Прислушайтесь к городу… - Стрелкова Ирина Ивановна 20 стр.


— Прямо номер люкс в гостинице, — кивнул Шляхов.

— А почему она допустила, что некоторое время с ним лежал Алтаев?

— По ее словам, она была категорически против, но настоял врач Алтаева.

— И это несмотря на то, что Алтаев мог заразиться? — покачал головой Папахин.

— Вот я и хочу выяснить. Насчет гепатита, насчет Алтаева и другого-прочего… Правда, Алтаева выписали из клиники девятого декабря. За два дня до одиннадцатого числа. — Олег Петрович посмотрел на часы. — Я пошел. Жду Алтаева на допрос.

— Когда закончишь, дай знать, — попросил Папахин. — Проведем опознание. Может, кое-кто из соучастников Иванова навещал его в больнице…

Вадиму Алтаеву шел двадцать первый год. Невысокого роста, смуглый, с монгольским разрезом глаз, он был явно напуган вызовом в милицию.

Шляхов постарался успокоить его и спросил:

— Чем болеете?

— Рука иногда отнимается, — как-то по-детски пожаловался парень. — А я работаю маляром…

— Когда поступили в клинику нервных заболеваний? — задал вопрос следователь.

— В прошлом году, первого декабря…

— В какой палате лежали?

— В двести пятнадцатой. Очень хорошая палата, большая, два стола, цветной телевизор… И еще только один человек.

— Как звали вашего соседа?

— Владимир Кириллович, — с нескрываемым уважением произнес Алтаев. — Мастер спорта по борьбе, выступал на международных соревнованиях. И вообще — мужчина в порядке.

— В каком смысле?

— Да стоит на один только костюмчик посмотреть! «Адидас»! Красного цвета, здесь белые полоски, — показал вдоль рукава допрашиваемый. — Рублей триста стоит, не меньше.

Он постепенно успокоился и разговорился. По его словам, Иванов жил в больнице, словно у Христа за пазухой. Готовили ему отдельно — бифштексы, цыплят табака и другую снедь. Друзья приносили шампанское и коньяк.

— Он даже курил в палате, — сказал Алтаев. — «Мальборо»…

Про цветной телевизор, изысканную кухню и курение в палате Шляхову раньше никто не говорил. И все, что сообщил Алтаев, сильно насторожило следователя.

«По мановению чьей же волшебной палочки был создан такой комфорт? Можно сказать, роскошь?» — думал Олег Петрович.

Когда он коснулся вопроса, за что Алтаев был выписан из клиники, тот запальчиво произнес:

— Иванову можно, а мне нельзя, да?!

— Что именно можно? — уточнил Шляхов.

— Так он в любое время уезжал из больницы! На своих «Жигулях»! Машина все время у корпуса стояла…

— И часто он отлучался? — спросил следователь, с волнением поняв, что наконец-то приближается к тому, что безуспешно пытался выяснить столько времени.

— За восемь дней, которые я лежал в больнице, он раза четыре уезжал. На всю ночь. А мы с приятелем всего один раз — и нас тут же турнули… Конечно, Владимир Кириллович с Жигалиной вась-вась. Я его просил, чтобы он поговорил с ней. Он пообещал, но так ничего и не сделал… Я звонил ему в больницу несколько дней подряд, но его там не было… Ни утром, ни днем, ни поздно вечером…

— Постойте, постойте, — сказал Шляхов, — уточните, когда именно вы звонили ему.

— Меня выписали девятого, — стал загибать пальцы Алтаев. — Я названивал десятого, одиннадцатого, двенадцатого. И все впустую. Даже попросил медсестру записать номер моего телефона, чтобы Иванов обязательно позвонил ко мне домой…

— Вы не помните, кто именно записывал ваш телефон?

— Тамара. Я ее по голосу узнал…

Тамара Проценко — это та самая медсестра, которая находилась в отпуске…

— И Владимир Кириллович звонил вам?

— Какое там! Он, наверное, даже забыл, как меня звать… Что я для него? Мелочь… Если он с самим Александром Медведем дружил… Если наш знаменитый борец, олимпийский чемпион… Иванов рассказывал, что знаком с ним…

Уточнив кое-какие детали, Олег Петрович сказал:

— К вам будет еще одна просьба, Вадим… Вы сможете опознать по фотографиям людей, которые навещали в клинике Иванова?

— Это запросто, — с готовностью согласился парень.

