следователи милиции и прокуратуры, эксперт НТО, кинолог с собакой, судмедэксперт.
Очередная смена заступает в девять тридцать утра. Происходит развод («Пошли разводиться!» — говорят шутницы из 02). На разводе дежурную часть ориентируют, знакомят со сводками, с телефонограммами. Обо всем, что произошло за сутки, докладывают начальнику дежурной части, руководству Главного управления, обязательно сообщают в городской комитет партии, исполком Моссовета.
Очередной дежурный принимает смену. Это подполковник Владимир Петрович Рыбаков. Энергичный, подтянутый, свежий, он уже пришел в себя после предыдущего дежурства. Специалисты рассказали мне, что дежурная смена после суток напряженной работы, несмотря на отдых, к новому дежурству только-только восстанавливается. Настолько колоссальна ответственность.
Конечно, было бы преувеличением сказать, что, придя на службу, подполковник Рыбаков сразу становится ответственным за покой многомиллионного города. И тем не менее он в течение суток держит руку на пульсе той области жизни столицы, которая больше всего внушает тревог.
Наставляя своих подчиненных, он даже термин употребляет почти медицинский: «Прислушайтесь к городу!» Прислушайтесь! Как врач — к сердцу пациента. Как водитель — к звуку мотора. Как мастер — к ритму станка.
Вот эти пятнадцать тысяч звонков, что раздаются за смену в службу 02, сотни докладов от патрульных машин, от дежурных в управлениях и отделениях — все это биение пульса, за которым надо неотступно следить.
Сухие строчки, что заполняют графы журналов дежурств, бесшумные и безостановочные катушки магнитофонов, фиксирующих звонки, — это информация, это сигналы о недугах. А вот ставить диагноз, прописывать лечение положено ему, подполковнику Рыбакову, дежурному по городу. И за все отвечать. Конечно, у него надежные, опытные помощники, они во многих случаях сами принимают решения и сами не боятся ответственности.
Но в конечном счете за все отвечает он.
Чтобы вершить этот труд, мало быть мастером своего дела, надо это дело любить. И недаром на стене дежурной части у всех перед глазами начертаны слова Алексея Максимовича Горького:
«Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд — даже самый грубый — возвышается до творчества».
Почему именно эти слова выбрали те, кто начертал их в столь, казалось бы, неподходящем для них месте? Да потому, что слова те, коли задуматься, точно отражают работу дежурного. Труд у него не то что грубый, а тяжкий. Не сомневаюсь, что многие дежурные предпочли бы работать каменотесами, чем тем, кем работают. Физически тяжелей, но морально куда как легче.
Однако кто-то должен работать здесь. Вот и работают. Кто они, откуда взялись? Дежурными ведь они не родились.
Поликахин, например, и Козлов, как уже говорилось, юристы с высшим образованием, Медведев тоже юрист, он работал в 02, Яковлев пришел из БХСС…
Ну а Рыбаков? Какой путь привел его в это здание в Среднем Каретном переулке? Он вот уже больше двадцати лет живет в столице. Ему сорок пять лет.
Обычная биография тех, кто родился в предвоенные годы. Отец воевал, мать ткачиха, бабушка тоже. Ребенком жил в Волоколамске, и доносят порой воспоминания детства гул ткацких станков, шум плотины. И иное — отголоски тяжелых военных лет.
Действительную отслужил в артиллерии. А с 1961 года начал службу в милиции. И вот тут уж прошел все ступени.
Начал с милиционера. Есть в органах внутренних дел такая должность. Но милиционер — это и звание. Как в армии.
Итак, Рыбаков — милиционер тридцать первого отделения милиции, что в Первомайском районе. Семеновская площадь — вот его епархия. И здесь он был за все в ответе.
Спекулянтки цветами, грибами, семечками и черт те чем еще… Нечего им болтаться тут. Чтобы их не было — его работа. И чтоб пьянчуги «на троих» не торчали у магазина, а в магазине не валяли дурака. И чтоб улицу люди переходили где положено. И еще надо следить за номерами машин: нет ли объявленных в розыск, да и за людьми кое-какими: не разыскиваемый ли преступник? И за пьяными, такими, что уж на ногах не держатся. И за ребятишками (а точнее, за их зазевавшимися родителями), чтоб не вылетали на середину площади под колеса машин. Надо еще объяснять гражданам, как проехать в больницу, в роддом, как пройти на ту улицу, в этот переулок, где стоянка такси, а где метро…
Иногда у Рыбакова нет-нет, а прорвется ностальгия по тем далеким временам.
…Вот в трамвае едет он на свое первое милицейское дежурство. Минус двадцать градусов на дворе, а он вспотел от волнения. Первое дежурство!
И первый конфуз. Подошел прохожий, спросил, как пройти на такую-то улицу. «Не знаю», — честно признался Рыбаков, полез за справочником. А прохожий взглянул на табличку на доме — оказывается, они на этой улице стоят.
Извлек урок. Засел за планы города, за справочники. И вскоре весь свой район, стоило глаза зажмурить, видел, словно с вертолета. Изучал все маршруты, все переулки, проходные дворы и подъезды, все пути и дороги своего «хозяйства».
