Билл Чесс что-то прорычал и поднял бутылку. Глядя на их серьезные загорелые лица, я даже не мог себе представить, что они думают на самом деле.
— Был, кстати, разговор о какой-то там записке, — рассеянно обронил Паттон.
Билл Чесс покопался в бумажнике и выудил сложенный клочок линованной бумаги. Паттон взял его и стал медленно читать.
— А даты нет, — заметил он. Билл мрачно склонил голову:
— Точно. Но уехала она месяц назад, двенадцатого июня.
— Она и раньше вроде бы уезжала.
— Да, — уставился на него Билл. — Я тогда напился и заночевал у одной потаскухи. В прошлый декабрь, как раз перед первым снегом. Мьюриел тогда не было с неделю. Потом явилась как ни в чем не бывало и говорит, что хотела малость развеяться. А жила, мол, у подружки, когда-то вместе работали в Лос-Анджелесе.
— И как эту подружку звали? — спросил Паттон.
— Я не спрашивал. Что Мьюриел ни делала, меня все устраивало.
— Понятно. А в тот раз записку она оставляла?
— Нет.
— Записка-то выглядит малость потертой, — заметил Паттон, складывая ее.
— Таскаю с собой весь месяц, вот и все дела, — окрысился Билл Чесс. — А кто сказал, что она и раньше меня бросала?
— Сейчас уже не вспомнить. Сам знаешь, как бывает в нашей глуши. Люди все замечают. Разве что летом им труднее, когда полно пришлых.
На какое-то время наступило молчание, наконец Паттон рассеянно спросил:
— Значит, уехала двенадцатого июня? Или ты просто решил, что уехала? А кто-нибудь в коттеджах на той стороне был?
Билл Чесс посмотрел на меня, и его лицо снова потемнело:
— Спросите у этого шпика, если он и сам всего не выболтал.
Паттон даже не повернул ко мне голову. Он разглядывал цепь вершин вдали над озером.
— Мистер Марло ничего мне не выбалтывал, — заметил он мягко. — Только сообщил, кого нашли и где нашли. Еще он сообщил, что Мьюриел вроде бы уехала и оставила записку. Ну и что тут плохого?
Снова наступило молчание. Билл Чесс уставился на прикрытый одеялом труп в двух метрах от себя. Он стиснул кулаки, по щеке у него покатилась слеза.
— Была еще миссис Кингсли, но она в тот день тоже уехала. Больше никого. Перрисы и Фаркуарсы в этом году не появлялись.
Паттон молча кивнул. В воздухе чувствовалась какая-то напряженность, словно что-то, о чем не говорили, было всем ясно и не нуждалось в словах.
Билл Чесс яростно заорал:
— Забирайте меня, сукины дети. Само собой, ее утопил я. Кому еще? Она была моей, и я ее любил. Я — подонок, всегда был подонком и останусь подонком, но все равно я любил эту девочку. Вам не понять, и не пытайтесь. Забирайте и все, пропади вы пропадом.
Никто не вымолвил ни слова.
Билл Чесс уставился на свой крепкий загорелый кулак, замахнулся и со всей мочи ударил себя по лицу.
— Гнусный подонок, — обругал он сам себя срывающимся шепотом.
Из носу у него медленно потекла кровь. Она сползла к губе, обогнула рот и повисла на подбородке. Затем лениво капнула на рубаху.
— Вам, конечно, придется поехать с нами, мистер Чесс, чтобы дать показания, — спокойно сказал Паттон. — Сами знаете, так полагается. Никто вас ни в чем не обвиняет, но внизу с вами захотят поговорить.
— Переодеться можно? — мрачно спросил Билл.
— Ясное дело. А ты, Энди, пойди с ним и посмотри, во что можно завернуть труп.
Они ушли тропой вдоль берега. Доктор откашлялся, глянул на воду и вздохнул:
— Хотите повезти тело в моей санитарной машине, Джим?
Паттон помотал головой:
— Нет, док. Округ у нас бедный. Представляю, сколько вы сдерете за свою машину. Есть возможность прокатить эту даму дешевле.
Доктор отошел, бросив со злостью через плечо:
— Если надо оплатить похороны, дайте мне знать.
— Ну вот, полез в бутылку, — вздохнул Паттон.