Шляхов позвонил Папахину. Было проведено опознание. Алтаев указал на три фотографии. На одной был изображен сам Иванов, на другой — его приятель Черешня, на третьей — некто Соснов…

— Вот эти, — пояснил Алтаев, показывая на Черешню и Соснова, — приходили в больницу чуть ли не каждый день… Все в фирмовых шмотках…

— О чем они говорили? — задал вопрос Папахин.

— Откуда я знаю… Когда они начинали выпивать и закусывать, я выходил из палаты… Неудобно…

Подписав протокол опознания, Алтаев ушел.

— Кажется, одна серьезная зацепка есть, — сказал Шляхов.

— Имеешь в виду звонки Алтаева в больницу? — спросил Александр Владимирович.

— Ну да! Иванов ни разу не подошел к телефону. Ни десятого, ни одиннадцатого, ни двенадцатого декабря… Медсестра все время отвечала, что Иванова в палате нет.

— А может, она просто не хотела утруждать себя? К тому же вроде бы пациентам запрещено пользоваться служебным телефоном, — размышлял Папахин.

— Алтаев говорит, что был с той медсестрой в хороших отношениях… И потом, кого звали к телефону? Иванова! Насколько я знаю, все нянечки и медсестры рады были услужить ему. — Олег Петрович вздохнул. — Жаль, все еще не могу допросить Тамару…

— Проценко? — уточнил Папахин.

— Да. В отпуске она. Но скоро приедет…

Шляхову удалось выяснить, что в декабре 1980 года в палате номер 215 вместе с Ивановым лежал еще один больной — Шухмин Юрий Карпович. Следователь вызвал Шухмина повесткой.

Свидетелю было тридцать лет. Высокий, худощавый, с заметным шрамом у виска. Из его анкетных данных следовало, что Шухмин нигде не работает, так как является инвалидом второй группы. Несколько лет назад он получил черепно-мозговую травму — попал на мотоцикле в аварию. Периодически ложился в больницу.

— Когда лежали последний раз? — спросил Шухмина следователь.

— Ну, зимой… Прошлой… — после долгого размышления ответил Шухмин.

Олег Петрович уже обратил внимание на то, что у допрашиваемого как бы заторможенное мышление. Прежде чем ответить на вопрос, он некоторое время думает.

«Вероятно, это результат травмы», — решил Олег Петрович.

— Где лежали? — продолжал он допрос.

— В клинике… этой… нервных болезней…

— Какого числа госпитализировались?

Шухмин надолго уставился в пол.

— Точно сейчас не помню, — наконец ответил он и добавил: — Как получил направление…

Судя по талону направления на госпитализацию, выданному Шухмину в районной поликлинике, и записям в истории болезни, это произошло 11 декабря 1980 года.

В день, когда случилось происшествие в Свердловске!

— Жена собрала вещи… Поехал в больницу… Положили в тот же день…

— А номер палаты можете назвать? — спросил Олег Петрович.

— У входа сразу, направо…

— Двести пятнадцатая? — подсказал Шляхов.

— Да, двести пятнадцатая, — кивнул Шухмин.

— Когда вас поместили в нее, кто там еще был?

— Мужчина. Борец бывший. — Шухмин наморщил лоб. — Иванов Владимир Кириллович.

— Он куда-нибудь отлучался за время вашего пребывания в больнице? — задал вопрос следователь.

— Нет. Все время был на месте.

— А когда вас выписали?

— Через две недели…

У Шляхова, что называется, опустились руки.

Выходит, у Иванова на самом деле алиби?

Олег Петрович задал еще несколько уточняющих вопросов и, предъявил Шухмину для опознания фотографии людей, которые, как показал Алтаев, навещали Иванова в больнице, — Черешни и Соснова. Шухмин сказал, что никого из предъявленных на снимках никогда не видел, в том числе Черешню и Соснова.

Шляхов отпустил свидетеля.

«Что же делать? — размышлял Олег Петрович. — Пойти к начальству и доложить, что я зря трачу время? Что надо искать другого человека, который действительно обобрал Татариновых?»

Шляхов прикидывал так и эдак. Факты вроде говорили: Иванов тут ни при чем.

«Но все ли я проверил? — еще и еще раз спрашивал себя следователь. — И так ли уж непреложны добытые факты?»

Правда, были, показания Жигалиной и Шухмина. А что, если…

Вот это «если» и не давало покоя Шляхову.