И людей тоже. Он, знал теперь, что в полночь, в час ночи спешат запоздалые: юноши, провожавшие подруг, те, кто засиделся в гостях, и те, кто в ресторане или кафе. Они не подходили. А вот в пять утра появлялись такие, что иной раз спрашивали: «А где я?» — и двигались по улице не самыми прямыми маршрутами.
В восемь спешил рабочий люд, чуть позже студенты и люд служивый. Те, кто возникал в десять часов, спрашивали адреса учреждений, а кто в семь-восемь вечера — жилых домов.
Рыбаков любил ночные дежурства. И учиться ему было легче, и вообще как-то больше нравилось. Молодой, здоровый — ночные бденья стекали с него, как вода, не оставляя следа. Кто думает о здоровье в двадцать — двадцать пять?
Вспоминает Рыбаков те времена, иной раз улыбнувшись, иной раз взгрустнув…
Это много позже он будет отвечать за весь город, а тогда, двадцать лет назад, он отвечал за одну площадь. Что ж, немало с тех пор изменилось, одно осталось неизменным — чувство ответственности.
Потом стал уполномоченным уголовного розыска.
Рыбакову повезло. У него оказался опытный и умный наставник Алексей Семенович Нефедов. Великое дело — уметь передать свои знания и опыт. Эту науку сейчас постиг и Рыбаков, и не один из тех, кто послужил под его началом, кто, быть может, сам сядет когда-нибудь за пульт дежурного по городу, скажет ему позже спасибо.
Так или иначе, ни одно дело, которое вел следователь Рыбаков, — а сколько их было! — не было возвращено ему на доследование. Кто понимает, может оценить этот «показатель».
Он немало порассказал мне о том периоде своей жизни, о котором нередко вспоминает. У каждого следователя, без сомнения, есть что вспомнить!
Эти рассказы привлекли мое внимание потому, что, как мне показалось, уже тогда в характере Рыбакова существовала черта, немало помогающая ему ныне, на его посту дежурного по городу, — стремление ни одной мелочи не оставлять без внимания, все сопоставлять и соотносить. И решать, нарушен ли порядок, совершено ли преступление. Важен принцип. Потому что часто от мелочи протягивается нить к очень и очень важному.
…Закончив в 1967 году институт, Рыбаков перешел в Главное управление. К тому времени он был лейтенантом, членом КПСС.
Рыбаков и здесь освоил немало милицейских профессий, работал и в дежурной части, и в штабе…
Это, так сказать, штатно. А вот что было нештатно, но весьма показательно, так это еще один пост, который никакой профессиональный опыт или образование права занимать не дает. Тут нужно иное: высочайшая принципиальность, чувство справедливости, прямота характера. Рыбаков вот уже не первый год председатель суда офицерской чести.
«Он на редкость справедливый, объективный, чуткий, отзывчивый человек, — говорили мне про Рыбакова начальники, — умеет общаться с людьми и, несмотря на прямоту, а то и резкость, найти подход к любому».
Авторитет Рыбакова, как я мог убедиться из бесед с его начальством, коллегами и подчиненными, очень высокий.
А какие его качества дают ему право быть дежурным по городу? Это ведь должность, как уже говорилось, ответственная.
«Рыбаков, — свидетельствовали те же начальники, — имеет огромный, причем разносторонний опыт. Он так же хорошо знает службу рядового милиционера, как и различных специалистов милицейской службы. Никогда не теряется в самых сложных вопросах, быстро ориентируется и мгновенно принимает решение и, главное, правильное. Уж в энергии и оперативности ему не откажешь».
К дежурному по городу поступает, как уже говорилось, множество разных тревожных сигналов, из которых, к счастью, немало ложных. Помню, как двадцать лет назад, когда я провел сутки с дежурным, раздался звонок и взволнованный голос сообщил, что нашел на свалке отрезанную и обугленную голову. Выехала группа и выяснила, что жуткая находка не что иное, как старый подгоревший глиняный горшок.
Однако, увы, не всегда все кончается невинно.
Не раз бывало, когда Рыбаков из, казалось бы, незначительного сообщения делал выводы, приводившие к раскрытию преступления. У него удивительная способность не только держать в голове одновременно огромный объем самой различной информации, накапливающейся за дежурство, но и уметь оперировать ею, сопоставлять, сравнивать, прослеживать в уме. Эдакий электронный мозг, только человеческий.
При этом для меня выяснилась одна любопытная в работе дежурной части деталь, о которой я как-то не подумал раньше. Ведь дежурные проводят колоссальную работу по расследованию преступления и задержанию преступника. Потом приходят следователи милиции и прокуратуры, идет следствие, порой длительное, потом суд. Преступника ждет приговор. Какой? Вот об этом в дежурной части никто не знает. (Если, конечно, сами не будут это выяснять.) Понимаю, конечно, что по мелочам этого делать не стоит, но, когда речь идет о тяжких преступлениях, которые еще случаются, надо бы сообщать, чем все кончилось, начальнику дежурной части, чтобы он довел это до сведения те, благодаря чьей инициативе, сообразительности, быстроте реакции преступник был задержан, чтобы они знали, что их усилия не пропали даром, получили бы удовлетворение — справедливость восторжествовала благодаря и их труду.