8
Коричневое здание гостиницы «Индейская голова» высилось на углу против нового танцевального зала. Я остановил машину и прежде, чем отправиться в примыкавший к вестибюлю бар с закусочной, вымыл в туалете руки и лицо, а заодно и вычесал из волос сосновые иголки. Помещение кишело визгливо хохочущими красотками с ярко-красными ногтями и пропахшими вином молодцами в летних курточках. За публикой внимательно присматривал «метр» — плотный парень без пиджака с обкусанной сигарой в зубах. У кассы какой-то тусклый блондин ловил военные новости по маленькому приемнику, в котором было не меньше шума и треска, чем воды в картофельном пюре. У дальнего угла пятеро местных музыкантов в лиловых рубахах под плохо сшитыми белыми фраками, вымученно скалясь в табачный дым, пытались своим треньканьем заглушить пьяный гам. В общем, курортный сезон Пумьей Вершины был в самом разгаре. Я быстро проглотил то, что называлось у них фирменным обедом, залил его сверху коньяком, чтобы не дать вырваться наружу, и вышел на улицу. Было еще светло, но несколько неоновых реклам уже горели; вечер звенел бодрыми автомобильными гудками, детскими воплями, ударами шаров по кеглям, скрипом роликов, веселыми хлопками малокалиберных винтовок в тирах, сумасшедшими завываниями музыкальных автоматов, а поверх всего — лающим ревом катеров, гоняющих без цели по озеру, словно наперегонки со смертью.
В «крайслере» я обнаружил худенькую шатенку с умным лицом и в темных брючках. Она сидела и курила, болтая с хлыщеватым ковбоем, пристроившимся у подножки. Я обошел машину и сел за руль. Ковбой, подтянув джинсы, отошел. Девушка не тронулась с места.
— Меня зовут Берди Кеппел, — бодро начала она. — Днем я работаю в парикмахерской, а вечером в местной газете. Извините, что без спросу забралась в машину.
— Все в порядке. Хотите посидеть или куда-нибудь вас отвезти?
— Давайте отъедем чуть дальше, где нам было бы поспокойнее, мистер Марло. Если вы, конечно, не против разговора.
— Слухи у вас тут разносятся с быстротой молнии, — сказал я и завел мотор.
Миновав почту, я доехал до проулка с бело-голубой стрелкой «Телефон», указывающей в сторону озера, свернул, проехал бревенчатый домик переговорного пункта с крошечным палисадником, потом еще один домик и остановился под огромным дубом, раскинувшим ветви далеко за дорогу.
— Тут сойдет, мисс Кеппел?
— Не мисс, а миссис. Но зовите меня просто Берди. Как все. Да, здесь хорошо. Рада знакомству, мистер Марло. Я так понимаю, вы из нечестивого Голливуда?
Она протянула мне крепенькую загорелую ладошку. Пожатие напоминало клещи — видно, натренировалась, втыкая заколки в пышные кудри клиенток.
— Доктор Холлис рассказал мне о бедняжке Мьюриел Чесс, — сказала она. — Вот я и решила узнать подробности, раз уж вы первым обнаружили тело.
— Первым нашел ее, правда, Билл Чесс. Но я при этом присутствовал. С Джимом Паттоном вы уже говорили?
— Нет еще. Он уехал вниз. К тому же не уверена, что он мне много скажет.
— Ему скоро переизбираться, а вы как-никак журналистка.
— Джим совсем не дипломат, да и меня трудно назвать журналисткой. У нас тут всего лишь жалкая дилетантская газетенка.
— Что же вы хотите узнать?
Я предложил ей сигарету и дал прикурить.
— Давайте все по порядку.
— Я приехал с письмом от Дераса Кингсли, чтобы осмотреть участок. Встретив меня, Билл Чесс разговорился и рассказал, что его бросила жена, заодно показал от нее записку. Со мной была бутылка. Он здорово к ней приложился. Человек явно тосковал от одиночества. Выпивка развязывает язык, но ему и без того не терпелось излить душу. Такие вот дела. До сегодняшнего дня я Билла не знал. Ну а когда мы шли назад озером, то забрели на пирс, и Билл заметил под затопленным настилом руку. Оказалось, что это рука покойной Мьюриел Чесс. Вот и все.
— Док Холлис сказал, что тело долго пролежало в воде и стало неузнаваемым.
— Точно. По всей видимости, лежало там целый месяц, хотя Билл считал, что Мьюриел уехала. По записке можно предположить самоубийство. Оснований для других версий нет.
— И никаких сомнений?