В тот же день поздно вечером он опять отправился в клинику. Шел мокрый снег, дул сырой ветер. Холод пробирал до костей.

Шляхов постучал в дверь больничного корпуса. Открыл ночной вахтер, пожилой мужчина. Он был в валенках, теплой стеганой безрукавке.

— Кого тебе в такую позднь? — не очень приветливо спросил вахтер.

— Следователь я, — показал свое удостоверение Шляхов, стряхивая с плеч комья липкого снега.

— А-а-а! — протянул ночной страж больницы и пропустил Олега Петровича, заперев на ключ входную дверь. — Из начальства-то никого нет, — уведомил он следователя.

— Мне начальство не нужно, — ответил Шляхов. — Хочу с вами побеседовать.

Через несколько минут они сидели в теплой каморке вахтера. Тот разливал горячий чай из термоса в граненые стаканы.

Федор Терентьевич Кулаков — так звали вахтера — рассказал следователю, что служит в больнице уже три года. Он давно на пенсии, похоронил жену. Дома одному тоскливо, особенно по ночам. Вот и решил устроиться в клинику. Не так чувствуется одиночество, да и прибавка к пенсии.

Олег Петрович расспросил Кулакова, не помнит ли он Иванова? Описал его внешность.

— Такой представительный? — показал руками вахтер. — Лицо гладкое, волосы прилизаны один к одному? С золотым перстнем?.. Как же, помню… Он еще у подъезда нашей больницы машину держал.

— Да, да, — кивнул следователь, вспомнив показания Алтаева.

— Один раз я с ним стычку имел, — продолжал вахтер. — А получилось вот как… Дежурю я, значит. Стук в дверь. Это прошлой зимой было… Открываю — трое мужчин. Тот самый ваш, он еще в красном спортивном костюме был, без всяких направляется к кабинету нашего замдиректора, Жигалиной… Я останавливаю: куда, мол, идете? Он мне: спокойно, папаша, свои… А сам ключом открывает дверь… Я, значит, протестую. Мало ли что?.. Тут Жигалина появляется с улицы. В шубе. Не успел я и рта раскрыть, она мне говорит, что сама дала тому товарищу ключ…

— Как-как? — переспросил Шляхов.

— Жигалина объяснила, что это ее хороший знакомый, тоже врач. Мое дело маленькое. Начальство есть начальство… Зашла она с тем…

— Ивановым? — уточнил следователь.

— Зашла с Ивановым в свой кабинет… Пробыли там минут десять. Вышли. Он уже в костюме, рубашке, лохматой шапке… Потом все четверо — Жигалина, Иванов и те двое, что пришли с ним, — сели в машину Иванова и уехали…

Сообщение Кулакова очень насторожило следователя. По словам вахтера, Иванов несколько раз приходил по вечерам в кабинет Жигалиной в ее отсутствие. И часто не один, а с друзьями. Переоблачался в дубленку и уезжал на машине. Не возвращался до утра…

— Ну вот тебе и еще одна ниточка, — сказал Шляхову Папахин, когда они на следующий день обсуждали новости, добытые Олегом Петровичем. — Даже не ниточка, а, по-моему, целая веревочка.

— Да, — согласно кивнул Олег Петрович, — уж очень подозрительно, что Иванов в таких доверительных отношениях с Жигалиной… Я вызвал Кулакова провести опознание… Уверен, что те двое спутников Иванова — из его банды.

Пожилому вахтеру предъявили фотографии. Он безошибочно указал на Иванова. Опознал он также и Черешню с Сосновым — это они были с Ивановым в тот вечер, когда вместе с Жигалиной уехали на машине. Помимо этой троицы вахтер опознал еще одного человека — некоего Вячеслава Зыкова. Он тоже видел его как-то с Ивановым…

— Зыков арестован два дня назад, — сказал Папахин. — В прошлом году вышел на свободу, отсидев очередной срок в колонии. Но, видать, наказание не пошло ему на пользу. Снова занялся кражами, грабежами… Посмотри, Петрович, какие дела творили Соснов и Зыков. — Папахин достал документы. — Протокол допроса потерпевшего. Вчера допросили…

Шляхов взял бумаги.

— Понимаешь, — объяснял Папахин, — у Соснова были соседи. Как-то Соснов оставил у хозяина — Роберта Зефирова — туго набитый портфель. Сказал: пусть полежит один день. И взял с Зефирова слово, что тот не будет знакомиться с содержимым… Почитай, что там было дальше…

Олег Петрович погрузился в чтение.

Роберт Зефиров, в частности, показал:

«…Я не удержался и открыл портфель, оставленный мне на сохранение Сосновым. В портфеле находились завернутые в материю белого цвета деньги, примерно 5—6 пачек, перетянутые аптекарской резинкой. Пачки состояли из купюр достоинством в 50 и 100 рублей. Помимо этого в портфеле был сверток длиной около десяти сантиметров, тоже из белой материи, через которую просвечивали золотые монеты. Я увидел еще несколько золотых слитков неправильной формы, размером приблизительно со спичечный коробок. Еще в портфеле был сверток с большим количеством ювелирных изделий из золота и бриллиантов. Весил этот сверток примерно полтора килограмма. В портфеле были и еще какие-то свертки, но я их содержимое не смотрел…»

Как следовало из протокола допроса Зефирова, Соснов, забрав портфель, по каким-то своим приметам заподозрил, что сосед все же поинтересовался, что в нем лежит.

Шляхов читал дальше:

«… Между 23 и 24 часами ко мне на квартиру пришел Соснов и потребовал, чтобы я вышел с ним на улицу. Я вышел. У подъезда стояли две машины: одна Соснова — ВАЗ-2106 белого цвета, вторая — ВАЗ-2101 такого же цвета. В машине Соснова находились двое мужчин. Соснов велел мне сесть на заднее сиденье. Мужчины сели слева и справа от меня. Соснов был за рулем. Мы поехали. Следом тронулась другая машина, заполненная мужчинами…»

— Прямо как в кино, — усмехнулся Шляхов.

— Ты дальше, дальше читай, — откликнулся Папахин. — Еще почище, чем в кино…

По словам Зефирова, его привезли на какую-то дачу под Москвой по Ярославскому шоссе. Завели в дом.

«…Соснов спросил меня, зачем я лазил в его портфель, — показывал пострадавший. — Я ответил, что не лазил. Тогда Соснов зашел мне за спину, накинул на шею мокрое полотенце и стал душить. Я потерял сознание. Очнувшись, я сказал Соснову, что заглядывал в портфель, так как он хранился в моей квартире, а она не камера хранения. Соснов достал пистолет, передернул затвор и сказал, что, если я не буду отвечать на его вопросы, он меня пристрелит. Как собаку. Соснов спросил, донес ли я в милицию о том, что видел в портфеле. Я не успел ответить, как он ударил меня по зубам чем-то металлическим. Я упал. Меня били ногами. Потом Соснов вынул нож с выдвигающимся лезвием и порезал мне подбородок. После этого он сказал, что я должен ему заплатить штраф 3 тысячи рублей. За то, что я лазил в портфель и он со своими знакомыми потерял на меня время. Все это продолжалось до четырех часов утра. Перед тем как отвезти меня домой, Соснов сказал, что, если я донесу в милицию о портфеле и о том, что происходило на даче, мне будет очень плохо…»

— Соседи видели, как увозили Зефирова, — сказал Папахин, когда Шляхов кончил читать. — Видели его и утром. Дворник, в частности. Избитого, с порезанным лицом, когда Соснов привез Зефирова домой. Так вот, среди истязателей был также Зыков.

— А почему Зыкова арестовали так поздно? — поинтересовался Олег Петрович.

— Скрывался. То на даче, то у своих родственников на улице Менжинского. Сам понимаешь, без прописки.

— Где, где? — переспросил Шляхов.

— На улице Менжинского.

— Менжинского, Менжинского… — повторил несколько раз Олег Петрович: это ему что-то напоминало.

Он пошел в свой кабинет, но не дошел. Вернулся. Папахин удивился.

— Вспомнил! На улице Менжинского проживает Шухмин! — выпалил с порога Шляхов.

— Сосед Иванова по палате?

— Ну да!

Папахин схватился за телефон.

Буквально через полчаса было установлено, что Шухмин является племянником… Зыкова.

Вызванный срочно на допрос Шухмин снова повторил свои показания: лег в больницу 11 декабря 1980 года по направлению районной поликлиники. По словам свидетеля, Зыков не посвящал ни Шухмина, ни его жену в свои дела. Где Зыков бывал, с кем встречался, они не знают.

Назад Дальше