Я искоса бросил на нее взгляд. Темные глаза внимательно смотрели на меня из-под взбитой на лбу каштановой челки. Воздух начал постепенно темнеть. Пока чуть-чуть, еле заметно.
— У полиции в таких случаях всегда есть сомнения.
— А у вас лично?
— Мои мысли никого не волнуют.
— И все же.
— Я познакомился с Биллом Чессом только сегодня. Он показался мне человеком вспыльчивым. Да и по его собственным словам можно судить, что он далеко не ангел. Но жену, видимо, любил крепко. Не возьму в толк, как он мог целый месяц жить у озера, зная, что она разлагается в воде. Выходить утром на солнышко, смотреть на голубую гладь и думать, что она там, под водой, и ты сам ее утопил. Нет, вряд ли.
— Я тоже не могу себе этого вообразить, — тихо сказала Берди Кеппел. — Да и никто у нас не может. И все же такое случалось и случается. Вы занимаетесь недвижимостью, мистер Марло?
— Нет.
— А чем, позвольте спросить?
— Мне бы не хотелось отвечать.
— Это все равно что ответить, — кивнула она. — Кроме того, док Холлис слышал, как вы назвали Паттону свое полное имя, а у нас в редакции есть справочник по Лос-Анджелесу. Но я никому не разболтала.
— Спасибо.
— И не разболтаю, если вы не хотите.
— Что с меня за это причитается?
— Ничего, — сказала она. — Абсолютно ничего. У меня нет журналистских амбиций. Да и газета не даст материала, если он во вред Джиму Паттону. Таких, как Джим, еще поискать! Но все в конце концов само раскроется. Разве нет?
— Не спешите с выводами, — сказал я. — К тому же Билл Чесс меня совершенно не интересует.
— А Мьюриел Чесс?
— С какой стати?
Она осторожно стряхнула сигарету в пепельницу под щитком.
— Как угодно, — сказал она. — Но есть одна вещь, о которой вам, может быть, захочется поразмышлять, если вы про нее еще не слышали. Полтора месяца назад сюда приезжал полицейский из Лос-Анджелеса. Звали его Де Сото. Эдакий громила с хамскими манерами. Нам он не понравился, и мы его отшили. Я сейчас имею в виду нас троих из редакции. Он разыскивал некую Милдред Хэвиленд, и у него была с собой ее фотография. Обычная увеличенная карточка, не такая, как из полицейского досье. Он сказал, что им известно, будто эта Хэвиленд живет где-то в наших краях. Женщина на фото напоминала Мьюриел Чесс. Волосы, правда, какие-то рыжеватые, прическа, другая, да и брови тонкие, выщипанные. Лицо от этого сильно меняется. Но все равно чем-то она была похожа.
Я побарабанил по двери машины, немного помолчал и спросил:
— И что вы ему ответили?
— Ничего. Во-первых, не было уверенности, что это она. Во-вторых, нам не понравилось, как он себя держит. В-третьих, даже если бы это была Мьюриел и он бы нам понравился, мы бы все равно не пустили его по следу. Каждый человек совершает в жизни ошибки. Возьмите хоть меня. Когда-то выскочила за профессора классических языков из Редлендского университета. Потом развелась.
Она хихикнула.
— У вас могла бы получиться статья для газеты, — заметил я.
— Конечно. Но здесь мы прежде всего просто люди.
— А этот Де Сото виделся с Джимом Паттоном?
— Думаю, что виделся. Но Джим ничего не рассказывал.
— Он предъявил вам документы?
Она наморщила лобик и отрицательно покачала головой.
— Нет, вроде бы, нет. Мы поверили ему на слово. Но держался он, и вправду, как нахальный городской фараон.
— Значит, скорей всего, никакой он не полицейский. А Мьюриел о нем кто-нибудь сообщил?
Она долго смотрела в ветровое стекло, мялась, наконец, повернула голову и кивнула:
— Я сама. Хотя, какое мне было дело, не пойму.
— И что она ответила?
— Ничего, только как-то смущенно хохотнула, словно я отмочила сомнительную шутку. Потом она ушла, но мне показалось, в глазах у нее что-то мелькнуло. Ну как? Мьюриел Чесс все еще вас не интересует?
— С какой стати? Раньше я о ней вообще ничего не слышал. Честно. И ни о какой Милдред Хэвиленд тоже не знаю. Отвезти вас назад?
— Нет, спасибо. Я лучше пройдусь. Тут всего два шага. Очень вам за все благодарна. Надеюсь, Биллу не грозят неприятности. Особенно такого сорта.
Она спустила ногу на подножку, выбралась из машины, затем тряхнула кудрями и рассмеялась.
— Говорят, что я очень неплохая парикмахерша. Думаю, что не врут. Но вот брать интервью явно не умею. Спокойной ночи.
Мы попрощались, и она ушла в сгущающиеся сумерки. Я сидел и смотрел ей вслед, пока она не исчезла за углом на главной улице. Потом выбрался из «крайслера» и пошел к избушке, где была телефонная станция.
9
Дорогу мне преградила ручная олениха с кожаным собачьим ошейником. Я потрепал ее по ворсистой шее и открыл дверь переговорного пункта. За маленьким столиком сидела маленькая девушка в брючках и что-то заносила в журнал. Она объяснила мне, как позвонить в Беверли-Хилс, и наменяла монеток. Телефон находился снаружи, у входа.
— Вам там понравится, — сказала она. — Тихо, никто не мешает.
Я вошел в кабинку и закрыл дверь. За девяносто центов я мог говорить с Дерасом Кингсли пять минут. Он оказался дома, и нас быстро соединили, но слышимость была плохая — много помех из-за горных кряжей.
— Что-нибудь раскопали? — спросил он чуть пьяным, но по-прежнему жестким и начальственным голосом.
— Много чего, — сказал я. — Но все не то, что нас интересует. Вы сейчас один?
— А какое это имеет значение?
— Для меня никакого. Но я знаю, что собираюсь рассказать, а вы нет.
— Можете говорить.
— Я долго беседовал с Биллом Чессом, который маялся от одиночества. Месяц назад его бросила жена. Они тогда разругались, он уехал, чтобы напиться, а когда вернулся, ее уже не было. Она оставила записку, что скорей умрет, чем будет с ним жить.
— По-моему, Билл слишком много пьет, — голос Кингсли звучал совсем издалека.
— В общем, вернувшись, Билл не застал сразу обеих женщин. Куда уехала миссис Кингсли, у него нет ни малейшего представления. Лавери был здесь только в мае. Но он и сам этого не скрывает. Он, конечно, мог подъехать, когда Билл пьянствовал, но это маловероятно, да и гнать вниз пришлось бы сразу две машины. Я было подумал, что миссис Кингсли и Мьюриел уехали вместе, но у Мьюриел оказалась своя машина. К тому же от этой и без того не очень стоящей идеи меня заставили отказаться дальнейшие находки. Дело в том, что никуда Мьюриел не уезжала. Она оказалась в вашем озере, а выудили ее только сегодня. При мне.
— Господи! — искренне ужаснулся Кингсли. — Вы хотите сказать, утопилась?
— Возможно. Записка, которую она оставила, дает основание и для подобных предположений. Но прочесть ее можно и в другом смысле. Тело плавало под настилом затопленного причала. Билл углядел в воде руку, когда мы стояли на пирсе, и труп достал сам. Его уже арестовали. Вообще-то бедняга здорово переживает.
— Господи! — повторил Кингсли. — Еще бы не переживать. А не похоже, что он… — Тут линия заглохла, и в разговор вклинилась телефонистка, потребовавшая опустить еще двадцать пять центов. Я опустил сразу две монеты, и телефон включился.
— Вы не докончили? Похоже на что? — переспросил я. Внезапно голос Кингсли прорезался совсем четко:
— На то, что он сам ее и убил.
— Очень даже. Джиму Паттону, начальнику местной полиции, не нравится, что на записке нет даты. Мьюриел из-за измены уже один раз от него уходила. Паттон подозревает, что Билл просто сохранил старую записку. Как бы там ни было, его увезли на допрос в Сан-Бернардино, а труп отправили на вскрытие.
— А вы лично что думаете? — медленно спросил он.
— Ее нашел сам Билл. Но он ведь мог и не водить меня на пирс. Тело бы тогда и осталось в воде еще бог знает на сколько времени, а то и навсегда. Записка же выглядит старой, потому что Билл таскал ее в бумажнике, часто вынимал и перечитывал. Что касается даты, то Мьюриел могла ее не поставить как на предыдущей записке, так и на этой. На подобных записках довольно часто нет дат. Их авторы, как правило, спешат — им не до мелочей.